Часть третья

Глава 64

Подходили праздники Рождества; у кузнеца и старосты деревни продолжались приготовления к свадьбе; в том и в другом доме сидели бродячие портные и шили обновы; у невесты собирались красные девицы, пели песни и усердно старались утешать Степаниду, которая все плакала в утайку от отца и матери.

– Будет тебе слезы-то лить, – не на чужую сторону отдают, говорили ей девицы.

– Ах, подружки мои, не о том я плачу, отдают меня за нелюбимого, парня некрасивого, засушит он мою молодость, – рыдая, отвечала им невеста.

– Ничего, поживётся и полюбится он тебе, молодец он скромный, не взбалмошный какой, да и семья небольшая, убеждали Степаниду подруги.

– Не за него бы мне идти, урод он, вот что.

– За кого же тебе хотелось? – пристали к ней девицы.

Степанида, вместо ответа, снова заплакала; её белая грудь волновалась, в голове бродили мысли о том приказчике, который был у них в гостях с урядником из Тагильского завода. Полюбился он ей, но увы! – «не суждено, знать, быть, красной девице за ним замужем», думала она и плакала.

В избу вошёл староста. Девицы приумолкли, Степанида не поднимала на отца заплаканных глаз.

– Что вы, девки, присмирели, хоть бы песенку какую спели, – сказал он, остановившись посредине избы.

– Пели, да замолкли, отвечали какие побойчее.

– А ты, Степанида, что голову-то повесила? или опять слезы? Дёшевы, знать, они у тебя? обратился он к своей дочке.

– Как же ей не плакать? Замуж, ведь, отдают, – сказала одна из подруг невесты, чернобровая вострушка.

– Ты, Анютка, молчи, тебя не спрашивают, – сурово заметил старик.

– Не спрашивают – а если б спросили, я бы сказала, – отчего она плачет.

– Много ты знаешь! Все вы такие: как замуж, так и реветь начнёте.

– Ну, не всегда! Кто плачет, а кто и радуется. За немилого выходить кому охота! – ввернула другая.

– Да, разве, она за немилого у меня идёт?

– А то что ж? – заголосили девицы.

– Небось, сама выбрала.

– Спроси-ка-сь сам её, если нам не веришь.

Староста подошёл к своей дочке, поднял ей рукою голову и спросил:

– Говори: насильно, что ли, я тебя выдаю?

– Батюшка, пожалей меня, не выдавай за сына кузнеца, не люб он мне.

– Вот-те на!… Это что такое? – притопнув ногой, закричал старик.

– Отдай ты меня за того приказчика, который за меня сватался, – упав перед отцом на колени, говорила Степанида.

– Уж не околдовал ли он тебя? Да что в нем хорошего? Нет, не бывать тому! Ты, девка, не дури, не срами моей седой головы; за кого я порешил, за того и выдам.

– Батюшка, не жить мне за ним, руки на себя наложу! – вскрикнула Степанида и, залившись слезами, склонилась головою на стол.

– Вон отсюда! Это вы ей все наговорили, – затопотал староста на подруг невесты.

– Уйдёмте, девушки, он, пожалуй, и прибьёт нас; вишь какой, дочки не жалеет, а мы для него ничего не значим, – сказала Анюта, накидывая на себя шубку.

Вошла мать невесты, обвела кругом глазами и спросила у старика:

– Ты что их здесь пугаешь?

– Кто их пугает? они раздор вносят… Вон их из моей горницы! – горячился мироед.

– Не твоё дело, ступай отсюда, – накинулась на него старуха, подошла к Степаниде и спросила:

– Что такое случилось?

– Ничего, матушка, – отвечала та, утирая кисейным рукавом слезы.

Старик плюнул, выругался и вышел. Старуха начала успокаивать дочку и упросила девушек остаться.

– Из-за чего дело-то вышло? – спросила она у них.

– А из-за того, что дочку-то свою вы погубить хотите, – заговорили девицы.

– Что вы, не ума ли рехнулись? – покачивая головой, вымолвила старостиха.

– Мы-то ничего, а вы из ума выжили, – выскочив вперёд, напустилась на неё Анюта.

– Не слушай ты их, моё солнышко, родители тебе зла не пожелают, – обратилась старостиха к дочке.

– Матушка, я ведаю, что ты меня жалеешь; не отдавай ты меня за кузнецова сына, – противен он мне.

– Голубка ты моя неразумная, за кого же я тебя выдам?

– Матушка, не губи меня, отдай за приказчика.

– Это что ещё за притча такая? За какого приказчика?

– За того самого, который у вас с урядником в гостях был, – ответили за Степаниду подруги.

– Ни за что! Отдам ли я её на чужую сторону? Вот чего не бывать, так не бывать.

– Смотри, тётка, худо ведь будет.

– Ну, ладно, а вас я, всё-таки, не послушаю! Молоды вы меня, старуху, учить.

Долгий спор кончился ничем; девушки разошлись по домам, старуха уложила дочку в постель, перекрестила её и заперла в светлице.

На другой день, утром, деревня знала уже о том, что происходило в доме старосты, вести эти дошли и до Чуркина; он намотал их себе на ус и подумал: «Ишь, как она в него врезалась, что-то будет?»

* * *

В тот же вечер, в Тагильском заводе, в доме складчика Акима Петровича, по случаю дня его рождения, собрались гости, между которыми находились: священник, доктор и урядник. Приказчик Акима Петровича, оправившись от болезни, мало занимался с гостями и больше всех разговаривал с урядником.

– Что вы там все шепчетесь? – спросил у приказчика хозяин дома.

– Так, Аким Петрович, кое о чем толкуем, – ответил тот.

– Пусть их говорят, люди молодые, – заметил свящён ник.

– Оба женишки, небось, о невестах речь ведут, – заметила старушка, родственница Акима Петровича.

– А ты бы, Карповна, невесту моему пареньку подыскала, да подходящую, мы бы и свадебку сыграли, – сказал складчик.

– За невестой дело не станет, только прикажи, я высмотрю, насчёт этого не беспокойся.

– Высмотри! Нам надо красивую, да богатую, жених-то у меня стоит того.

– Нет, Аким Петрович, обо мне не беспокойтесь, я жениться не буду, – сказал приказчик.

– Что ж? Бобылём останешься или в монахи задумал? – нахмурив брови, проговорил складчик.

– Так век промыкаюсь. Куда мне жениться? Жену нужно покоить, а я что? – Сегодня у вас служу, а завтра откажете; куда я денусь? На квартиру придётся идти, а одна голова не бедна.

– Нечего на него глядеть, Карповна! завтра же займись на счёт невесты, да имей в виду, что все своё достояние после моей смерти я передаю жениху. Слышишь, так и за руби себе на носу, – сказал Аким Петрович и стал ходить по комнате.

Все гости уставили на него глаза; никто не ожидал от Акима Петровича такого решения; даже сам доктор позавидовал ему.

– Не надо мне его богатства, – тихо сказал приказчик, обращаясь к уряднику, – моё богатство не здесь, а в Решах, в доме деревенского старосты, – прибавил он.

– А нам-то, родным твоим, ничего и не завещаешь? – прошипела Карповна.

– Это дело моё, – сверкнув на неё глазами, высказался Аким Петрович.

– Родных забывать грех, – ввязался в разговор священник.

Старик не слыхал слов батюшки или пропустил их мимо ушей, уходя в другую комнату. Гости, заметив, что беседа переменилась характером, стали собираться восвояси, и через полчаса в доме остался один только урядник. Аким Петрович заперся в своей спальне и больше уже не выходил из неё.

– Ну, что из Решей нет никаких известий? – провожая урядника, спросил у него приказчик.

– Никаких, – ответил тот.

– И Наум Куприяныч что-то не едет!

– К празднику, может быть, явится.

– Не побывать ли нам у него?

– Что ж, можно, а мне, кстати, и дело туда есть.

– Поедем.

– Когда думаешь?

– Мне всё равно, хоть завтра.

– Ну, ладно, значит, по рукам.

– Идёт, только отпустит ли тебя сам-то?

– Отпустит, такие резоны представлю ему.

Приятели расстались, а на утро парочка лошадок несла их по направлению к Решам.

* * *

В семействе убитого разбойниками купца Лариона Николаевича, в виду долгого его отсутствия, стали беспокоиться. Жена и дети его знали, куда и зачем он поехал, и удивлялись только тому, где он запропастился. Наконец, вышли из терпения и заявили о том полиции в Верхотурье.

– Э, да вернётся, куда он денется, – сказали им полицейские.

– Три недели прошло, а его нет, нарочных повсюду посылали, как в воду канул, нигде не нашли, – объяснял старший сын погибшего.

– Куда он у вас поехал?

– В Тагильский завод, за получением денег.

– Может, там бражничает, а то ещё куда-нибудь заехал.

– Справлялись: говорят, «был в Тагиле, получил деньги и уехал».

– А по какой дороге?

– На деревню Реши, оттуда нужно было ему в село одно, на мельницу заехать, а он там не был.

– В поле где не замёрз ли? Вишь, какие морозы, да метели стояли, народу много погибло, – говорили полицейские.

– Вы уж похлопочите!

– Чего же нам хлопотать?

– Пошлите справиться, куда он девался. Мы вас за это поблагодарим.

– Дело не в Благодарности, – ласковее повели разговор полицейские, – а в том, где справки навести?

– В Тагильском заводе, как и с кем он и когда оттуда выехал.

– Хорошо, постараемся.

В тот же день в полицию Тагильского завода было послано отношение о розысках купца Лариона Николаевича, поступившее затем к местному становому приставу, который и поручил уряднику навести о том справки.

Урядник собрал о купце сведения, по которым выяснилось, что Ларион Николаевич, получив с местных хлебных торговцев деньги, в известный день выехал в Реши.

Дорогою, урядник рассказал приказчику дело, по которому ему нужно было побывать в той деревне, и между прочим заметил своему спутнику:

– Надо и нам с тобою быть на всякий случай поосторожней, вишь, как пошаливать здесь начали.

– Взять-то у нас нечего, – сказал тот.

– Разбойники этого не разбирают, – за грош убьют, им все равно. Я полагаю, что самого купца уходили, денег при нем много было.

– А сколько? – полюбопытствовал приказчик.

– Тысяч около десяти. Подглядели за ним, и капут.

– Это только тебе так думается, а, может быть, купец где-нибудь и запутался.

– Где запутаться? Он уж не молоденький и, по слухам, не кутила.

– Может, и замёрз дорогою.

– Все может случиться.

– Кому что! Тебе вот купец этот дался, а у меня Степанида из головы не выходит. Женить меня хотят, а того не знают, что у меня на душе лежит.

– Так что ж теперь делать-то? Насильно её не возьмёшь, – сказал урядник, подстёгивая лошадку.

– А если возьмём, тогда что будет?

– За это под суд.

– Будет тебе меня пугать! Ну, отдадут, так что ж, посижу в остроге, и опять выпустят, а Степанида будет всё-таки моя.

– Надо ещё узнать, любит ли она тебя?

– Если бы не любила, я и говорить бы о том не стал, а то любит, – вот что!

– Надо Наума Куприяныча за бока, – он мужик сметливый, с его помощью, может, и удастся тебе завладеть своей красавицей.