© Иванов Н., текст, 2025

© Издательство «Родники», 2025

© Оформление. Издательство «Родники», 2025

* * *

1

О, как же война цеплялась за жизнь!

На раз-два выгнала с полей комбайны, доверив жать хлеба танкам. А тем за счастье перемолоть разлапистыми траками золотые косточки пшеничных стеблей – лишь бы к зиме никаких пирогов, краюх и батонов на столе. Уж если война, то война!

Где не хватало в полях бронечудищ, влёгкую, на три-четыре, поджигались колосья. Спички не требовались, достаточно с разворота пройтись перед собой очередью из трассирующих пуль: коси, коса, пока роса. Роса долой – коса домой.

* * *

К осени подоспела забава с минами-лепестками! Без слёз не глянешь на приплюснутых резиновых жаб-уродиц, которых никто никогда по доброй воле не поведёт под венец. Пришлось самой – всё самой! – вытряхивать их с армейских складов, смахивать пыль с засидевшегося в девках выводка. Щедрой свахой разбросала царевн-лягушек по городам и весям в поисках добычи: кто клюнет? Вон рисует мелом на асфальте школьные классики стайка мальков – деток донецких сепаратистов. Беззаботны, улыбчивы, но бестолковы от неведения, как легко «лепестки» разрывают в клочья детские пяточки. Вместе с сандалиями. Самая маленькая девчуля приноравливается запрыгнуть из первого сразу в третий класс. Напружинилась, собираясь с силой. Умничка. Отличница! Как раз там, среди опавших листьев, и прикинулся дурочкой «Лепесток» ПФМ – противопехотная фугасная мина. Одна из трёх миллионов, лежавшая до поры до времени на складах под Киевом. Дождалась, родимая, своего звёздного часа взлететь в небо фейерверком. Её американские изобретатели усвоили главное: чем больше оставить после войны детей-калек, тем дольше она будет помниться! А что ещё для счастья надо?

Так что жаловаться на забвение войне грех. Всё по присказке: всеми нелюбимая, но – родня! Терпите. Привечайте. Взбивайте самую мягкую перину для осеннего отдыха. Под горячий кофе слаще всего убаюкивает перестук осколков по куполу ближайшей церквушки. Желающим заглянуть в сам храм дверь не нужна, в стене после танкового выстрела, рядом с иконой Николая Чудотворца, зияет огромный пролом. И картинка внутри не менее чудотворная – с первыми взрывами только что молившиеся небу прихожане бегут, спотыкаясь на крутых ступеньках, в самое тёмное и глубокое подземелье церкви. И это правильно, небо во время войны – оно не для Бога, на него не молиться – его бояться надо.

– Господи, вразуми несчастных. Не течёт кровь в обратную сторону, не растёт дерево без корней, нет солнца в ночи. Вразуми, Господи, отдавших себя в услужение деньгам и дьяволу…

Молитесь, молитесь. Хоть лоб расшибите! Только нет у ваших слов силы затушить вспыхнувший порох, остановить выпущенный снаряд. Пора бы знать, что у войны религии и Бога нет.

Не менее сладка у неё прогулка по больницам и школам в обнимку с тремя топорами. Люди смешные: непонятно, сколько той жизни им осталось, а обозвали американские гаубицы «Химарс 777» тремя топорами, а где-то презрительно и самым дешевым советским вином – «портвейном». Да хоть горшком назовите, а будет всё, как в детской игре: кто не спрятался, я не виноват…

– Мама, а меня убьют?

– Как это тебя убьют, сыночка? Ты даже ещё в школу не пошёл.

– Олеся тоже не ходила.

– Олеся просто уехала в другой город.

– Ребята говорили, что он Рай называется… А слоны правда живые есть?

– Правда. Как кончится война, поедем в зоопарк, посмотрим.

– Хорошо бы. А это Петькин папка по нам стреляет?

– Не знаю, сына. Может, и он.

– За то, что мы носили цветы к памятнику солдатам и говорили по-русски?

– У них головка заболела, и они сами не знают, что творят.

– Давай их пожалеем.

– Потом, сына. Попробуй поспать.

– Холодно, мама. А когда-нибудь ещё будет время, когда не стреляют?

– Конечно. Сам вспомни: после ночи всегда встаёт солнышко. Всегда, какая бы темень на дворе ни стояла. А придут наши солдаты и принесут с собой счастье.

– Шоколадку? Хоть кусочек бы. Я её помню. Сладко-сладко было. И с тобой поделюсь.

– Спасибо, родненький. Счастьем всегда делиться надо. Закрывай глазки.

Глупости, конечно, несусветные несут, но зато войне интересно подслушивать чужие разговоры. Сказки читать не надо…

 
– Как уснуло солнышко
Вместе с моим Колюшкой…
 

Пойте, сочиняйте. Хором под оркестр или сольно. Только композитор и дирижёр на войне один, и это – она, женщина по имени Война…

Одна зрада ей на сегодняшнем вожделенном пиру – прилетает ответка от тех, против кого её саму и вывели в чисто поле. Им-то чего не живётся спокойно на белом свете? Подумаешь, запретили говорить на родном языке. Так молчите! Или трудно выучить другой алфавит, пойти в другую церковь? Да и родители сегодня есть, а завтра нет. Без них тоже можно спокойно жить. Что выиграли в итоге? Мечется на той стороне фронта хиленький заряжающий у орудия с буквой Z на стволе. Крестик на тонкой шейке болтается так, словно сошёл с ума вместе с хозяином. При резких движениях выскакивает из-под камуфляжной майки глянуть на мир хоть одним глазком, ужасается происходящему и юрк обратно, ища спасения на худосочной груди бойца. А тот стреляет и стреляет, не понимая, что восемь лет на бывшей ридной Батькивщине непрерывно работали лишь цементные заводы, и никаким снарядам ни на раз-два, ни на три-четыре не пробить возведённые бетонированные укрепления с надписями «Смерть русне».

И она неизбежна, потому что нельзя выстоять одному языку против пятидесяти двух, призвавших её, тихо почивавшую после Великой Отечественной в самых дальних схронах: ваш выход, сударыня. Обещаем нескончаемые овации под будущий победный триумф!

У войны потаённая обида на родителей лишь в том, что ей самой ещё не только не дали имени, но и в самом большом секрете держат место рождения. Прописали вроде на Украине, даже прикупили распашонку-вышиванку и дали время отрастить кудряшки. Но если сны снятся на английском языке? Если может спокойно переходить с немецкого на французский языки, с итальянского на польский, не имея при этом ни одного диплома за душой? Чья в ней кровь течёт в таком случае?

И ещё есть мечта перезимовать в тепле и сытости родного дома. Но куда ни сунется, на каком языке ни поздоровается, родичи мгновенно закрываются, как от прокажённой: взрослая уже, иди в Россию, добывай там себе кров и пропитание.

Не впервой за последние столетия ей слышать этот адрес от неуёмных родственничков, да ещё крестят при этом, будто видят в последний раз…