Бусинки капель дождя солнцем искрились на сочной луговой траве. Сильная, но быстро сошедшая на нет непогода, сменилась безоблачным солнцем. В небе закружил сокол в поисках добычи, взору его предстал одинокий всадник во французском походном костюме семнадцатого века. Только недавно он скинул плащ, спасавший его от дождя. Тяжелая шпага путника выдавала в нем дворянина. Два пистоля по бокам и один в сапоге будто молвили: «Смотрите, перед вами рейтар».

Это был поджарый опытный шевалье тридцати лет по имени Дитрих: «Все же промок», – вздохнул он, проведя по короткому черному волосу рукой. На переносице у него виднелся широкий глубокий шрам – свидетель академических знаний и пивных дуэлей.

Медленным шагом конь нес Дитриха по мощеному тракту германских земель. Веков тринадцать назад по нему быстрым маршем шли стальные легионеры римской империи, спешившие наказать непокорных свевов. Те античные времена прошли давно, наступило новое время, и вот уже тридцать лет подряд в этих землях шли непрерывные войны, сметающие города и пожирающие тысячи человеческих душ. И все так же по мощеным трактам шли маршем колоны швейцарских пикинеров.

Эпоха войн прошла. Замерз Босфор. Лютый холод оставлял без еды, а порой и крова сотни крестьян. Запасы городов быстро пустели. Люди ожидали второго пришествия, травились спорыньей и искали в своих бедах происки ведьм, да колдунов.

Дитриху уже приходилось разбираться с делами одержимых, когда он принадлежал к ордену Иезуитов. Некоторые успехи прославили его в землях Франции, Германии и Швейцарии. Слышал о нем кое-что и Папа.

Сейчас же Дитрих держал свой путь в город Штутгарт – столицу герцогства Виртемберг.

В письме, которое он получил от герцога, шла речь об изловленном оборотне. Пойман тот был, на удивление, в самой столице. Стража заинтересовалась его необычным поведением, и изорванной в клочья одеждой, будто неведомая сила порвала ее изнутри. Герцог полагал, что оборотни, гораздо крупнее волков и людей, обращаясь, портят свое белье. Для Дитриха это был странный аргумент: «Вряд ли переворот происходит случайно и хаотично, если воспринимать это всерьез, я бы, на месте бедолаги, разделся. Это дешевле», ― рассуждал он. Впрочем, ему виделся и обратный вариант, если человек превращался впервые.

***

До Штутгарта Дитрих добрался без приключений и отыскал магистрат, спросив перед этим дорогу у стражника. Пистоли шевалье (а на местном языке ― риттер) был вынужден сдать, шпагу у дворянина забрать не решился бы никто.

Магистрат представлял собой двухэтажное кирпичное здание, выкрашенное в красный цвет, с черепицей из черного. Без лишней помпезности, строгая, как и надлежит быть управлению. Немецкому управлению.

Представившись страже и показав печать герцога, Дитрих был приглашен к юстициарам, ведущим расследование по оборотню.

– О, шевалье… ― начал невысокий горбоносый усач неприятной наружности.

– Дитрих, ― представился тот.

– Шевалье Дитрих, выбор герцога для нас закон, ― рядом с усачом стоял вытянутый костлявый господин. Ранняя седина позволяла угадать его возраст. При нем была рапира, что указывало на дворянство. Не совсем обычно, поскольку вопросами права часто ведали лица духовные, ― я Йенс, ― продолжил усач, ― а это герр Штефан, ― представил он своего коллегу.

– Рад знакомству, ― вежливо, но с легкой прохладцей кивнул Дитрих, ― так что произошло? Герцог набросал мне в двух словах, честно признаюсь, что ту часть письма, где он продолжил на фламандском, я разобрал слабо.

В диалог вступил Штефан:

– Я думаю, что не удивлю Вас, шевалье, фактом обитания оборотней в данных местах.

– Ан нет, это я знаю, ― заметил Дитрих, ― я несколько не разобрал о поведении задержанного.

– Может быть, Вы сами желаете увидеть?

– Да, было бы неплохо, но сперва скажите, применялись ли к нему пытки.

– Нет, ― сухо сообщил Штефан, ― перед пытками мы должны были опросить свидетелей, поэтому до этого действа не добрались. Мы приостановили процесс до Вашего прибытия, когда о Вашем визите нам сообщил герцог.

– Хорошо. – лицо Дитриха выражало безразличие. – Я хочу поговорить с арестованным, но, если позволите, с глазу на глаз.

– Несколько необычно, но как изволите, ― пожал плечами дворянин.

От диалога дворянина с дворянином, усач будто устранился: «Но как ловко он избежал первого слова, первого приветствия, позволив начать этому типу, ― подумал про себя Дитрих, ― будто не считает меня равным. Кто же этот Штефан? Будет интересно выяснить».

До городской темницы Дитриха сопровождал вызванный кем-то стражник. Он не смел открыть рта, думается, что по причине слабой крови, а, может быть, несение службы, сопровождение господ было ему в тягость. Титул шевалье сложно назвать аристократическим. Кто это? Кавалерия, кабальеро, шивалри. В общем, конница. В нынешнюю эпоху – не всегда богатая. Гражданская одежда Дитриха не отличалась изысканностью, но ее крайне опрятный вид кое о чем да говорил.

***

Темница в Штутгарте не отличалась чем-то от тюрем в других городах Европы, пожалуй, лишь в далекой России или Польше места содержания преступников были суровее.

Сообщив цель визита начальнику темницы, и уточнив имя заключенного оборотня, Дитрих поднялся к его камере, расположенной на втором этаже. В этом закутке остальные арестантские пустовали. Возможно, что с преступностью в городе было не так все плохо, а может никто не хотел находиться рядом с оборотнем. Шумные заключенные могли создавать проблему. Впрочем, причины этого Дитриха не сильно интересовали.

Камера, где сидел Айко (так звали оборотня) была достаточно просторной и светлой. Окно было сделано таким образом, что солнце хорошо освещало комнату, а вот забраться, чтобы посмотреть вниз, на улицу не представлялось возможным. Плоскости оконного проема были выполнены под специальным углом.

«Айко, забавно, ― подумал Дитрих, ― если я верно помню старый язык, то это переводится как меч. Не сомневаюсь, что кто-то мог прозвать его уже орудием дьявола. Ладно, посмотрим каков ты».

Взъерошенный, лохматый мужчина, средних лет, весь в рванине сидел в углу камеры.

– Эй, Айко! – позвал Дитрих. Тот поднял на него глаза, выражающие непонимание происходящего, блуждающее где-то, будто не здесь. Он ничего не ответил. – Меня зовут Дитрих, Айко. Я кое о чем хочу тебя расспросить. – Айко попытался сосредоточиться и внимательно посмотрел на Дитриха и куда-то за него, будто высматривая что-то.

– Ты не ударишь меня? – наконец-то спросил он.

– Нет, поверь, я не притронусь к тебе.

– Я верю тебе, – неуверенным голосом произнес Айко, взгляд его стал просветляться, ― ты напоминаешь мне одного доброго человека. Ты хочешь спросить о нем?

– Нет, Айко, ― ответил Дитрих, ― меня интересует, правда, что ты оборотень?

– Да, вполне. Защищаю слабых от ведьм, ― он посмотрел куда-то в сторону, зрачки его стали блуждать по стенам камеры, ― а знаешь, как тяжело ухаживать за своей шерстью? Серой. Дым бывает серым. Иногда черным, мне кажется, я когда-то видел желтый дым. Наверное, это было на том поле из одуванчиков, ― Дитрих внимательно слушал, не останавливая его, слегка покачивая головой, ― а это же маленькие солнца и там облака, как пух. Говорят, богатые люди набивают им подушки и одеяла. Мне было бы интересно посмотреть на перину. – Айко о чем-то задумался.

– Скажи мне, Айко, а кто с тобой разговаривает, когда никого нет? – у Дитриха была пара мыслей об этом арестанте.

– Иногда приходит ангел, он добрый, говорит, что я хороший. Иногда ведьмы посылают духов, они ругаются на меня, крадут мои мысли и рассказывают всем. Именно поэтому меня схватили и посадили сюда. А здесь нет стула, нет кровати. У тебя есть матрас?

– Нет, Айко, нет, ― грустно качнул головой Дитрих. – Я помолюсь о тебе, Айко. А теперь мне надо идти. Прощай.

***

После допроса заключенного, шевалье решил не возвращаться в магистрат, а остановиться в одной неприметной гостинице, в отдалении от центра города. Дитрих не был беден, но иезуитское прошлое давало о себе знать, он был довольно аскетичен, поэтому довольствовался скромной комнатой на мансардном этаже.

Расположившись, Дитрих дал распоряжение владельцу гостиницы послать мальчишку в магистрат, чтобы ему доставили сюда списки бумаг допросов свидетелей.

В целом, ему было понятно, какое заключение в этом деле он даст, но соблюсти формальность требовалось, чтобы его потом не укорили в неполном и не всестороннем изучении материала. Хоть он и не был судьей, но от его мнения многое зависело.

Через полчаса в дверь комнаты постучали.

– Войдите, ― пригласил Дитрих. Порог переступил юстициар Йенс, который был крайне удивлен местом обитания шевалье.

– Вы исполняете послушание? – спросил тот.

– Можно сказать, что пожизненное, ― улыбнулся Дитрих, ― я не люблю всю эту роскошь. Наибольшая простота, вот что мне дорого.

– Понимаю, ― медленно произнес Йенс, хотя было понятно, что он не совсем все понимает, а скорее даже совсем не понимает поведения дворянина. – У меня было приглашения для Вас от герра Штефана, он предлагал остановиться у него, но я так понимаю, что Вы ответите отказом.

– Да, но не в силу того, что хочу обидеть гостеприимство герра Штефана, передайте ему, что мне надо поработать в такой обстановке, чтобы разобраться с этим случаем быстро и тщательно.

– Передам.

Йенс оставил испрашиваемые Дитрихом документы и спешно удалился. Нахождение в этом месте явно не доставляло ему удовольствия.

«Аскеза дана не каждому», ― мрачно подумал Дитрих. Ему думалось иногда, что, если бы люди были скромнее в пище, убранстве, платьях и прочем – жизнь стала бы не только справедливее, но и качественно лучше. Не о таком ли образе жизни говорил тогда Господь? Но плоть слаба и, поэтому, подчиняется различным порокам даже в церкви, особенно в монастырях.

В этом плане выгодно выделялся орден Иезуитов, для которых главной ценностью были знания, а уже после власть и богатство. Развратиться в иезуитских училищах задачка невыполнимая. Отсутствие свободного времени – враг грехам.

«Что тут у нас? ― пробормотал Дитрих, бегло пробегаясь по первому листу, ― хех, ну и ерунда, ― усмехнулся он, ― а вот это интереснее. Мог часами стоять на одном месте, не шелохнувшись. Такое я встречал. Жалоба на то, что кто-то крадет его мысли, но это понятно. Мог бесцельно бродить. Все это я уже видел. Некоторые монахи, инквизиторы считают, что это одержимость. Им бы посетить наш университет, да почитать античных авторов. – Дитрих кинул бумаги на тумбу, ― заключение готово, оформлю его письменно после ужина».

Хоть Шевалье и был аскетом, все же от гороховой похлебки с курицей, да пары кружек густого пива отказаться не мог. Впрочем, возможно ли его в этом укорить?

За столами на первом этаже собралась разношерстная компания из мещан, забредших на рынок селян, да и просто бродяг. Дитрих серьезно выбивался из этого общества и вызывал нешуточный интерес. Для кого-то это было просто любопытством, а кто-то подумывал, нельзя ли как-то разжиться за счет дворянина? Но подойти к Дитриху и завязать с ним разговор, никто не решался. Оно и понятно – ровни тут ему нет. И только хозяин гостиницы услужливо носился вокруг, ожидая получить на одну-две монеты сверх причитающегося. Дитрих не был жаден, а довольный хозяин ― бдительный хозяин.

– Как же вы тут развлекаетесь? – поинтересовался у него Дитрих.

– Да, знаете ли, как и везде, думаю. Выпивка, беседы, игра в кости. Иногда бродяги-музыканты заходят к нам.

– Когда-то менестрелями были бэшелоры, бакалавры по-вашему.

– Правда? Вот те раз, не знал.

– Да, пока их земли не были разорены крестовым походом.

– Видать прогневали Господа. – заключил хозяин гостиницы.

– Видать.

Поглядев по сторонам, Дитрих не нашел для себя ничего интересного и, закончив ужин, вернулся в свои покои. Заключение было написано и заняло полстраницы, но и этого было довольно.

***

Утро следующего дня выдалось крайне мерзким. Дитрих проснулся под стук дождя, сменившимся мелкой моросью, будто мельчайшие капельки воды поглотили весь город. К этому явлению добавился туман, и Штутгарт выглядел весьма мрачно. Бледное, еле пробивающееся солнце слабо освещало узкие улочки, карканье птиц казалось единственным звуком, царившим в столице Виртемберга. Горожане старались без нужды не покидать своих домов, тем более, что дом и рабочее место чаще всего совпадали.

Дитриху тоже не хотелось никуда идти. Он думал было поехать верхом, но решил пожалеть своего верного коня – Келера. Закинув документы и подготовленное заключение в сумку, накинув дорожный плащ, Дитрих вышел на улицу: «Бррр», ― мрачно произнес он. До магистрата было минут двадцать пути. Достаточное время для размышлений и планов. Дитрих думал о своей дальнейшей работе, ведь, если герцог согласится с ним, то будет необходимо пресечь подобные судопроизводства. А это значит, что ему придется разрешить эту волчью проблему. Еще вчера он уточнил у хозяина гостиницы, где он может найти гильдию охотников? Тот назвал ему место, уточнив, что глава гильдии – бывший ландскнехт.

Если раньше о ландскнехтах ходила боевая слава, то сейчас она уже давно угасла. Ландскнехт – это беглец, предатель, мерзавец, но идеальный солдат для несения караула, рытья траншей, подкопов и иных инженерных дел. Впрочем, вряд ли наемник, тем более бывший, позволит себе дурное слово в адрес дворянина.

Поприветствовав сменившийся караул, Дитрих попросил сообщить о своем визите Йенсу или герру Штефану. Со слов стражи они оба были на месте и уже ожидали его:

– Вы можете пройти, шевалье Дитрих, ― сказал тот, что выглядел старше.

– Мерси! – ответил он.

Судя по всему, Йенс и Штефан только окончили завтрак, не удивительно, если значительное время проходит на службе, впрочем, всегда можно было выбраться в трактир.

– О, Дитрих, рады, что Вы так скоро, ― улыбнулся Йенс, ― ну, что скажете? – этот юстициар явно ожидал хороших новостей.

– Я выдам короткое заключение герцогу, ― начал Шевалье, – но дам пояснения и вам.

– О, можно не объяснять, Вы несомненно пришли к выводу об одержимости, ― потер руки Йенс.

– Напротив, ― оба юстициара недоуменно взглянули на Дитриха, ― я пришел к выводу об ином.

– О чем же? – раздраженно вмешался Штефан.

– Я сталкивался с подобными людьми раньше. Из академических трудов, в том числе античных авторов, я узнал кое-что подробнее. Люди, такие как Айко, страдают так называемым расколотым умом. Это болезнь сознания – не одержимость.

– Я удивлен, что он смог провести Вас! – вскрикнул Штефан, ― и вдвойне удивлен, что Вы в это поверили! Я думал, Вы не глупый человек!

– Что Вы хотите сказать, господин Штефан? – верхняя губа Дитриха по-звериному дернулась от гнева.

– То, что я удивлен Вашей некомпетентности, как говорят французы.

– Вы ответите за свои слова! – яростно бросил Дитрих.

– Где и когда, не изволите сказать?

– Господа, господа! Мы все служим герцогу, ― вмешался Йенс, ― уверен, что он сможет оценить верность или ошибочность заключения шевалье. Давайте вверим этот вопрос в его руки. – Штефану эта мысль коллеги не понравилась, но он был вынужден согласиться:

– Что ж, воля герцога ― закон. Пусть он решит, с Вами же, шевалье, мы встретимся в другой раз. Но не подумайте, что это трусость.

– В другой раз. – мрачно подтвердил Дитрих, успев уже несколько остыть и напомнить себе, что дуэльный кинжал он не брал с собой как раз из-за таких случаев, чтобы не влезать в бессмысленные драки с заносчивыми дворянами. Такое самопослушание он избрал себе.

Холодно распрощавшись с юстициарами, Дитрих, по рекомендации Йенса, решил навестить местного епископа Каспара: «Интересно, родители его специально готовили для этой роли? Младший из наследников?» ― пробормотал себе под нос Дитрих, вспомнив, откуда пошло это имя.

Со слов Йенса, епископ находился сегодня в университете с богословским докладом.

Это было грандиозное здание достойное стать дворцом короля и даже дурная погода не могла скрыть его величия. Как в свое время поражали людское сознание римские постройки, так и университет поражал умы молодых, порой прибывших издалека студентов. Массивное строение в готическом стиле из желтого, будто с золотом кирпича, огромные в несколько человеческих размеров окна и ворота центрального входа, словно сняли их с городских стен Каркассона. Таким был университет Штутгарта, его жемчужиной, его величием, его умом.

Стройный седовласый гладковыбритый епископ Каспар, внушающий уважение всем своим видом, поставленным зычным голосом цитировал на память средневековых философов: «…Если бы чёрта и не было, люди имели бы стремление к пище, любовным наслаждениям и тому подобное. Злоупотребления этим весьма часты, главным образом, из-за испорченности природы человеческой, если нет препон ей в разуме».

«Ориген?» ― пытался вспомнить Дитрих, устроившись поудобней. Все напоминало ему годы учебы. И первые дуэли. И первая, казалось такая запретная, любовь. Он уже не помнил лиц, многие имена испарились из его памяти. Остались ощущения. И запахи.

Дождавшись окончания лекции, Дитрих поспешил подойти к епископу. Сделать это было не так просто, многие студенты желали задать свои вопросы. Каспар благосклонно пообщался с каждым, но весьма коротко: «Я буду рад видеть вас на семинаре», ― подытожил он.

Дитрих поклонился епископу в пояс.

– У нас так не очень принято, дорогой друг, ― улыбнулся Каспар, ― Вы не похожи на студента, вольный слушатель?

– Скорее вольный следователь. Я шевалье Дитрих, прибыл по приглашению герцога по делу об оборотне.

– Да-да, слышал-слышал. Вы дадите заключение, ― кивнул утвердительно епископ.

– И оно у меня уже есть, ― сообщил Дитрих.

– Правда? И какое же? ― с тенью любопытства спросил Каспар.

– Вы слышали что-то о расколотом уме? Расщепленном сознании? – осторожно начал Дитрих.

– Я читал ученых коллег по данному поводу, ― подтвердил епископ, ― это же ведь не просто вопрос? Видимо Вы пришли к определенному выводу?

– Да, это ровно тот случай, подобное описывается и в античных трудах. Похищение мыслей, вкладывание их в голову, нелогичная, скачущая, с постоянными отвлечениями речь. Все указывает на это.

– Шизо-френия, так оно называется? – протянул епископ.

– Да, есть такой термин, это по-гречески.

– Может быть странным, но этот язык мне неизвестен. У нас чуть-чуть проще, чем у Папских служителей, ― сообщил Каспар.

– Знаю, – кивнул Дитрих.

– А Вы же, слышал, были как-то связаны с иезуитами?