благодарю и_родом_из_эн. за те прекрасные 25 лет, кои мы счастливо провели вместе. посвящаю тебе все эти слова в знак глубокой благодарности. и с прискорбием сообщаю, что мы вынуждены с тобой расстаться с этого момента и навсегда с тем, чтобы радостно обнять друг друга на небесах. разрешаю тебе посматривать на меня оттуда.

благодарю эн. за то, что вопреки тебе эти слова беспощадно обрели во мне плоть и кровь, а также за то, что ты их никогда не прочитаешь.

очень тепло и нежно вспоминаю и благодарю эф. за то, что я увидела смысл в обнародовании этой книги – в следующей жизни, надеюсь, мы будем друзьями.

а также мои самые искренние благодарности и., эс., ку. и ях. за то, что у меня было время всё это написать.

спасибо эми за гений, близость и пример. покойся с миром.

спасибо зэ. за изящнейший и верный саундтрек к моей жизни.

спасибо а. за то, что разные часовые пояса не помешали твоим буквам и мыслям бывать со мной ночами – я очень ценю эту нашу связь.

и, наконец, самые заслуженные «благодарю» моим неизменно любимым пэ., эр., ми., ма. и па.

до

отрицаю

я отрицаю, что в каждом запрятан моцарт и муссолини,

что каждый – ружьё у стены

(и когда-нибудь выстрелит), правдоподобность линий

на наших ладонях. и вещие сны.

любой поворот истории отдаю желтокожим сми,

как твои письма, свои сигареты – зубам огня.

так, отрицая, я познаю тот мир,

который изрядно познал меня.

кого ты считаешь промчем

время признать тебя трусом. себя – врагом.

тормозить о столбы, газовать в кювет,

заиграться в борзую, уйти на гон,

превращаться в минус, сходить на нет.

и во всём оставаться собою, i.e. мудаком.

ты насыщен легендами обо мне, как лев

в зоопарке закормлен мясом. мне незнаком

тот, кого ты считаешь промчем. прости за блеф.

это, может, поможет на день, на два,

сбережёт от ненужных ссадин, пролитых слёз.

ты можешь хранить молчанье. твои права

тебе объяснили довольно чётко, вполне всерьёз.

ну а ты – в обход самых коварных схем,

словно тебя защищает вся королевская рать,

дразнишь меня вопросами «как?», «зачем?».

и я продолжаю нелепо с тобой играть

до первой крови (конечно, твоей) – неуместна жалость

к тем, кто танцует с огнём босиком на кинжалах.

взаимозаменяемость

герой, твоя любимая кричит в моей постели,

пока ты рубишься с драконами в козла,

пока туристы в космос улетели,

и кем-то разворована казна.

я сдал тебя властям. и в пентагоне

не тушат свет уже вторую ночь.

пастух овец от леса дальше гонит,

я изучаю времена глагола “смочь”.

твоя любимая целует мне ладони,

ей непривычен ласк шальной итог.

все завертелось будто в лототроне,

и я нашел иглу, спалив весь стог.

историю слагают единицы.

твоя любимая – моя невеста.

в народе говорят, ты вовсе спился.

а я успешно занял твое место.

за сим прощай. до нового героя

мне надо многое успеть.

1, 2, 3

улыбаешься так, будто играем в прятки.

по тёмным аллеям, по бунину в пересказе.

снег неприлично липкий, свекольно-сладкий,

ты набиваешь им щёки. кураж-проказник

ведёт тебя той дорогой, к не тем дольменам.

я стар, как желание молодиться.

хочешь найти меня – дай изменам

свершиться – собрать тебе экспедицию.

а дальше играй по правилам: будь задирой,

джинсы, если мешают, разумно снять.

спокойствия – твоему дому, любимым – мира,

тебе – удачи… четыре, пять…

миротворцы

миротворцы – угрюмые мальчики цвета платанов.

пишут письма домой под перловые каши.

никогда не делил, но теперь, верно, стану,

мир на врагов, пострадавших и наших.

восточные женщины плачут иначе.

горячие точки вспухают на теле

пузатого глобуса. если вдруг начал,

то не заснёшь, медитируя в телек.

миротворцы – здоровые мальчики, старые дети.

взрывают эфир, заполняют «груз двести».

я раньше не думал, что между осетий

меловая линия, скверные вести.

у миротворцев на ужин взрывные пули,

отлитые в ближнем краю-побратиме.

сыграли в войнушку между двух стульев.

под одеялом.

а миротворцы? фиг с ними.

ажар

у твоих коней порваны уши, разбиты копыта.

ты ищешь меня в петербурге, зовёшь в брюсселе,

изучаешь предметы в музеях пыток.

без цели и страха, подтекста и цели.

люди меняют лица, теряют в весе.

июнь обещает много лесных пожаров.

раздвоенный хвост, многоликость – бесят.

гари оказался каким-то эмиль_ажаром.

или иначе: второго никто не ищет.

залегаю разумно и медленно, как черепаха,

не то, чтобы на второе дно, но на днище,

в самые дебри океанского паха.

рылись в моих вещах, продолжают рыться.

меня не сдают ни мосты, ни улицы.

но когда ты найдёшь меня, маленький рыцарь,

всё очень легко образуется.

с головы

зачатая бегом в июне, рожденная в марте,

тебя никогда не учили, что рыба гниёт с головы?

это правда. и амбулаторная карта

скоро покажет всё. хотя мы не новы.

я пишу тебе “выжат” и возвращаюсь с футбола.

платье падает на мостовую, падает в воду.

я вот так и не смог заглянуть под полы.

в наших играх всегда кто-то – во́да.

тебя едят поезда, заглатывают большие змеи.

змеи цвета морошки, цвета свежей листвы.

тебя встречают моллюски, обручают пигмеи.

задумайся: каждая рыба гниёт с головы.

не то, чтобы я другой, я такой же грубый.

выхожу в домино козлом, вызываю бури.

не на “ты” с тобой, пересохли губы.

только что-то будет. с нами что-то будет.

мне 22

следствие проявило полное безразличие к моим годам.

каждое утро по десять капель экстракта слов.

щупаю нижние рёбра: а вдруг адам?

от меня невозможно уйти, но иным повезло.

подкупая итоги, добавляю ещё один год,

не сделавший меня ни вернее, ни злей.

я вообще не меняюсь, как антипод

дориана грея. среди полей

кто-то сажает детей

в полночь при полных лунах.

и если держаться вестей,

они смогут меня переплюнуть.

смехом

осень не строже твоих замечаний:

я пью бульоны, ложусь в двенадцать.

нашей лодке никак не доплыть до причала,

а могли бы грести и смеяться-смеяться,

как делали раньше мои предки галлы.

устала от пафоса? ладно, сдавайся.

ртутная змейка критично упала,

и вот уже в лед превращается valser.

и вот уже страшно не спать – просыпаться.

твоё мне доверие – лучшее алиби.

шманая карманы, замерзшие пальцы

стыдятся: видно, только и знала ты,

что грести и смеяться.

смеятьсясмеяться.

rue paradis

ангел её сбережёт от моих подслащённых слов,

от надменного “тише”, от мрачного “подрасти”.

и от уймы всего ещё. так похож на плов

снег, замешанный в октябре. узнаёшь мой стиль?

останется целовать её глубоко сквозь дым

стареющих паровозов.

на лютом морозе.

и ждать беды.

зима будет жестока к собакам и старикам.

ангел ее увезет в фекан.

в моих трубах зашевелится ска

и онемеет от одиночества.

обвинения в краже её весны – беспочвенны.

всё равно, что врать и не верить в своё враньё.

моя жизнь в яйце в сундуке, а ключ у неё.

и прогнозы на перерасход тепла плачевны

в доме, где каждый незваный гость – вечерний.

ангел её сберег, но пожертвовал мной.

даже если найдется дом на rue paradis,

меня остановят двое на проходной,

захлопают крыльями: мол, уходи…

у нее семья, дети, заботы, тоска.

и ключик на шее от моего сундука.

сон обещает

сон обещает быть крепким:

кривляли друг другу пруста,

играли в такую рулетку,

её называют здесь русской,

но с водяным пистолетом –

всех обвели вокруг пальца.

мне кажется, этим летом

каналы заполнит valser.

жизнь после людей возможна.

ночь ежевичным соком.

как змеи меняю кожу.

нет времени, значит – сроков.

мне хочется выкупить остров,

куда не ступал даже крузо,

забыть претворяться всем взрослым,

не ставши кому-то обузой.

такие мысли в двуспальной постели

меня посещают вполне успешно,

и сон обещает быть в самом деле

крепким и ярким. меня утешить

ангел родил тебя.

вместе год

наевшись пыли городов,

я не старею ни на йоту.

и до сих пор не сплю в метро.

хожу с охоты на охоту.

и всё ещё копаю ров

с тем, чтоб найти могилу моря.

европа ближе, не родней.

я так же нагло с небом спорю,

когда оно и я на дне.

мы вместе год. москва уже

по имени зовёт и помнит.

я всё таскаю в дом ужей

и просыпаю каждый полдник.

загривок в лете, нос – в смоле.

я не взрослею ни на йоту.

так пахнет щавелем с полей,

полынью, мёдом ещё в сотах.

мы вместе в год.

лотерея

я выиграл тебя в большую небесную лотерею,

пересёк с тобой линию фронта, полоску тыла.

я был тогда герой, я не старею.

хотя ты до сих пор мне это не простила.

то лето пахло рыбой, как теперь

голландцы с непрореженной щетиной.

я пил йеневер, грел тебе постель,

читал газеты, плакал с палестиной.

я был как Бог аккредитован в рай.

я так старался разменять бессмертье

на женщин, на табак, на псиный лай,

что разменял.

падежи

я играю на понижение, когда твои гласные,

обливая картечью подушку, уходят вон.

получаю под дых. получаюсь такой же ласковый,

как твой первый давнишний. ещё «влюблён» -

показатель винительного падежа в моём случае.

времени проигрываю последний раунд.

твой рот обращается жалом; теперь ты лучшая

из тех, кто когда-то бросил меня в нокаут

как в тёплую реку. так учат держаться

воды и приличий – обязан за это.

ещё плюс за то, что с тобою ложатся

теперь только те, кто не видит рассвета –

все страхи мои.

бром

здесь время забито бромом. желаний – ноль.

дышится навзничь. все манекены беременны.

глаза наливаются кровью, по цвету – хной.

на детские сны нам не хватило времени.

зато хватило камней разбивать колени,

влюбляться в норвегию, объедаться снегом,

мериться, сколько и в ком оленей,

прыгать в постель вообще без разбега.

и везде оставлять следы, а потом улики.

не смелости занимать, а денег.

твой Бог не какой-то там многоликий,

а простой, извини, бездельник.

робин крузо

робин гуд отплывает последним рейсом на остров

под фамилией крузо в прослюнявленной левой ксиве.

прощайте, шериф, беднота, cosa nostra

и прочая дрянь. легкой дороги, see you.

вот и всё. пряный мальчик дождется-дотерпит

и залюбит до дрожи – от пятниц не деться.

ну а мне-то чего? я красивый и терпкий.

и совсем не стою на ногах, точно в детстве.

да и стою все меньше. не хватит на катер.

нету мне острова, Господи, нету.

да и вторник, среда, понедельник – не катят.

вот себя положив на тебя, словно вето,

я жду.