В пятницу, когда он ждал на кухне, пока вскипит молоко, чтобы подавить приступ сухого кашля, он впервые обнаружил, что громко разговаривает сам с собой.

– Не смей называть мою работу дерьмом! Сам ты дерьмо, чертов взяточник! И ничего не умеешь, кроме как брать взятки!.. – вдруг крикнул он, обращаясь к кухонной стене с отлипшими квадратиками кафеля и размахивая руками.

Он настороженно замолчал, прислушиваясь к звенящей после его крика тишине, пытаясь осмыслить, что происходит, торопливо вышел в прихожую и посмотрел в зеркало, будто ожидая каких-то изменений во внешности, потом вдруг запаниковал, засуетился, словно внезапно обнаружил в себе таинственную болезнь, выключил огонь под миской с молоком, не понимая, что делает, выплеснул молоко в раковину…

…и стал быстро одеваться, чтобы выйти из дома. Он знал, что в данную минуту ему необходимо двигаться, ходить, спешить, хоть и некуда было, поскорее уйти из дома, оставаться дома почему-то казалось невозможным и страшным. Когда он выходил из квартиры, он заставил себя сосредоточиться и зафиксировать мысль на том, что вот сейчас он запирает входную дверь ключом, запирает на два оборота, заставил себя запомнить приятный хруст ключа в замке двери, чтобы потом не сомневаться и не возвращаться проверять – запер ли? – что с ним неоднократно случалось.

Он шагал по улице, как обычно торопливо, чтобы никто – особенно из знакомых – не заподозрил, что он гуляет бесцельно. Гулять бесцельно почему-то казалось ему неприличным, занятием достойным только бездельников. А выглядеть бездельником ему не хотелось, потому что он и был бездельником, по крайней мере, таковым считал себя в душе, особенно когда наступала временная пауза в работе. А паузы в последнее время наступали все чаще. Людям свойственно тайно презирать себя за черты им присущие, потому что они в первую очередь видят только отрицательные стороны таких черт характера, мешающие в быту, тормозящие дела, связывающие руки; но, тем не менее, они стараются выпячивать одни только позитивные стороны