ТАЙНА КЛУБА ЧИКЛИ

Наталия Шунина

Предисловие

Итак, дорогой читатель, чтобы говорить об игре, любой игре, является ли она игрой детишек в плевание черешневыми косточками или игрой двух чемпионов в шахматы, нужно хотя бы условно пояснить её правила.

Однако мы с прискорбием отмечаем, что игра, о которой речь пойдёт в настоящей книге (и тут преминуло бы использовать заглавную букву, ибо Игра эта как бы возвышается над всякой игрой, и, уж простите за парадокс, игрой ни в коем случае не является) правил не имеет.

Точнее, правило она имеет, но настолько странное и чудаческое, настолько мистическое, духовно-бездуховное, морально-аморальное, что многими за правило и посчитаться не сможет.

А правило это просто: «Игры нет». И так как высказывание подобного характера требует для объяснения целого тома, а лучше двух, и изрядно философских, то мы позволим себе оставить его и перейти к нашему повествованию об Игре и её транспозиции в жизнь современного нам общества.

Коротко обозначим те источники, из которых ученому, не располагающему временем на игры и простаивающему свою жизнь в автомобильном смоге и унылых заторах перед эскалатором, выудить сведения об этой Игре.

Источники таковы:

глиняные таблички, написанные в логосиллабической системе, слева направо, колонками;

обелиск, стоящий в храме, повествующий о раскаянии жреца;

гримуар, наполненный проклятиями сатанинской игры;

отдельные медальоны с тем или иным стихом;

французский средневековый трактат;

французский роман, в предисловии которого сказано, что он создан в опоре на рассказы местной жительницы, слышавшей о народе тикутаки, и на пергаменты Уаки из овечьей кожи, которые чудом попали в руки к автору-путешественнику от одного невежественного контрабандиста. Во вступлении к роману также отмечено, что покинуть на несколько долгих лет родную Окситанию и отправиться в странствие, полное риска и опасностей, писателя подвигнул завет почтенного Дю Белле, который призывал оставить «все старые французские стихи Тулузских Цветочных игр и Руанского Холма, все эти рондо, баллады, виреле, королевские песни, песенки, …которые портят вкус нашего языка и служат ни чем иным, как свидетельством нашего невежества». Автор романа отрёкся от этой эпистолярной бессмыслицы и почерпнул новые мысли и идеи, пропутешествовав несколько лет кряду и накопив ворох материалов, которых бы с лихвой хватило на несколько писательских жизней.

Часть 1

Глава 1

В ветхом доме на окраине Москвы, занесённом в генеральный план по сносу устаревших зданий, стоял тяжёлый дух. Наверное, что-то попало в вентиляционную трубу. Может, дохлая кошка. Именно там снимала комнату Алиса после того, как лишилась места в студенческом общежитии. Должно быть, этот запах был и в других помещениях квартиры, занятых невзрачными, часто меняющимися людьми. Но на вонь никто, кроме Алисы, внимания не обращал.

Девушка сидела за столом у распахнутого окна, из которого веяло холодом, и делала вид, что не замечает его. Она даже радовалась, когда порывы ветра обдавали её, схватывали, как жестокие руки, шею и ползли вниз, как будто каждый раз покушаясь на само дыхание её жизни. Может, это дыхание кому-то нужно? Может, есть в нём хоть какой-нибудь смысл?..

И в окно это, кажется, в любой момент мог залететь ангел смерти Азраил. Но пока не залетал – только стучал о стекло… Или по клавишам ноутбука? В любом случае, в комнате постоянно слышался стук «цук-цук-цук», и этот звук через нежное детское «ц» – «цветочек», «цыпочка» – Алису щадил, она немного успокаивалась. Но чтобы смириться и утихомириться, нужно было, чтобы звук был яростнее и звонче. Чтобы дрожать под него всем телом. «Цук-цук-цук». До лёгкого забытья…

Нет, дрожит она от холода, не от звука! Надо срочно захлопнуть окно! Но не сильно, без размаха – нельзя, чтобы вылетело стекло из трухлявой рамы.

«Чем занимается наш клуб? – строчила Алиса, замёрзшие пальцы которой не слушались и делали опечатки. – Точнее, нет, он не наш, он шоровский – от первой до последней маски! Кто не знает и в клубе не бывал, масками он забит от пола до потолка, а главная – принадлежит Андрею Макарьевичу Шору, человеку-ледышке, гению дешифровки и, по-моему, импотенту. Он никогда и никем не был замечен с женщинами, которые, между прочим, готовы бежать по его кивку. Боже, как Шор красив! Я даже не хочу думать, сколько ему лет. Он, наверное, очень старый. Жуткий хрыч. Возможно, ему полтос.

Но я всё-таки хотела написать о камерном, а на деле эзотерическом клубе «Чикли», прикрывающемся наукой и принадлежностью его основателя к профессорствующему составу. Начну с физических примет. Клуб размещается в доме, расположенном в тупике, в Сретенском тупике, там, где дом Миансаровой. В трёхкомнатной квартире на втором этаже. Досталась она Шору волею судьбы от какой-то преставившейся родственницы. На стенах жилища висят маски людей, лица которых искажены гневом или буйным весельем; головы зверей, над которыми поработали опытные таксидермисты. Пространство наполняют фигуры малоизвестных мифологических существ, созданных из кожи и костей животных, травы и тряпок. Обилие зловещих персонажей на фоне тёмно-бордовых римских штор и синих, как полицейская фуражка, стен выглядит ужасно.

Никогда не забуду первого впечатления от клуба. Я открыла дверь, а из коридора, освещённого рядком тусклых бра, на меня смотрели лица, лики, морды, таинственно преображённые сумраком, узостью и длиной коридора. Я вздрогнула. Среди масок стоял мужчина: бледный, с длинной линией рта, лицом похожий на маску, а телом – на атлета. И его острый властный взгляд, такой повелевающий и строгий, прочитывал меня насквозь.

У меня появилось ощущение, что я стою голая. И оголилось не только моё тело, но и мой дух. Точно разоблачился и вспыхнул от пронзительности его взора так, как никогда прежде. И засиял самым лучшим во мне, но одновременно и самым тёмным. И мне стало страшно, потому что на тот момент я уже много слышала о клубе, маски и взгляд их хозяина, кажется, подтверждали самое жуткое. Но я уже не могла убежать вниз по лестнице, так манко, возбуждающе оказалось чувство опасности, риска, которое мгновенно эксплицировалось на стоящего напротив меня мужчину…

Если бы я только могла, я приблизилась бы к этому человеку… Да, действительно, демоническое живёт в этом клубе. Я уже не могу точно воспроизвести знакомство, передо мной всплывает выдуманное мной начало, остроэротическое и будоражащее. С усилием я заставляю себя припоминать, что мы были одеты: он – в элегантный костюм, а я – в никудышное вязаное платье, надеваемое мною из раза в раз с мыслью, что непривлекательной мне будет легче сохранить свою девственность. Однако мозг мне подсказывает, что мы были наги и объяты страстью.

После короткого приветствия Шор проводил меня в комнату. В соседней уже было много людей. До меня доносились странные, подчас глубоко-философские, подчас нелепые, сказанные разными голосами, разрозненные, как лоскутья, реплики. Они складывались в образ загадочного клуба, тайного мира, в который ты входишь, переступив порог квартиры в Сретенском тупике, и с которым ты не можешь проститься даже под угрозой смерти… Мира, как впоследствии оказалось, рокового для меня.

Моё сознание снова навязчиво подсказывает мне эротическую сцену, якобы произошедшую в комнате, в которую меня провел Шор: будто он сел в серое с высокой спинкой кресло, посадил меня на колени, с какой-то, только ему присущей холодно-жёсткой чувственностью погладил по волосам… На самом деле ничего этого не было! Как же сложно мне сейчас препарировать свою память, соединившуюся с творческой фантазией!

Шор действительно расположился в кресле, жестом предложил мне сесть на диван и попросил рассказать о себе. Что я о себе поведала тогда и что могла бы сказать сейчас? О, какие же глупости я исторгала в тот вечер! …И какой сумбур вылился бы из меня сейчас! Да, сегодня я бы говорила о чикли и о том, как они сделали мою жизнь невыносимой!

Далее Шор расспросил меня о том, что я жду от клуба, какой вижу деятельность в нём, чем могу быть полезна. На последний вопрос, почувствовав волну возбуждения, я ответила, что могла бы стать его, Шора, помощницей. Повисла недобрая и для меня унизительная пауза.

«В силу специфики своей деятельности, – нарушил он тишину, – я не нуждаюсь в помощниках. Однако мог бы вас изредка привлекать. В основном вижу вашу деятельность связанной с самоанализом. Вашей задачей могло бы стать отслеживание состояний и изменений, возникающих в ходе игры, которые, несомненно, составляют наш интерес», – что-то подобное изрёк он.

Собственно, эта задача переросла в то, что теперь вордовский файл – единственная для меня лазейка к структурированной мысли и пониманию самой себя. Порой даже кружится голова от невозможности что-то осознать без него. Поэтому я и пишу три тысячи первый опус на тему нашего клуба, Шора и игры. Всю эту писанину я отправляю в утиль. Мой обличительный памфлет, если я не решусь на иное, ждёт та же участь. Та же участь! Участь перемалывания, рефлексирования… О, как бы я хотела, как бы хотела покончить с этим! Сгинуть! Правда, сейчас я не уверена, решусь на это или нет. В этом вопросе я как раз и не могу разобраться, не могу в достаточной мере на нём сосредоточиться. Это очень страшный вопрос. Пока я его отложу.

Утраченная сосредоточенность, конечно, связана со спецификой игры в чикли. Она и самый твёрдый ум способна забельмовать, обхитрить и закружить. Лёгкое скатывание с катушек я как свидетель не только своих состояний, но и чужих наблюдаю у всех. Просто у каждого свой исход.

Мы, точнее Его Могущество Шор, ещё не постигли аутентичный метод ведения игры. Мы, скорее, примеряемся к ней, и она должна приоткрыть нам игру мироздания. Собственно, игра мироздания – это выражение, прикрывающее истину и искажающее её. По сути, речь идёт о деконструкции реальности, разложении любого индивида, любого предмета, явления на элементы этой поистине леденящей душу игры. В ней, кажется, есть только Единица, играющая в своё Множество, но не способная познать себя в конечных состояниях и представляющая собой вечный бег.

Небесные чикли – очень радикальное, а, по мнению Шора, безупречное, средство достичь полного расщепления эго и познать игровую природу собственного восприятия. Небесные чикли – это диалектика времён архаики, это принятие диаметрального в единстве, тут же этим принятием и уничтоженном. Небесные чикли – это чистый вынос мозга, имеющий стопроцентное алиби – возвышение духа, ибо последний и есть Всё. Дух – это Бог, который тождественен Принципу. Страшному и окончательному принципу игры.

И было ли таким благовестием, как считает Шор, обнаружение корейскими учеными, прибывшими для изучения другого народа, развалин и руин тикутаки? Что толкнуло корейцев в кишащие заразами чащи?.. Однако эти увенчанные славой открыватели не смогли ни на йоту продвинуться в расшифровке многообразной письменности тику, пока туда, несмотря на препоны, чинимые корейскими специалистами, не приехали русские и с ними Шор. За несколько последующих лет он дешифровал около десятка таблиц, медальонов и ещё сотню пергаментов разных периодов царства.

Надо сказать, почти одновременно с ним процесс дешифровки сдвинулся с мёртвой точки у Шин У Сона. Эти два Шэ как ангелы апокалипсиса! Жутко вспоминать, как их заявления будоражили общественность и как мы, нынешние члены клуба, ловили в криво-зеркальном отражении СМИ их мысли. Дешифровка привела к открытию игры чикли. Она распространилась повсеместно с невероятной скоростью. Не преувеличением будет сказать, что определённые слои общества, в особенности молодёжь, подсели на неё так, что виртуальная реальность их ПК быстро сменилась галлюциногенной реальностью чиклей. А тайная деятельность клуба, толчком к основанию которого послужило заведомо очевидное непринятие академическим сообществом позиций Шора, стала обрастать слухами, как дно корабля – моллюсками.

Произошло нечто парадоксальное: клуб «Чикли» привёл к невозможности отделить игру от реальности. Мы уже не можем назвать игру игрой в её первоначальном значении, не в состоянии осознать условность предлагаемого ею контекста. Мы достигли цели – постигли игровую суть восприятия! Но что произошло дальше? Что??? Теперь любая игровая условность становится для нас реальностью, а сама реальность безвозвратно тонет в игре, беспрерывной, удушливой, без возможности выхода.

На самом деле, Небесные чикли – это не игра тикутаки, но её конец, ставший причиной гибели самой загадочной и, быть может, действительно великой цивилизации. Надо помнить: чикли – это лифт в никуда. А человек не может не играть!

Именно потому, что не может, и появился трактат «Homo Ludens», который мы, наравне с посланиями тикутаки, зазубриваем наизусть. Он стал настоящим пророчеством. Человеку кажется: переступи черту – и окажешься в райских чертогах лёгкой, радующей душу игры, которая не наскучивает потому, что является как бы между прочим Игрой Мироздания. Она настроена на продуцирование бесконечного разнообразия форм, которые и будут занимать этот светлый играющий разум. О, как далёк этот новичок, неофит игры от истины! И какой удачей станет, если он свернёт с пути!

У обоих Шэ после расшифровки текстов тикутаки ум зашёл за разум: Шин У Сон разразился невероятным количеством публикаций, стал звездой корейского телеэкрана и любимчиком журналистов, кормящих публику третьесортным сырьём; а Шор, видя, в каком свете предстал коллега, ушёл в подполье и ни одной живой академической душе не рассказывал о своих идеях, связанных с игрой. И если дешифровка – результат труда и профессионализма обоих Шэ, то обнаружение игры «Небесные чикли» – детище Шора.

Среди развалин тикутаки была обнаружена постройка гражданского назначения, стоящая чуть поодаль от храма. Судя по фотографиям из альбома, доступного членам клуба, её форма напоминала храм Дуладео в Каджурахо. Однако Шор убеждён, что тикутаки не практиковали фаллический культ и имели просвещённое отношение к половому вопросу (в чём оно проявлялось, он не поясняет, равно как и многие другие волнующие членов клуба вопросы). Шор обнаружил в постройке тайник с рукописями, представлявший собой подвижную плиту, за которой находилась полка. Тайник был забит полуистлевшими пергаментами, в дальнейшем подтвердившими ранние догадки о наличии в обществе какого-то необычного и не распространённого среди других народностей ритуала.

И как же у тикутаки всё возвышенно! Как же всё сладко-певуче! Несмотря на велеречивость молитвы, я воспроизведу её смысл. Тем более одним из условий членства в клубе было зазубривание данного символа веры тику, и эта молитва отлетает у меня от зубов, даже когда я хотела бы раскрошить их в порошок, чтобы это не повторять:

«НЕБЕСНЫЕ ЧИКЛИ – То, [что] рассыпано всюду, как пыль,/ [что] плавает около тебя и в тебе, как молекулы,/ [что] составляет абсолютное единство с тобой и с Абсолютно Божественным,/ [что] служит эфемерным невидимым мостом, по которому можно перейти к Божественному;/ это торжество длящейся непрекращающейся аналогии,/ подобия, найденного всюду и осознанного;/ это душистый цветок, Душа мира, роскошествующая в своих подобиях,/ в своём изысканнейшем, утончённом единстве;/ это сам Принцип, [иначе] именующийся Богом, перед непознанным Именем [которого] склоняет покорнейше головы народ тикутаки».

Это «Пакибытие», по мнению многих исследователей, к числу которых, конечно, не относится Шор, исторически означало уничтожение теократического царства тику. Причина их резкого исчезновения вызывает много споров: кто-то предполагает, что они погибли в результате катаклизма, другие настаивают на истреблении их воинственными ичамами, третьи говорят о массовых самоубийствах, культивируемых жрецом позднего царства Но-Коем. Последние ссылаются в своих аргументах на средневековый трактат каноника Черубино Пиппы из Павии, который якобы посвятил свой труд педантичному аннотированию зверств и дьявольских наваждений, коих становился изумлённым свидетелем. Проблема вся в том, что трактат, действительно числящийся в одном монастырском списке, а также упоминаемый путешественником XV века Шади ибн Мусой из Коканда, был утерян. По крайней мере, сколько члены клуба ни пытались его найти в библиотеках, архивах, фондах и у перекупщиков, занимающихся старой печатью и рукописями, у библиофилов и контрабандистов, всё оказывалось тщетно.

Конечно, мне важно, что стало причиной гибели тику. Было бы странно считать историю дряхлой клячей теории. История – это озеро, в которое мы смотрим, чтобы узреть своё отражение.

И как же глубоко проникла во всех нас поэтика чиклей?! В сущности, симулякр, ведь она – плод творения наших, русских учёных. Мы ведь даже не знаем языка тику. Сейчас мне вспоминается медальон из камня тёплого кремового оттенка, украшенный сапфиром и хранящийся в запасниках Института востоковедения, медальон, фотографии и описание которого есть в нашем клубном альбоме. Надпись на нём гласит:

И пусть всё буйство света и теней, огня и дыма,

Цвета и тонов обрушится на тебя.

И пусть водоворотом они тебя закружат.

И будешь ты носиться, как призрак,

По бесконечному солнечно-лунному кругу, покуда не увидишь,

Что сам ты был колебанием этого цвета,

Этих светотеней.

И пусть только тогда, когда ты сам сосчитаешь и назовёшь все

«Небесные чикли», ты об этих словах вспомнишь.

И нижеследующий колофон: «Писано во славу Но-Коя, Великого жреца тикутаки». Автор неизвестен.

И члены клуба тоже носятся, как призраки, по кругу, но никто уже из них не воспринимает метафорическое становление «светотенью» как освобождение или преображение. Прочувствовав всё на своей шкуре, мы отягощены знанием как проклятием. Воистину, и тику, и за ними мы, дерзнувшие превратить мир в игру, сами себя лишили того благословенного невежества, которое отпущено нам Богом.

По злой усмешке судьбы теперь мы играем в самих себя. Эфемерные и огромные, как гигантские призрачные качели, подвешенные к небесам, чтобы окончательно не одуреть, не скатиться в бессмысленную пучину светотеней, к изначальному и бесконечному Одиночеству, мы втискиваем себя обратно в маленькие скорлупки наших экс-я, но отчаиваемся в этом.

Сейчас вот вспоминаю… Препарирую больную память и знакомлюсь с собой снова и снова. Я – Алиса Алексеевна Щукина, мне двадцать три года, и родилась я в плодоносном краю, там, где море плещется, горы вздымаются, а фруктовые деревья благоухают и кренятся к пышной земле. Так могут пахнуть, наверное, только райские сады или сады детства, когда не было нужды заглядывать на кухню, потому что персики, инжир, фейхоа, черешня росли у тебя над головой, а всё самое интересное: клиновидные мидии, которые при раскрытии блестят на солнце перламутром, и рапаны, сидящие в раковинах и передвигающиеся на мускульной ноге, – пряталось под водой, куда ты мог нырнуть, задержав на минуту дыхание. И сколько этих прекрасных минут в тёплой солёной воде с открытыми глазами!

Может, это изобилие, неудержимое разнообразие природы, красующейся своей многомерностью – подводным и надводными царствами, звёздным куполом, буйным движением закатов и рассветов, чёрными гротами, сизыми скалами, – думаю я сейчас, и зародило во мне сомнение в правдоподобности видимого? Может, родись я не в Сочи, а где-нибудь в степи, я бы хваталась за каждый овеваемый бризом орешник и плясала при виде жёлтого склона нарциссов. Но я родилась там, где природа с вакхической расточительностью расплёскивает свои блага. И я усомнилась…