Посвящается Татьяне Лариной, Лионелю Садорро,

Валерии Богдановой, Михаилу Самошкину

и всем знакомым незнакомцам, сохранившим в себе

волшебство детства…

Найра

© Н. Самошкина, текст, иллюстрации, 2025

© Издательство «Четыре», 2025

Золотое небо детства

В детстве небо золотое, потому что кроны деревьев, окрашенные осенью, парят где-то там, высоко, почти дотягиваясь до облаков. Когда ветер налетает на них, они вскидывают вверх ветви, чтобы превратиться в Жар-птиц, опахнуть мир волшебными крыльями, заполнить свет и тени невиданным звучанием и перенестись в сказку, оставив ребёнку на память перо, переливающееся нежным шёлком и чудесными словами. Осень приходит год за годом, и вместе с ней воскресают огненные Фениксы – деревья под золотым небом.

Шкатулка из «рыбьего зуба»

Хочешь попасть в сказку?

Тогда закрой глаза! А впрочем, погоди! Они у тебя настолько яркие, чистые и озорные, что лучше распахни их пошире, чтобы глаза стали следопытами, способными увидеть то, что спрятано, утаено, сокрыто.

Сейчас мы с тобой возьмёмся за руки и войдём в… шкатулку. Она выточена из «рыбьего зуба». Смеёшься!!! Что за рыба такая? Разве что ЧУДО-ЮДО-РЫБА-КИТ, что лежит на море-окияне, бьёт по волнам хвостом да глотает кораблики под парусами и без них. Вот и не угадал, дружок! Зуб от зверя огромного, с ластами вместо лап, с усами щетинистыми, точно у дядьки Тимофея, с глазами круглыми, как два пятака царских, с рёвом могучим да страшным, точь-в-точь у брандмайора Потешкина, когда он орёт «Пожар!». И величается тот зверь – морж. Поморы издавна его клыки называли «рыбий зуб».

Огляделся по сторонам? Что-что? Обычное вокруг, не волшебное? Неужели? А теперь видишь?

Поляна, занесённая снегом. По нему летят длинные синие тени, солнечные игруны и отпечатки лапок, лап и лапищ. Угадай, кто в сугроб нырял и размахи крыльев оставил? Кто след путал, петлял, сам через себя перескакивал? Кто пальцы растопыривал, когтями наст приминал? Да уж, странные следы попались! Шёл кто-то: ни шатко ни валко, не лось, не медведь. Узнал? Это же мы с тобой вокруг сосен ходили, сапогами снег месили, на ладошки замёрзшие дули. Пойдём-ка, дружище, домой. Бабушка наверняка пирогов напекла с брусникой и яблоками. Самовар шумит. Чашки позванивают. Ложки по скатерти раскатываются – озорничают. Хорошо-то как дома, в тепле, рядом с теми, кого ты любишь!

А сказки?

Завтра вновь откроем шкатулку и пойдём по тропинке: в лето и осень, в весну и зиму, чтобы встретиться там с твоими ровесниками, которые верят, что жизнь полна чудес.

Лимон и солнце

Солнце было похоже на лохматого соседского пса, сидящего на цепи. Оба жёлто-рыжие, встрёпанные, потому как их никогда не мыли и не чесали. Оба всю жизнь ходили «между заборами», временами поднимаясь на задние лапы, чтобы разглядеть тех, кто гулял по улице, проносился на мопеде или же, кряхтя, возвращался с низов, с прополки огородов.

Пса звали Лимон, и всем своим видом он уведомлял о «дворянской» породе. Хозяева, как и большинство деревенских жителей, особо не баловали его пищевыми излишествами, а попросту давали болтушку день через два, «справедливо» полагая, что откармливать нужно только «добрую скотинку» типа поросят, кур, коров. В число «добрых тварей» собаки не входили, ибо от них нельзя было получить молока, мяса, сала, яиц. Поэтому «вместилища» дурного лая и пёсьей неухоженности существовали, развлекая себя громыханием цепи и сварливым осуждением прохожих.

Лето выдалось жарким и раскалённым. На лугах трещала сохлая трава. Кукурузные поля казались серыми, будто их обмотали выцветшими шерстяными платками. Проезжающие машины поднимали столбы пыли, надолго зависающие в воздухе. Детвора и местное стадо отсиживались в пруду, спасаясь от оводов и перегрева. Вётлы, высаженные на берегу столь давно, что корнями пропахали слои глины, стояли поникшие, лениво пошевеливая сизыми листьями. Колодец наполовину опустел, и заросли дикой герани, окружавшие его, стали похожи на тёток, торгующих на базаре семечками. Во дворах и домах замерла такая духота, что даже мухи норовили спрятаться в тени. Все ждали дождя, хотя бы кратковременного и быстрого, но небо, обрётшее белёсо-голубой цвет, перематывало дни, словно клубок пряжи. Неделя за неделей проползали, похожие на пожелтевший отрывной календарь, висящий у бабушки на кухне. Мальвы, прозываемые в народе бабьими розами, нахохлились, будто воробьи, и свернули широкие шершавые листья. Дрозды, недовольные суховатой вишней, сердито орали и препирались. Ещё день, ещё…

Однажды вечером, когда соседи ужинали, Ната пролезла между прутьями забора и направилась к Лимону, чтобы уговорить пса, похожего на солнце, и солнце, похожее на мохнатого пса, не жечь землю и позволить пропавшему дождю найтись. Когда человеку четыре года, он знает, что всё возможно. Главное – вежливо попросить.

Лимон, умаявшийся от духоты, выпил воду, которую налили в его миску, и тоненько заскулил, когда из его кудлатости вытащили колючие репьи. Девчушка уснула, уверенная, что пёс сдержит слово.

Ночью округа проснулась от грохота, будто на небе лупили по огромному металлическому тазу. Шарахнула молния, за ней искривилась другая, сверкнула третья – и пошло греметь-колдовать! А потом в пыль стукнула капля, отпрыгнула и снова упала, чтобы ввинтиться в жару, в засуху, в зной. Молния расколола небо пополам, выпуская из прорехи дождь – сильный, поющий, кричащий, притопывающий. Лило целых три дня, наполняя луга и сады жизнью, воздух – свежестью, лужи – малышнёй и гусятами. Взрослые говорили о циклоне, вытеснившем огромный антициклон, а Натуська знала, что грозу позвал нечёсаный жёлтый пёс со странным именем – Лимон.