Иллюстратор Наталья Станиславовна Мамонова

© Наталья Мамонова, 2022

© Наталья Станиславовна Мамонова, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-0056-4137-3 (т. 1)

ISBN 978-5-0056-4138-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Снежный саван зимы уже давно слепил белизной. Тяжелые покрывала ее степенно покоились на земных плечах. Туго накрахмаленные одежи беспощадно, но тщетно топтались тысячами подошв: зима тут же обновляла свои наряды, щедро посыпая с небес мелкий, пылью вьющийся порошок. И крахмал, безукоризненно белый, скрипел морозцем под ногами. Зимняя природа торжествовала, демонстрируя свое великолепие и силу.

Снежная Королева преждевременно вторглась в чужие края, знаменуя свой приход резким похолоданием и торжественно обставляя свое величественное шествие, – она преподносила себя властною, строгою, не без прекрасного и очарования. И намеревалась продлить свое царствование на долгий срок.

Черты ее, холодно-красивые, суровые, прочно определились уже к декабрю.

Москва начала 90-х.

Наш загородный автобус, если эту ржавую железную коробку можно было назвать вышеупомянутым транспортом, тронулся именно 4-го числа, именно в четырнадцать сорок. Если бы он отбыл чуть позднее, а именно в четыре сорок четыре после полудня, я бы не сомневалась во вмешательстве пакостничающих чертят: ему просто суждено было бы иметь маршрут под номером соответствующим. Цифра 4 преследовала нас с самого отъезда и не так бы настораживала своим мельканием, если бы не знание… о сексуальной ее символизации.

О приключениях с известным отклонением, которые чаще именуют любовными похождениями, ничто еще не предвещало: календарная дата в сознании моем еще не отложилась, и числа времени отправки автобуса я не удосужилась сопоставить, чтобы встревожить свои подозрения. Да и ничего подозрительного не усматривалось, когда я с девчонками – нас было три подруги – удачно прорвалась сквозь толпу, хлынувшую внутрь салона. И ловко заняла одно из мест, которые по волшебному мгновенно заполнялись чьими-то чужими объемами. Итак, студентки-второкурсницы, начали свое путешествие в подмосковный пансионат. Была пятница. И целых два дня отдыха впереди!

Загородный автобус не баловал своими большими размерами, и было очень тесно. Багаж, представляющий туго набитые сумки, чьи бока раздулись непомерно и чуть ли не по швам расползались, – в своем множестве багаж очень стеснял. Он лишал нас свободной среды обитания, на что мы были обречены сорокаминутной поездкой до места назначения.

Пассажиры оказались неприхотливым народом, который довольствовался свисанием с перил, когда пятка едва касается какой-либо устойчивой поверхности. Живыми внутренностями автобуса в большинстве своем являлись студенты, которые не могли не применить находчивости в каверзной ситуации пассажиров, не имеющих возможности быть перевозимыми в индивидуальном кресле. Студенты не долго изобретательствовали, подложив под себя пирамиды из сумок и снабдив себя початой бутылкой пива, которая могла умалить любые неудобства, любые дорожные неприятности.

Институт Народного Хозяйства имени Плеханова.

В своем широко рукавном необъятном полушубке я грузно восседала пышной особой, которую любезно усаживают на горячий заварной чайник. Лукавого своего любопытства не скрывая, занялась я созерцанием окружающего, что доставляло мне полное удовольствие: я разделяла настроение молодежи, отправляющейся в дом отдыха. Некоторые лица радовали своими знакомыми чертами: ранее они встречались в пределах родного института. Похоже, среди множества объявлений, развешанных на информационном стенде разноцветной осенней листвой, их угораздило усмотреть одно, призывающее совершить эту веселую поездку.

Пожалуй, рейс на четырнадцать сорок, предназначался целиком и полностью лишь для нашей институтской братии. Для посторонних же, пусть даже завсегдатаев этого направления, в салоне отводился скромный мизер, который растворялся в основном студенческой массе.

По прибытии же нашей громыхающей разваливающейся коробки – ну, правда, уже начало 90-х, уже новые виды автобусов бороздят просторы Москвы, а этот рыдван со скрипучими дверьми еще в 60-х блистал своим совершенством, – по прибытии на место, нас ожидало легкое разочарование…

В вестибюле корпуса, в одном из номеров которого нам предстояло поселиться на пару суток, непоседливая толпа молодежи, опередившей нас рейсом раньше, кишела в ожидании уже более часа. Оказывается, организатор мероприятия, в распоряжении которого оставались путевки, еще не явился. И мы были обречены томиться в приемной еще минут несколько, часами насчитывающихся. Ведь так и горело – лететь к приключениям. Ожидая, мы предались ознакомлению с достопримечательностями вестибюля, которые не отличались разнообразием и вскоре надоели от скуки.

Прогулкой рассеять томление мы порывались напрасно: колючий мороз так больно щипал, будто проделывал это буквально – ожесточенным сжиманием кончиков пальцев. По-шутовски попрыгав под немилосердными щипками, не преодолев радиуса более 20 метров от парадного подъезда, мы пружинным манером воротились обратно – отогреваться и мозолить глаза однообразной остановкой, когда-то приветствовавшей нас новым, непривычным, незнакомым и потому интересным.

Когда же виновник недоразумений появился на сцене, толпа молодежи со своими требованиями облепила его так плотно и преданно, так многослойно, что пчелы, которые роем дымятся вокруг чего-то очень сладкого. Прорваться сквозь беснующийся ореол не представлялось возможности. Его магнитная, всё притягивающая сердцевина оставалась нам, девчонкам более скромным, нежели напористым, недоступной. И соблазняющей тем еще более.

Несмотря на то, что мы ступили уже на порог второго курса и именовались не иначе, как второкурсницами, мы не переняли еще у студенческой братии той дерзости, что отличает сию категорию от прочих двуногих. И потому несмело топтались у роящегося клубка, внутри которого бойко распределялись и расхватывались номера. Может быть, лучшие номера! Мы не сомневались, что обречены подбирать остатки, качественность которых заранее не прельщала. И чему мы внимали полтора года, просиживая на студенческой скамье, когда атрофируются все члены тела, а правая рука совершает скоростные манипуляции по написанию лекций? Видимо, не столь усердными ученицами мы оказались, чем-то отвлеченным занимаясь, и не походили вполне на студенток, более смелых и решительных, если требуется отстоять в эгоистической ситуации. Насчет студенческого свойства самовыживания в нас что-то страдало. И способность сопротивляться едва тлела, признаком чего являлись лишь наше возмущение в пол голоса и бросание неодобрительных взглядов на тех, кто в одночасье превратился в наших неприятелей.

Поточные аудитории в Плехановском институте.

Вот почему нам выпал сорок четвертый номер. Само провидение предоставляло его нам. И что нас сразило бы наповал тут же, так это известие о четвертом, именно четвертом корпусе, куда нас забросило судьбоносным жребием.

Но известие это последовало предусмотрительно позже. И потому нам удалось благополучно, без всяких потрясений, подняться на свой этаж. Все-таки четвертый этаж.

Ключи приветственно зазвякали, когда мы в предвкушении открывали дверь. Но настоящее недоумение охватило всех троих, когда мы наконец попали в отведенный нам номер: внутреннее убранство предстало нашим взорам вовсе не романтическим. Гостиничной обстановку едва ли поворачивался язык назвать, поскольку характеризовалась она буквально зияющей пустотой. Меблировка так не нагромождала помещение, что создавалось ощущение непростительной нехватки чего-то. Хотя необходимое имелось вполне: по-солдатски просто и аккуратно заправленные кровати для троих жильцов как-то виновато-извинительно жались по стенам, отчего казались сиротливо-узкими; без претензий на излишество сколоченные из непородистого дерева тумбочки были приставлены обязательно к каждой кровати. Как неотъемлемый минимум, положенный жильцу. По санитарной части кроме умывальника, которому отводился скромный угол, ничего не имелось. Похоже, в корпусе предусматривалось отдельное помещение для нужд, касающихся гигиены, которое являлось общественным и посещалось дружно всем коридором. Коридор же объединял количество комнат, по крайней мере, не менее сорока четырех, в чем я была уверена наверняка.

Я и мои подруги. 3-е сентября 1992 год.

Итак, в номере… Чудесный гардероб предоставлялся в наше распоряжение, примечательный тем, что у него отсутствовали не все двери. Имеющиеся же двери закрывались с великим скрипом. Находка двух обгрызенных вешалок, извлеченных из платяного отсека, воспринялась нами приобретением невиданной роскоши: на плечах дослуживающих свой век вешалок мы могли потеснить наши зимние одеяния. Да, еще была парта. Обшарпанная, немилосердно исписанная школьная парта, служившая, видимо, столом, – парта эта своим неуклюжим существованием дополняла описанную обстановку, видом своим напоминая о несовершенстве этого мира. На стулья же – хоть какие-нибудь! – приходилось рассчитывать не нам, которым капризничать по пустякам не пристало!

Оставалось же обживать условия собственными усилиями. И девчонки развели бурную деятельность в целях преобразования отведенного нам места обитания до жилого вида.

Невзирая на уныние, приветствовавшее нас по пришествии в эту комнату, нас обдало азартом. И мы живо распаковывали свой пузатый багаж, собранный так старательно и основательно, будто мы действительно предполагали походные условия. Стоило только распотрошить содержимое прожорливых сумок, распределив его соответственно по тумбочкам и шкафам, как обстановка сразу оживилась. Легкую частицу хаоса следовало лишь привнести в мрачноватый казенный порядок, чтобы развеселить серый фон авангардными мазками красок: разноцветные вещи и предметы расположились в комнате так непринужденно-небрежно, когда их просто разбрасывают. Неустроенность быта создавала настроение не соблюдать упорядоченность в чем-либо. Мы не утруждали себя заботами о симметричности, ровности и аккуратности. Внешнюю приглядность нам доставляло именно поверхностное неубранство. Итак, мы остались довольны, разместив на тумбочке все то, что пригождается в повседневности: мыло, расчески, стаканы, дезодоранты, некоторые наименования косметики, – и развесив по спинкам кроватей полотенца и одежду.

Довольство же наше весьма скоропостижно развеялось, когда мы наконец бездеятельно расселись по койкам, выжидая продолжение. Но последовало лишь воцарение жуткой, пугающей своим истинным беззвучием тишины. Девчонки недоуменно переглянулись между собой, немо вопрошая друг друга: неужели это все? Даже коридорное оживление не угадывалось за дверью: нами не улавливалось ни шороха, ни звука. Местное население словно вымерло, если по приезде не повалилось разом на кровати и не засопело во все ноздри. Поразительное спокойствие, окружавшее нас, воспринималось нами ненормальным явлением. Пожалуй, нами ожидалось нечто более веселое и занимательное, нежели это удручающее безделье, ленью обволакивающее вновь приезжающих отдыхающих. Уж не отсыпаться ли здесь собираются?

Здесь, верно, имеется клуб молчальников, посещаются спортивные секции ничегонеделания, устраиваются вечера меланхолии, проводятся конкурсы для установления рекордного сна и черепашьи бега; общественное прослушивание пустых кассет, а за нечаянно оброненное слово или изданный неловко звук накладывается штраф внушительно-пугающий.

– Ну и?.. – разочарованно протянула я, выжидающе-вопросительно поглядывая на подруг.

– А ты надеялась на что-то другое? – беспристрастно ответила Вера. – Если не предпринимать самим каких-либо действий, так и просидим эти два дня…

– Что же здесь можно предпринять? Бегать по коридору и вешаться на каждого встречного, которых днем с огнем не сыщешь? Пожалуй, здесь все позакрывались по своим номера, как кроты по норам зарылись. Или ты предложишь врываться в комнаты с призывами к веселью и развлечениям?

– Понятия не имею, как тут развлекаются… Вешаться на всех подряд, конечно, не нужно… Да и врываться к кому-либо не стоит… А вот насчет идеи выйти в коридор я не против: других осуждаем, а сами рассиживаемся взаперти на кроватях. Или вы желаете, чтобы вам изволили подать приглашение на золотом подносе? Вас, капризные вы мои, никто персонально под руки не поведет на увеселительное мероприятие. Так не будем же предаваться скуке, обрекая себя на добровольное заключение!

– Ты явишь себя на коридорное обозрение, а дальше что? – подключилась к разговору и Валери.

– Перво-наперво, разузнаем что-нибудь насчет общественного питания: что у них тут имеется? Столовая, буфет, ресторан?

– Вопрос этичный, на подозрение не наводящий, – заметила я.

– … чтобы с ним приставать к окружающим, которые приглянутся, – усмехнулась Валери.

– Нет, с вопросами мы будем приставать, если наши поиски не увенчаются успехом… А пока проведем разведку без боя, – вскомандовала неунывающая Вера. – Оторвитесь вы, наконец, от кроватей! Дома отоспитесь!

Подавая пример несмелым, еще не настроившимся на проявление решительности девчонкам, она непринужденной походкой продефилировала посреди комнаты и распахнула настежь дверь, как бы приглашая нас убраться отсюда немедленно. Мы повиновались воинственной подруге, полагаясь на ее лидерскую роль в дальнейшем предприятии. И она любезно выпроводила нас из номера, замыкая дверь на ключ с таким ожесточением, будто лишала нас права на вхождение на порог, безнадежно оторванный от внешнего мира, который мы решили познать.

Коридорное пространство, действительно, пустовало. И лишь сужающаяся перспектива дверей, расположенных направо и налево, составляла его. Правильность и холодность линий, прямых и убегающих вперед, характеризовала тот равнодушный стандарт, по которому планировались подобного рода коридоры. Окраска тоже была не веселой, цвета неопределенного, выцветшая и с потёртостями у дверных косяков. Наверное, этот дом отдыха был типичным для начала 90-х годов.

Первым появлением на незамысловатой, упрощенной в декорациях до полного их отсутствия сцене, стал некий молодой человек, который возился со связкой ключей у соседнего номера. Замок, похоже, барахлил и доставлял нашему незнакомому соседу немало хлопот, прежде чем впустить хозяина внутрь заветной комнаты. На наше возникновение молодой человек оторвался от своего занятия и растянул губы в самой приветливой улыбке. Физиономия его словно осветилась невидимыми прожекторами, где-то скрыто вправленными, которые подавали освещение, когда их хозяин испытывал довольство. Такая открытость во взоре, такая доверчивость почти граничили с наивностью. Простодушие незнакомца улавливалось столь легко, что не требовалось ни тени, ни шороха наблюдателя, разбирающегося в психологических качествах. Это очень удивляло с первого взгляда.

– Вы здесь живете? – осведомился он в почтительном поклоне головы. Мы едва разобрали его реплику – так ее исковеркал акцент. В слуховом отношении более восприимчивая Вера, у которой давно существовала страсть к переводам с пластинок иностранных песенных вариантов, выручила непонимающую троицу. Эта троица искренне порывалась к ответу, но лишь глупо хлопала-моргала глазами.

– Это наш номер…

– Давно вы тут… заселяете? – его очередная фраза с трудом нами распознавалась. Но на переговорный пьедестал не согласованно-безусловно уже выдвинулась Вера. С нашим соседом мы общались в основном в ее лице, потому что мы с Валери помалкивали, участвуя в разговоре только посредством мимических передергиваний и эмоциональных жестов.

– Только что… час назад…

– Тогда будем соседи… заходите в гости, – любезно пригласил молодой человек. Затем, с виноватым и извиняющимся видом, он снова отвлекся на свой непослушный замок, который тут же исправно щелкнул при легком повороте ключами.

– Если приглашаете, отчего же не зайти? – не отказалась за всех Вера, нескромно, вне приличия и даже вызывающе радуясь.

Как бы спохватившись, отчаянно всплеснув руками и исказив сокрушенно лицо, немного странный молодой человек вдруг воскликнул:

– Ой, простите! Как вас зовут?

Мы дружно представились, скандируя по очереди каждая свое имя. Парень лихорадочно повторял наши имена, ошибался и снова повторял. В итоге запутался и вовсе смутился от своей рассеянности и бестолковости. Когда же мы взаимно поинтересовались его именем, оставшимся нам пока не озвученным, он расстроился окончательно, досадуя на свою неуклюжесть. Было видно, что расстройству предаваясь, он мысленно сам себя бичевал. И внутренняя борьба затмила остальное окружающее: он не удостоил нас ответом. Попятился, раболепно склонившись, к лестничной клетке и уже собирался скрыться из виду, когда мы окликнули его: представится ли он, наконец?

Таким образом мы добились, что загадочного соседа зовут Санди.

Насколько нам это пригодится в будущем, мы не подозревали, сомневаясь даже в реальной возможности воспользоваться приглашением.

Топчась в коридоре, на том самом месте, где нас поразило чудное явление, мы обсудили следующее: откуда мог прибыть наш сосед; как давно он живет в пансионате; найдется ли у нас наглости самовольно явиться в гости; насколько порядочны эти ребята (логично, что их в номере несколько), если так просто бросаются приглашениями; каковы другие наши планы, в случае неудачи с предложением от Санди… Вот что обсудили девчонки на лестничной клетке пансионата.

Возникновение из-за кулис, где только что скрылся незаурядный Санди, следующего персонажа оторвало нас от страстных пересуд. Пересуд, охватывающих сплетниц, которые не могли не среагировать на происшедшее иначе: события начинали свое сплетение.

Шатко-валкая, не имеющая четких очертаний, бесформенная фигура медленно приближалась к нам. Некто, облачённый во все темное и небрежное, отчего заранее определялся в разряд не особо заботящихся о своей внешности, едва волочил спиртом налитые конечности. В направлении неизвестном, пока блуждающий одурманенный взор его не упал на нас. Этот неприятный некто – неприятный для нас, как я потом поняла, невинных и правильных девочек – тут же встрепенулся. Во взоре его обнадеживающе просветлело, и теперь он решительно наступал на нас.

– Вот вас-то я и искал!

Его наступление с распростёртыми объятиями, готовыми поглотить жадно всех троих, вовсе не отзывалось в нас взаимным восторгом. Брезгливостью переполняясь, мы выскользнули из-под его клешнями загребающих рук. Рук, намеревающихся захватить в плен и прижать насильственным образом к дружеской груди. Мы выскользнули и рассыпались в стороны.

– Откуда вы, такие красавицы, беретесь? Покажите мне место, где водится такая красота!