Юбка в стиле бохо

Резкий звук телефонного звонка уже в который раз заставил Асю вздрогнуть. "Сегодня это уже двадцатый с удовольствием отметила она, наскоро вытирая руки полотенцем и прижимая мобильник к разгорячённой от кухонной готовки щеке.

– Да, я вас слушаю… да, это фирма "Свет в окне", мы изготавливаем любые окна, ремонтируем тоже любые"… – Ася заученными фразами и отчеканенным громким голосом начинала очередной разговор с клиентом.

Трудилась она диспетчером в этой фирме уже третий год и всё её устраивало: и то, что работала она на дому, и то, что зарплата её зависела только от неё самой. То есть, как она объяснит клиенту все преимущества их фирмы, как разрекламирует безупречную работу мастеров и, что очень важно, отметит пунктуальность и быстроту исполнения и вообще, насколько сможет обворожить невидимого клиента манерой и тембром своего голоса и благодаря этому всему набрать как можно большее количество заказов, так она и заработает, работа ведь сдельная. Эта работа была самой удачной из всех, которые ей пришлось переменить из-за того, что 1998 году закрыли НИИ, в котором она проработала несколько лет после окончания института.

Разговаривая с клиентом Ася пыталась закончить приготовление обеда; уже третий час, ещё и Вика сегодня почему- то рано пришла из школы, Никита её проводил как всегда… Сидят в Викиной комнате, музыку слушают.

Да, Вику хорошо надо кормить: класс выпускной, предстоят экзамены, столько сил и нервов дочка затрачивает. Худющая стала как тростиночка и бледненькая последнее время, и какая- то напряжённая, молчаливая. Придёт со школы, закроется в своей комнате и занимается, занимается.

Ася целый день на телефоне: и убирается с ним, и готовит, и даже в туалет с ним ходит – ни одного клиента пропустить нельзя.

Если не успеет быстро подойти, то тот позвонит по другому номеру её напарнице, а это всё – денюшки капут. А они всегда нужны, сейчас особенно: выпускной на горизонте, потом Вика в институт будет поступать, хорошо если на бюджет пройдёт, а если нет.? Конечно, Матвей Борисович помогает, он от дочери не отказывался никогда, но и его помощи стало недостаточно, стареет и работать с прежней силой тоже не получается, да и болеть стал чаще – всё ж восьмой десяток разменял. А у него свои заботы: жена вечно больная, сыновья и внуков куча. И каким бы талантливым художником он не был, миллионы он не зарабатывает…

Ася, обслужив клиента, с удовольствием внесла в свою толстую рабочую тетрадку ещё один заказ – сегодня это десятый. Ура! В это время неожиданно громко хлопнула входная дверь: "Это Никита ушёл наверное," – подумала она помешивая почти готовый суп, – ну вот, ещё чуточку и можно Вику звать обедать. Такой парень хороший, просто золото! Они с Викой ещё в детсад вместе ходили, так вместе и в первый класс пошли, а теперь скоро студентами будут возможно… тьфу, тьфу, тьфу… Он к Вике не равнодушен, Ася это видит, а она: "Он просто друг, мама, не вмешивайся."

В кухне от всех четырёх горящих конфорок стало нестерпимо жарко; Ася потянулась, чтобы открыть форточку и, как только она её приоткрыла, дверь в коридор распахнулась настежь, и в кухню ворвался резкий холодный воздух от наступившего сквозняка.

"Интересно, что ж у Вики тоже форточка открыта? На улице всё же минус двадцать, не простудилась бы."– В это время засвистел чайник, к тому же опять раздался требовательный телефонный звонок. – Пообедать не дадут, и пропустить не могу,"– и Ася опять начала "обрабатывать" очередного клиента.

Наконец сварилось и дожарилось всё, что стояло на плите, клиент вымотал своей непонятливостью Асю до едва сдерживаемого остервенения и ничего так и не заказал.

– Вика, иди обедать! – крикнула Ася накрывая спешно на стол, но никакого ответа не услышала.

– Викуша, заснула что ли? – Ася сняв фартук медленно пошла будить дочь.

"Когда она успела, только что Никита ушёл, – и Ася посмотрела на часы. – Ах, да уже четыре, целый час прошёл, как Никитка ушёл, с этой работой время совсем не ощущаешь."

Дверь в комнату дочери была едва прикрыта, по комнате гулял леденящий морозный воздух, тихо звучала любимая мелодия дочери и самой Аси "Полёт кондора", но Вики не было. "Может они с Никитой вместе ушли, тогда чего ж она мне ничего не сказала? И музыкальный центр не выключила. Ещё чего надумала- окно открыла, совсем с ума сошла, февраль всё же на дворе," – Ася ёжась от холода подошла к настежь распахнутому окну и перед тем как его закрыть машинально глянула вниз с высоты своего восьмого этажа – прямо под окном, там далеко-далеко лежала выделяясь ярким зелёным пятном на белом снегу Викина юбка. "Почему юбка? Зачем она её выкинула?" – И тут приглядевшись внимательно своими близорукими глазами Ася увидела торчащие из-под раскинувшейся широкой Викиной юбки две крошечные палочки…

Вокруг уже собирались случайные прохожие, а во двор въезжала противно сигналя и мигая полицейская машина, следом машина скорой помощи.

"Вика,"– неслышно произнесла Ася… перехватило дыхание, всё тело как-то обмякло, но умом она всё ещё не осознала, что случилось непоправимое. Потом ничего не соображая, не понимая и не веря в увиденное, стремглав в чём была ринулась вниз по лестнице, даже не подумав вызвать лифт. Она летела не замечая перед собой ничего и никого: старушка на седьмом этаже испуганно прижалась с пакетом к стенке мусоропровода, мужчина с собакой на пятом удивлённо посторонился, собака залаяла вслед. Ей казалось, что всё существо её от кончиков волос до пяток как робот автоматически двигается с бешеной скоростью, но на самом деле движения её были как в замедленной съёмке и она скорее сползала вниз по лестнице, держась за перила одеревеневшими пальцами.

– Пропустите, я мать, это моя дочь, – совершенно чужим, подавленным голосом произнесла Ася. Полицейский смущённо пропустил её в круг снующих с носилками работников скорой помощи. Чуть поодаль стояли случайные прохожие и несколько лиц в полицейской форме оглядывали толпу вероятно пытаясь найти свидетелей и опросить их по горячим следам.

Вика лежала лицом в снег посередине огромного сугроба, её светлые в мелких кудряшках волосы покрывал снег и руки тоже были погружены в сугроб, ярко зелёная юбка распласталась по неровной поверхности вдавленного Викиным телом снежного месива и только ноги, худенькие и голые, торчали из под широченной и длинной юбки в разные стороны, рядом валялись разлетевшиеся тапочки с коричневыми пушистыми собачьими мордами на носках.

Ася стояла молча, невидящим взглядом смотрела на распростёртое тело дочери и боялась пошевельнуться, стояла как окаменевшее изваяние.

– Вы мать этой девушки? – вывел её из оцепенения негромкий мужской голос. Голос принадлежал невысокому крепкому мужчине средних лет и совершенно заурядной внешности, – Головин Роман Ильич, старший следователь, – представился он.

– Да, это моя дочь Вика… она… – Ася почувствовала дикую слабость и начала медленно сползать вниз и, если бы Головин не заметил этого и не подхватил её под руки, она упала бы.

– Подождите, подождите, она, ваша дочь… вроде жива, так врач сказал, успокойтесь, жива она!

– Жива, Вика жива? – при этих словах по Асиным щекам полились слёзы, – разве это возможно?… восьмой этаж? этого просто не может быть, вы врёте мне… специально врёте? – замотала Ася головой, она наконец почувствовала, что ей холодно, она стояла на морозе в лёгком ситцевом халатике с короткими рукавами. Головин заметил её дрожь и сняв с себя куртку накинул ей на плечи. Словно очнувшись, Ася рванулась к машине скорой помощи, пыталась найти врача. Вику переложили уже на носилки и медсестра подключив капельницу, накрыв казённым пледом, помогала перенести её к машине.

– Вика, Викуша, – Ася истерично пыталась докричатся до дочери, – девочка моя, солнышко моё, – она шла рядом с носилками и то кричала, то бормотала, то всхлипывала. Она ещё никак не верила в то, что сказал Головин.

– Да, не кричите вы так, она же ничего не слышит, она без сознания, вы что не видите? Вы кто? – к Асе подошла молодая женщина в синей форме работника скорой помощи, – успокойтесь, она вас всё равно не слышит.

– Я… я… я мать, мать. Это моя девочка – Как зовут девочку, фамилия какая?

– Вика, Виктория Павловская… – доктор! – повернувшись Ася обратилась к женщине, – это правда, что Вика жива? – задавая вопрос Ася боялась услышать отрицательный ответ, поэтому спросила очень тихо, почти шёпотом.

– Жива, жива, но только в очень тяжёлом состоянии. Конечно это чудо, что три дня шёл снег и уборочные машины навалили этот огромный сугроб и к счастью вывезти не успели! Да ещё её юбка, она такая большая и плотная, что сработала как парашют. В общем, пока сказать сложно, явно крови нет, а что внутри… Переломы-то обязательно, это чепуха, но, главное посмотрим, что с позвоночником.

Ася внимательно слушая доктора, не верила ещё до конца тому, что та говорила, но послушно кивала, внимая каждому её слову. Главное, что жива, жива, жива! Это же просто чудо!

В Скорой Ася держала тоненькую руку дочери, гладила и как одержимая твердила только одно: ничего, родная, всё будет хорошо, всё будет хорошо. Вику повезли в ближайшую клинику и сразу же определили в операционную. Ася осталась сидеть в коридоре- дальше её не пустили. Немного придя в себя Ася обнаружила, что на ней чья-то куртка и тут только вспомнила, что куртка эта того следователя Головина. Она даже не успела придумать, каким образом ему её вернуть, как увидела его приземистую фигуру направлявшуюся по коридору прямиком к ней.

Головин склонив чуть набок голову внимательно посмотрел на Асю:

– Вы позволите, – и он присел рядом, на нём был толстый свитер и Ася подумала, что ему не должно было быть слишком холодно без его куртки даже на морозе. Тут же она одёрнула себя, понимая, что всякая чепуха лезет в голову, и всё же она готова думать про всякую чепуху только потому, что ей страшно было осознавать всё происходящее, ей хотелось спрятаться с головой в этой его нелепой куртке, как страусу зарыть голову в песок, закрыть глаза и проснуться, как от страшного сна, но ещё больше ей хотелось умереть самой…

Вика- её единственная радость в жизни, Вика была на операционном столе; её такую худенькую, такую нежную, её девочку, её солнышко, весь смысл её такой бестолковой жизни, её Викушу там за этими стеклянными дверями собирали по кусочкам!

– Давайте рассказывайте, Анастасия Андреевна, что произошло? – и Головин собрался внимательно слушать, – вы только успокойтесь. Главное, что девочка жива, а уж хирурги постараются, а вы пока мне всё расскажите, так и время быстрее пройдёт, – успокаивал он её привычным для такого случая следовательским способом. Он, конечно, уже кое-что выяснил у немногих очевидцев, но сама суть так и оставалась пока непонятной: как и почему девушка выпала из окна? Или не выпала?

Ася не плакала, не стонала, говорила монотонным и бесстрастным голосом о том, что Вика рано пришла со школы, пришла с одноклассником Никитой, а она, Ася, находилась в кухне, у неё работа на телефоне… и так подробно дальше обо всё, что происходило. Головин выспрашивал всё дотошно, по минутам. Несколько раз уточнил, когда ушёл Никита, когда Ася вошла в комнату.

Пожалуй, и всё. Больше у него вопросов пока не было, но прощаясь, он предупредил, что разговор совсем не окончен, он всё проверит, уточнит и возможно сам подъедет или вызовет её к себе: как ей будет удобнее. Сейчас главное, чтобы операция прошла удачно и Вика скорее пришла в себя.

– Куртку пока оставьте, а я всё равно на машине, потом как- нибудь… держитесь, Анастасия Андреевна, до свидания.

Она машинально кивнула ему вслед.

Операция продолжалась очень долго, Ася то сидела на низенькой банкетке, то вставала и ходила по коридору, то стояла у дверей в операционный блок и молилась, не зная ни одной молитвы, молилась своими словами веря, что Господь её услышит, что он-то поймёт её просьбу, её мольбу о помощи, о чуде, что поможет её несчастной бедной девочке и спасёт, обязательно спасёт! Она молилась первый раз в жизни, терпеливо ждала и молилась, ждала и молилась, ждала…

Вика никогда не была весёлым и беспечным ребёнком, а когда стала барышней, то и совсем посерьёзнела. Ася старалась не доставать дочь пустыми расспросами, да и времени особого на душевные разговоры у неё не было.

Замужем Ася никогда не была и Вика родилась можно сказать просто случайно.

Когда Ася окончила институт сразу же умерла мать от долго тянущейся онкологии, а у отца случился инсульт и он практически был неподвижен. Ася крутилась как белка в колесе: работа, магазины, судна, стирка, уборка. Отец требовал постоянного ухода и внимания и днём, и ночью; своей беспомощностью он вызывал нестерпимую жалость, но помочь ему не могли самые знающие неврологи, он лежал и тихо угасал, теряя с каждым днём интерес и к своей жизни, и к жизни дочери. Денег катастрофически не хватало, ни его пенсия, ни её зарплата не покрывали расходы на приходящую сиделку, еду, лекарства и прочее.

Соседка предложила ей дополнительно подзаработать у друга её мужа – знаменитого художника. Надо несколько раз в неделю убирать квартиру и только. У Матвея Борисовича, так звали художника, большая студия на Сретенке, где он работает и проводит основную часть жизни, а в соседнем доме, здесь в Чертаново, живёт его семья: жена со слабым здоровьем и двое сыновей-подростков.

Недолго думая, Ася согласилась.

Матвей Борисович Павловский был пятидесятилетним красавцем с гривой кудрявых светлых волос, эпатажно одевающимся богемным небожителем. Говорил он протяжно и певуче, пристально оценивая чуть прищуренным взглядом собеседника, будто прикидывая годится ли тот или та в воплощение им его портрета на бессмертном холсте. Жена его представляла собой абсолютно бесцветное создание, тихое и немощное. Но, как потом разъяснила соседка, именно она обеспечила ему светлый и прямой путь в Союз художников, в устройство персональных выставок в Москве, России и за её рубежами будучи дочерью одного весьма важного чиновника от культуры.

Асю всё это мало волновало, платил Павловский ей довольно много и аккуратно, уборка не была слишком тяжёлой, а хозяйка слишком привередливой. Асе исполнилось к тому времени двадцать шесть лет, она не была красавицей, но и уродиной её назвать было бы смешно: худенькая, среднего роста, густые чёрные волосы собранные резинкой в конский хвост, небольшой мило очерченный рот. Вот только нос немного великоват, а так вполне, вполне ничего. Но вот карие, довольно большие глаза с лёгким прищуром, особенно, когда она во что-то внимательно всматривалась, придавали лицу какую-то особую неповторимость и выдавали потаённую глубину чувств и вместе с тем аналитический склад ума.

Однажды Павловский, посмотрев на Асю своим фирменным оценивающим взглядом, попросил ему попозировать: он собирался создать галерею образов молодых девушек и юношей для предстоящей выставки в Италии, разумеется за приличное вознаграждение. Ася согласилась, не столько из-за денег(хотя это было крайне важным аргументом), сколько из интереса и хоть какого-то разнообразия в её теперешней унылой, однообразной жизни.

Несколько раз она приезжала к нему в студию на Сретенку. Вся обстановка там переносила Асю в совершенно иной, сказочный мир, мир богемы описанный в романах, мир одухотворённый, мир восторженно прекрасный, мир ярких красок и терпких запахов творчества, мир Матвея Павловского.

Сеансы позирования закончились и Ася поняла, что мир этот уже живёт в ней – она ждала ребёнка. Матвей Борисович воспринял ситуацию без истерики и ультиматума: если Ася хочет, пусть рожает. От жены он никогда, разумеется не уйдёт, но ребёнка признает, помогать будет. Ася решила оставить ребёнка.

Господь Бог очевидно пожалел её весьма своеобразным способом, облегчил ей нагрузку и существование – когда Ася была на четвёртом месяце беременности, он призвал к себе несчастного её отца и несостоявшегося дедушку.

Так Вика появилась на свет: не в результате пламенной страсти, не в результате необыкновенной взаимной любви, а просто по нечаянно сложившимся обстоятельствам.

Ася никогда об этом не жалела. Павловский регулярно помогал деньгами, изредка виделся с Викой, но в процесс воспитания никогда не влезал и особых чувств к дочери, как ей казалось, не испытывал.

Когда Вика подросла и смогла здраво оценить существующее их семейное положение, то при возникшей очередной ссоре бунтующего подростка с замотанной, затюканной денежными и бытовыми проблемами матерью, с вызовом заявила: "Я никогда, слышишь никогда, так как ты жить не буду! Это не жизнь, а прозябание, тусклое и нудное! Лучше совсем не жить, чем жить так как ты!!"

Ася стояла у окна и смотрела вниз на подъезжающие ко входу Приёмного отделения больницы машины скорой помощи. Перебрав за эти часы ожидания все моменты их жизни, скрупулёзно воссоздав все разговоры, все ссоры и перепалки с Викой за прошедшие семнадцать лет, она вспомнила и тот разговор, и те обидные слова в свой адрес. Неужели это и есть причина того, что Вика сделала?

Ведущие в операционную двери распахнулись и из них вышли несколько человек в зелёной хирургической одежде. Впереди шёл профессор Марк Евгеньевич Слободкин хирург-травматолог проводящий самые сложные, уникальные операции. Вид у него был довольно усталый после проведённых на ногах 5 часов в операционной. Уже не молодой, но всё ещё подтянутый, Слободкин твёрдой походкой направился к ней, снимая на ходу с головы зелёную хирургическую шапочку отчего стала видна абсолютно лысая, крупная его голова:

– Вы мать Павловской Виктории? – Ася утвердительно закивала, – ну что ж, операция сложная, но прошла нормально, – Марк Евгеньевич при этом удовлетворительно погладил лысину, – подремонтировали вашу девочку: перелом локтевой и лучевой костей обеих рук, перелом малоберцовой и большеберцовых костей правой ноги, перелом правой седалищной кости таза… но, повторяю, операция прошла нормально насколько можно сейчас судить. Поскольку она ещё совсем молода, то будем надеяться, что всё срастётся без последствий. Серьёзных повреждений костей черепа нет, но всё же есть небольшая трещинка… сотрясение головного мозга… но нейрохирург даёт оптимистический прогноз… поэтому, мамочка, время, нужно только время, наберитесь терпения… – потом, немного запнувшись, будто переведя дух и посмотрев куда-то мимо Аси, добавил, – к сожалению, ребёнка при таких обстоятельствах спасти не удалось… Ничего, сами понимаете, сделать мы не могли. А вообще, она у вас в рубашке родилась. Точнее, юбка её спасла… Впервые такое в моей практике!

– Ох… Спасибо вам, доктор! Спасибо, Марк Евгеньевич, – и Ася неловким движением попыталась поцеловать ему руку, но наткнулась на зелёную шапочку, которую он скомкав теперь перекладывал из одной в другую. Слободкин смутившись резко отдёрнул руку:

– Прекратите, это совсем лишнее, держите себя в руках! – но тут же понимающе приобнял её, чуть похлопав по плечу, – всё хорошо будет, надо только терпение…

– А ходить она будет? – Ася умоляюще посмотрела ему в глаза, – а какого ребёнка спасти не удалось, вы же… говорите, что операция прошла успешно и жизни Вики… – произнеся это, до Аси вдруг дошёл весь смысл сказанного Слободкиным.

– М-м-м… Так вы не знали, что ваша дочь была беременна? Срок небольшой – восемь недель… – он посмотрел на Асю не столь сочувственно, сколь удивлённо, – вы живёте вместе? – и не дожидаясь ответа, поспешил закончить разговор, – терпение, я повторяю терпение, надо надеяться… извините, меня ждут. А вы езжайте домой, до утра она не очнётся от наркоза.