Глава 1.

Лина всегда знала, что с ней что-то не так. В семнадцать лет она до сих пор иногда просыпалась с чувством, что только что была кем-то другим – не собой-вчерашней, а совершенно другой личностью, с другими воспоминаниями, другими болями. Эти ощущения прилипали к ней, как паутина, до самого завтрака.

Сегодня утром было хуже обычного. Проснувшись в своей крошечной комнате в общежитии, она несколько минут не могла понять, где находится. В голове метались образы – каменные стены, пропитанные древностью, звон мечей, запах трав… А потом реальность медленно просочилась обратно: серые стены общаги, шум автомобилей за окном, треск батареи отопления.

– Лина, подъем! – В дверь постучала Катя, её соседка по комнате. – Опоздаешь на первую пару!

Лина села на кровати, растирая виски. Головная боль была такой же знакомой, как эти утренние видения. Врачи называли это – переутомлением— и – подростковыми гормональными изменениями— . Лина называла это адом.

В университете она изучала историю искусств – единственное, что по-настоящему её увлекало. Древние цивилизации, забытые языки, артефакты прошлого – всё это казалось ей более реальным, чем окружающий мир. Преподаватели хвалили её за – необычайную интуицию— при работе с древними текстами. Если бы они знали, что половину переводов она делает не логикой, а каким-то внутренним знанием, словно когда-то сама писала эти строки…

– Мисс Волкова, – профессор Дмитриев остановился возле её стола после лекции. – Мне нужно с вами поговорить.

Лина замерла. Дмитриев был странным преподавателем – молодой, не старше тридцати, но с глазами, в которых плескалась какая-то древняя мудрость. Студентки млели от его загадочности, но Лина всегда чувствовала от него что-то… неземное.

– Ваш последний реферат о кельтских рунах, – он положил перед ней тетрадь. – Откуда у вас эти знания?

Лина взглянула на свою работу и похолодела. На полях она нацарапала символы, которых точно не было ни в одном учебнике. Более того – она не помнила, когда их рисовала.

– Я… не знаю, – честно призналась она.

Дмитриев внимательно изучил её лицо.

– В субботу, в десять утра. Старый корпус, третий этаж, аудитория 3-15. Приходите одна.

Он ушёл, не дожидаясь ответа, оставив Лину в полном недоумении. Аудитории 3-15 не существовало – она знала старый корпус как свои пять пальцев.

Суббота выдалась серой и дождливой. Лина несколько раз порывалась остаться дома, но любопытство победило. В старом корпусе она поднялась на третий этаж и обнаружила то, чего быть не могло – между аудиториями 3-14 и 3-16 появилась дверь с табличкой – 3-15— .

Лина потёрла глаза, но дверь не исчезла. Более того, из-за неё доносился тихий гул голосов. Она постучала.

– Входите, – раздался знакомый голос Дмитриева.

За дверью оказался не учебный класс, а просторный зал с высокими готическими сводами. По стенам тянулись книжные полки до самого потолка, а в центре стояли несколько кресел, в которых сидели подростки её возраста. В воздухе мерцали крошечные световые точки, медленно кружащиеся под потолком.

– Добро пожаловать в Академию Междумирья, – улыбнулся Дмитриев, но теперь он был одет не в обычный костюм преподавателя, а в длинную тёмно-синюю мантию. – Меня зовут Александр Дмитриев, я один из наставников. А теперь присаживайтесь и выслушайте то, что изменит вашу жизнь навсегда.

Лина медленно опустилась в свободное кресло, не сводя глаз с парящих под потолком огоньков. Рядом сидела девушка с короткими рыжими волосами и веснушками – она выглядела лет на пятнадцать и нервно теребила край свитера. Напротив устроился парень чуть старше Лины, темноволосый, с пронзительными серыми глазами. Он смотрел на неё с едва скрываемым интересом, отчего у Лины засосало под ложечкой.

– Каждый из вас начал замечать странности, – продолжал Дмитриев. – Сны о других жизнях, знания, которых у вас быть не должно, ощущение, что вы не совсем принадлежите этому миру. И вы правы – не принадлежите.

Рыжая девочка всхлипнула.

– Я думала, что схожу с ума, – прошептала она. – Я помню, как была взрослой женщиной в каком-то другом времени, у меня были дети…

– Элиза, – мягко сказал Дмитриев. – То, что вы помните – не безумие. Это память о других воплощениях вашего истинного Я. Видите ли, время не линейно, как нас учат в школе. Все ваши жизни, прошлые и будущие, существуют одновременно. Обычно сознание заперто в одной временной точке, в одной личности. Но у некоторых – у таких, как вы – барьеры между воплощениями истончаются.

Тёмноволосый парень подался вперёд.

– То есть я действительно помню свою смерть в Средневековье? – в его голосе звучало облегчение и ужас одновременно.

– Да, Максим. И не только помните – можете туда попасть. Все ваши воплощения связаны единой нитью сознания, и при правильном обучении вы сможете перемещать своё внимание между ними. Именно этому мы и обучаем в Академии.

Лина почувствовала, как её мир рушится и собирается заново. Всё, что она считала своими странностями, обретало смысл.

– А зачем? – спросила она, находя в себе силы для вопроса. – Зачем нам это нужно?

Дмитриев посмотрел на неё с одобрением.

– Потому что миры в опасности. Между временными линиями появляются разрывы – места, где реальность истончается и смешивается. Эти разрывы притягивают существ из пустых пространств между мирами. Мы называем их Поглатителями – они питаются человеческими воспоминаниями и эмоциями, стирая целые временные линии из существования.

В зале повисла тишина. Световые точки под потолком замерцали тревожнее.

– Только те, кто может перемещаться между воплощениями, способны находить и закрывать эти разрывы. Каждый из вас – прирождённый Хранитель Времён.

Максим откинулся в кресле, пропуская пальцами тёмные волосы.

– Звучит как дурная фантастика, – проговорил он, но в голосе не было сарказма, только усталость. – Хотя объясняет, почему я не могу нормально жить здесь. Всё время чувствую себя не на свою глубину.

Лина поняла, что знает это ощущение. Словно ты актёр, который забыл свою роль и пытается импровизировать, но текст получается фальшивым.

– Обучение займёт три года, – продолжал Дмитриев. – Вы будете жить здесь, в Академии, которая находится между мирами. Ваши близкие будут думать, что вы поступили в закрытый университет за границей. Время здесь течёт иначе – проведя у нас год, вы вернётесь в свой мир через неделю после исчезновения.

– А если мы откажемся? – тихо спросила Элиза.

– Видения станут сильнее. Границы между личностями начнут размываться. Рано или поздно вы потеряете связь с этой реальностью навсегда – или сойдёте с ума, или просто растворитесь между мирами.

Лина взглянула на Максима и увидела в его серых глазах то же решение, которое созревало в ней самой. Она всегда знала, что её настоящая жизнь где-то ещё.

– Я остаюсь, – сказала она первой.

Максим кивнул.

– И я.

Элиза покусала губу, потом неуверенно подняла руку.

– А можно подумать до завтра?

– Конечно. А пока – добро пожаловать на экскурсию по Академии.

Академия оказалась ещё более поразительной, чем тот зал. Коридоры тянулись, словно бесконечные, с арочными окнами, за которыми не было ни неба, ни земли – только медленно перетекающие друг в друга цвета, напоминающие северное сияние. По стенам висели портреты, на которых изображённые люди медленно двигались, переходили из одной картины в другую, а иногда исчезали совсем.

– Это наши выпускники разных эпох, – объяснил Дмитриев, заметив, как Лина рассматривает портреты. – Некоторые работают Хранителями уже несколько столетий. В нашем понимании времени, конечно.

Они прошли мимо лаборатории, где студенты постарше склонились над светящимися картами, покрытыми движущимися точками. Из-за приоткрытой двери доносился голос преподавателя:

– Разрыв в 1347 году расширяется. Чёрная Смерть была не только эпидемией – Поглатители использовали хаос для проникновения. Кто может предложить способ стабилизации?

Лина невольно замедлила шаг. Что-то в этих словах отозвалось болезненным эхом в её памяти. Она видела чумные города, помнила запах смерти и горящих тел…

– Лина? – Максим коснулся её плеча, и она вздрогнула. – Всё в порядке?

Его прикосновение было тёплым, почти жгучим. Лина посмотрела в его глаза и на мгновение увидела что-то знакомое – не его лицо, а саму суть, словно они встречались раньше, в другой жизни.

– Да, просто… это место будит странные воспоминания.

– У всех нас, – тихо сказал он. – Я помню, как погиб в битве при Бородино. До сих пор иногда чувствую боль от сабельного удара.

Дмитриев обернулся.

– Максим, ваша смерть в 1812 году была героической, но не окончательной. Та личность завершила свою миссию – вы помогли обнаружить крупное гнездо Поглатителей, маскировавшихся под французский обоз.

– Я был Хранителем и тогда?

– Хранителями рождаются, но становятся не сразу. Иногда требуется несколько воплощений, чтобы пробудить все способности.

Они поднялись по винтовой лестнице в башню Академии. Здесь располагался Зал Порталов – круглое помещение с высоким куполом, стены которого были покрыты арками разных размеров. В некоторых мерцала голубоватая дымка, в других зияла чернота, а через несколько арок Лина видела фрагменты других миров – кусок средневекового замка, древнеегипетский храм, футуристический город.

– Каждый портал ведёт в определённое время и место одного из воплощений наших студентов, – объяснил Дмитриев. – Сначала вы сможете перемещаться только в свои собственные жизни, но со временем научитесь путешествовать и в чужие временные линии.

Элиза подошла к одному из порталов, за которым виднелся сад в викторианском стиле. Девочка в белом платье играла с котёнком под яблоней.

– Это… это я? – прошептала она. – В прошлой жизни?

– В одной из них. Элизабет Харрингтон, дочь лондонского врача. Жила в 1890-х годах. Умерла от скарлатины в десять лет.

Элиза отшатнулась от портала, бледная как полотно.

– Я помню… я помню, как задыхалась. Мама плакала у моей кровати, а папа всё повторял, что найдёт лекарство…

Дмитриев мягко отвёл её от портала.

– Первое знакомство с прошлыми воплощениями всегда болезненно. Вы помните не только радости, но и смерти, потери, страдания. Но также и любовь, достижения, моменты счастья. Каждая жизнь – это урок, ступенька к пониманию истинной природы вашего Я.

Максим остановился у портала, за которым простиралось поле битвы. Пушечный дым клубился над телами в синих и зелёных мундирах.

– Странно видеть это со стороны, – проговорил он. – Тогда я был совершенно уверен, что умираю окончательно.

– Смерть – только переход, – сказал Дмитриев. – Сознание перетекает в следующее воплощение, но память обычно блокируется, чтобы новая личность могла развиваться без груза прошлого. У Хранителей эти блоки слабее.

Лина бродила между порталами, заглядывая в каждый. Вот древний Рим – девушка в тоге торговала благовониями на форуме. Вот Новгород времён Ивана Грозного – женщина в боярском платье читала летопись при свете свечей. А здесь… Лина замерла.

За небольшим порталом простирался зал с каменными стенами, весь в солнечных бликах от витражных окон. У алтаря стояли мужчина и женщина – он в рыцарских доспехах, она в белом платье с длинным шлейфом. Священник читал что-то на латыни, а женщина смотрела на своего жениха с такой любовью, что у Лины перехватило дыхание.

– Это моя свадьба, – прошептала она, не отрывая взгляда от сцены. – Я помню этот день. Самый счастливый в той жизни.

– Беатриче де Монтальто, Италия, 1348 год, – подтвердил Дмитриев. – Вышли замуж за рыцаря Энрико ди Валенто в марте. Умерли от чумы в ноябре того же года.

Слова ударили Лину как физическая боль. Она помнила – сначала заболел Энрико, потом она сама. Они умирали, держась за руки, а за окнами их замка бушевала эпидемия.

– Но это несправедливо, – горячо сказала она. – Мы были так счастливы, у нас могла быть долгая жизнь…

– Каждое воплощение имеет свои задачи, – мягко ответил Дмитриев. – Иногда важен не срок жизни, а её качество. Та любовь, которую вы испытали тогда, стала частью вашей души навсегда.

Максим подошёл ближе, чтобы посмотреть на портал, и его плечо коснулось плеча Лины. От этого прикосновения по её телу прошла волна узнавания – настолько сильная, что она едва удержалась на ногах.

– Энрико, – выдохнула она, поворачиваясь к нему. – Это был ты.

Максим побледнел, его серые глаза расширились. Он смотрел то на неё, то на портал, где рыцарь в доспехах целовал руку своей невесте.

– Я… я помню твоё лицо, – прошептал он. – Помню, как ты умирала у меня на руках. Я молил Бога забрать меня вместо тебя.

Между ними повисла тишина, полная неловкости и узнавания одновременно. Элиза переводила взгляд с одного на другого, а Дмитриев наблюдал за происходящим с неподдельным интересом.

– Родственные души часто воплощаются в одних временных периодах, – сказал он наконец. – Но будьте осторожны. Привязанности из прошлых жизней могут как помочь, так и помешать вашему развитию. Не позволяйте им затмевать цели нынешнего воплощения.

Лина отвернулась от портала, щёки её пылали. Это было слишком – слишком много информации, слишком сильные эмоции. Она всегда считала себя достаточно сдержанной, но встреча с Максимом пробуждала в ней что-то дикое и неконтролируемое.

– А что, если мы не хотим вспоминать? – спросила она. – Что, если проще начать с чистого листа?

– Тогда вы никогда не станете настоящими Хранителями, – честно ответил Дмитриев. – Сила приходит из принятия всего опыта, включая боль. Кроме того, Поглатители питаются именно подавленными воспоминаниями. Чем больше вы от них бежите, тем легче им вас найти.

Словно в ответ на его слова, воздух в зале вдруг похолодел. Световые точки, до этого мирно кружившие под куполом, заметались беспорядочно. Через один из порталов просочился тонкий чёрный туман.

– Все за мной! – резко скомандовал Дмитриев, выхватывая из мантии что-то похожее на серебряный жезл. – Немедленно!

Но было поздно. Туман сгустился, принимая форму высокой фигуры в капюшоне. Там, где должно было быть лицо, зияла пустота, а длинные пальцы заканчивались когтями, которые, казалось, поглощали сам свет вокруг себя.

Поглатитель повернул свою пустую голову к Лине, и она почувствовала, как что-то в её разуме пытается вырваться наружу – воспоминания, эмоции, сама суть её личности.

Максим шагнул вперёд, загораживая её собой.

– Не смей к ней прикасаться! – крикнул он, и в его голосе прозвучали отголоски рыцарской ярости.

Поглатитель рассмеялся – звук был как скрежет костей о камень.

– Какая трогательная верность, – прошипел он голосом, который, казалось, доносился из бездны. – Энрико ди Валенто и Беатриче де Монтальто. Ваша любовь в том мире была так сладка… Я помню её вкус, когда поглатил ваши души в агонии.

Лину словно ударило молнией. Воспоминания хлынули потоком – Энрико, умирающий в их постели, его предсмертный хрип, её собственная агония… И сквозь всё это – тёмная фигура у окна, пьющая их страдания, как вино.

– Это ты, – прошептала она, ненависть клокотала в груди. – Ты убил нас тогда.

– Я лишь ускорил неизбежное, – Поглатитель сделал шаг ближе, и температура в зале упала ещё больше. – Чума была моей, но умерли бы вы и без неё. Я просто сделал смерть… более питательной.

Дмитриев поднял жезл, и тот засиял ярким серебряным светом.

– Назад! Эти души под защитой Академии!

– Александр Дмитриев, – Поглатитель повернулся к наставнику. – Все ещё играете в учителя? Ваши студенты даже не знают, кто вы на самом деле, не так ли?