Лола прогуливалась по Невскому, машинально разглядывая витрины. Занятие это не доставляло ей удовольствия: витрины оставляли желать лучшего.

«Это не Париж!» – привычно подумала Лола и тут же расстроилась. Ей захотелось в Париж – там шумная толпа, веселые улыбающиеся люди вокруг и совершенно потрясающие витрины, не говоря уже о самих магазинах. Впрочем и нынче вокруг нее была толпа – шумная и веселая. На Невском в летний день всегда полно народу – молодежь, туристы… Разноязычный говор вокруг, не хуже чем в Париже. Вот только погода…

Середина июня, и вдруг неожиданно резко похолодало. Налетел сильный ветер с залива, над Невой нависли тяжелые темно-серые тучи, и сама вода была свинцового цвета. Будет дождь, это точно. Лола поежилась в слишком тонком для такой погоды костюме. Пока не поздно, нужно ехать домой. Но домой совершенно не хотелось – там ждали трое голодных зверей и никого больше. Ее приятель, компаньон и сожитель – в прямом, и только прямом смысле этого слова – Леня Марков по кличке Маркиз отсутствовал по производственной надобности, как он выразился сам.

Вспомнив про то, где сейчас Ленька, Лола нахмурила брови и сжала сумочку в сильнейшем раздражении. В это время ее обогнал мужчина в длинном сером плаще. Мужчина шел быстрой летящей походкой, полы плаща разлетались, одна слегка задела Лолу. Не обратив внимания и не извинившись, мужчина прошел вперед. Лола поглядела ему в спину сердито, вдруг во взгляде ее появилось изумление. Потом изумление сменилось радостью, взгляд ее совсем прояснился, и губы тронула улыбка.

Мужчина стремительно удалялся. Лола ускорила шаг и бросилась вслед за ним.

– Глеб! – окликнула она негромко, так, чтобы не очень оборачивались люди.

Сначала голос ее звучал неуверенно, но потом, приближаясь к мужчине, Лола поняла, что не ошиблась. Ну разумеется это он – эта стремительная походка, этот поворот головы… Он услышал и остановился. Потом обернулся и поглядел на подходившую Лолу. Вот он узнал ее, в глазах вспыхнула улыбка, и у Лолы томительно заныло сердце. Она замедлила шаги и остановилась, потому что это ощущение было прочно ею забыто. Лола думала, что забыто оно навсегда, но вот она снова встретила Глеба – и все вернулось, как будто не было этих лет.

– Неужели это ты? – с улыбкой спросил он, и Лола радостно отметила, что голос у него совсем не изменился, все тот же: низкий, с легкой волнующей хрипотцой.

Тембр его голоса всегда сводил ее с ума. Он оглядел ее внимательно, и Лола мимоходом порадовалась, что сегодня на ней дорогой костюм от Живанши, который прекрасно сидит, и этот цвет пожухлой листвы очень идет к ее ярким карим глазам и темно-каштановым волосам. И прическа прекрасная, утром она была в салоне красоты.

– Неужели это ты, Глеб? – счастливым голосом сказала она.

– Это я, и я безумно рад тебя видеть, девочка, – ответил он и протянул к ней обе руки.

– Какими судьбами? Ведь ты должен быть в Москве… – лепетала она, – хотя что это я, прошло столько лет, все изменилось…

– Дорогая, может мы не будем стоять посреди улицы и предаваться воспоминаниям, – предложил он.

– Не будем! – Лола зажмурилась на миг и ощутила, что все вернулось на круги своя, она снова девчонка, до безумия влюбленная в этого человека.

– Мы зайдем куда угодно, хоть в эту забегаловку, – он не глядя махнул рукой, – и спокойно поговорим.

Забегаловка оказалась вполне приличным кафе. Там было чисто и относительно спокойно. Пока он у стойки заказывал кофе, Лола успела немного прийти в себя. Они не виделись с Глебом лет восемь, за это время она многому успела научиться и очень многое постичь. Она актриса, и нужно взять себя в руки, потому что роль влюбленной девчонки ей никак не походит. Во-первых, возраст; наивность, потупившиеся глазки и вспыхивающие румянцем щеки если и привлекательны, то лет в семнадцать, хотя в наше время и к семнадцати годам многие умнеют. А уж в двадцать семь такое поведение выглядит вовсе непозволительно, Глеб перестанет ее уважать.

Где-то в глубине души появилась мысль, что вряд ли Глеб когда-нибудь ее уважал. Любил – и то вряд ли, скорее, позволял себя любить. Еще бы, когда они познакомились, Лоле было пятнадцать, а ему… дай Бог памяти… лет двадцать восемь… если и меньше, то ненамного.

Так что нужно срочно менять манеру поведения. Лола мысленно возблагодарила Бога, что сейчас она вполне обеспечена, а деньги дают независимость и возможность удовлетворять свои прихоти. Деньги дают также уверенность в себе, а она-то Лоле сейчас очень пригодится. Итак, пускай он увидит перед собой не девчонку, замирающую от одного его вида, а привлекательную молодую женщину, уверенную в себе и знающую, чего она хочет от жизни.

Он принес кофе, сел напротив и поглядел на Лолу.

– Дорогая, – сказал он мягко, – прости за дежурный комплимент, но выглядишь ты изумительно.

«Я знаю, – подумала Лола, – но если он будет так на меня смотреть, я просто растаю под его взглядом, как Снегурочка из сказки».

Она посмотрела внимательно на своего визави и поняла, что годы его не очень пощадили. Он был худощав, как и раньше, ни грамма лишнего веса, но в волосах появилась проседь, а на лице – гораздо больше морщин. Лола прикинула в уме: ему ведь никак не больше сорока, а выглядит он старше своих лет. Но он ведь актер, во всяком случае, был актером, когда они расстались, а грим очень старит кожу на лице. Вглядевшись еще раз в это знакомое лицо, подавив желание провести рукой по длинным волосам, гладко зачесанным и убранным в хвост, Лола поняла, что морщины его совершенно не портят. И еще она поняла, что ее безумно тянет к этому мужчине. Она думала, что все прошло с годами, – ничего подобного. Стоило ему появиться на горизонте – все вернулось.

– Я так рад тебя видеть, – тихо сказал он и погладил Лолу по руке.

Лоле показалось, что в том месте, где он коснулся ее своей узкой ладонью с длинными пальцами, пробежал электрический ток.

Они говорили о чем-то совершенно постороннем, он по просьбе Лолы рассказывал о себе. Лола не очень вслушивалась в его слова, ей хватало музыки его голоса.

– И вот уже некоторое время я живу здесь, – закончил он, – и… девочка моя, ты не находишь, что в этом кафе нам с тобой совершенно нечего делать? Наше место совсем не здесь.

– Ты прав, – тихо сказала Лола, понимая, что вот так просто взять сейчас встать и уйти, бросив на прощанье, чтобы звонил-незабывал, она не в состоянии.

Ведь он же был когда-то частью ее жизни!

– Едем ко мне! – предложил Глеб.

Лола успела отметить, с какой уверенностью он это сказал, зная, что она не откажется. Но ей было уже все равно.

Проснувшись, Лола не могла вспомнить, где она находится.

Голова болела, во рту было сухо, как в Аравийской пустыне, а щека, наоборот, лежала на чем-то мокром.

Первой ее мыслью было, что она явно не дома, а значит, не накормила вчера собаку, кота и попугая, а с собакой к тому же и не погуляла. Леня позавчера улетел в Париж на какую-то важную встречу, оставив на нее весь их домашний зоопарк, а она… Лола мучительно напрягла больную голову, так что кажется даже услышала скрип заржавевших извилин, и наконец вспомнила вчерашнюю встречу с Глебом Хованским, романтический вечер и то, чем он закончился…

Все это было очень странно, потому что она и не думала остаться у Глеба ночевать, и выпила совсем немного…

Почему же тогда так болит голова?

Лола попробовала приподняться и застонала от чудовищной головной боли. На плече у нее лежала тяжелая рука, а подушка почему-то была мокрой.

– Глеб, – простонала Лола, пытаясь сбросить с себя мужскую руку, – Глеб, пусти, я хочу встать!

Мужчина рядом с ней не издал ни звука.

Она не слышала даже его дыхания.

Собрав все оставшиеся силы, Лола убрала его руку и приподнялась на локте.

В комнате был полумрак. Сквозь неплотно задернутые шторы пробивался розоватый утренний свет.

И в этом неярком освещении Лола увидела Глеба. Он лежал рядом с ней на смятых простынях, не подавая признаков жизни, темные длинные волосы разметались по подушке влажными спутанными прядями, смуглое выразительное лицо, изрезанное ранними морщинами, было неприятного, землистого цвета, а во лбу чернела аккуратная рана.

До Лолы не сразу дошло очевидное. Должно быть, ее рассудок сопротивлялся, не желая признавать факты, чтобы ужас происшедшего не повредил его… Обычная защитная реакция, не более того.

Только через несколько бесконечно долгих секунд Лола наконец поняла, что Глеб мертв, скорее всего, застрелен, что темно-красная жидкость, пропитавшая подушку, – это его кровь, и что сама она, Лола, вся в крови своего первого любовника, с которым вчера случайно столкнулась на улице…

Она вскочила и бросилась прочь из комнаты.

Только возле выходной двери поняла, что в таком виде – совершенно голой, измазанной кровью – никак нельзя появляться на улице, и бросилась обратно в комнату за своей одеждой. Она осознала также, что тонкий безумный крик, который разрывал ее уши, рвется из ее собственного горла, что это она сама так кричит, и невероятным усилием воли заставила себя замолчать.

С огромным трудом, не поворачиваясь к кровати, но даже спиной чувствуя то страшное, что там лежит, она оделась, схватила свою сумочку и вылетела из квартиры Глеба. К счастью, было еще очень раннее утро, и она не встретила никого ни на лестнице, ни возле дома. Бегом промчавшись несколько кварталов, поняла, что сейчас свалится от усталости и нервного перенапряжения, и замахала рукой проезжающей машине, хотя чувство самосохранения и говорило ей, что это опасно, что водитель запомнит ее…

Ночной «извозчик», повидавший на своей трудной работе всякого, покачал головой при виде совершенно безумной женщины в криво застегнутом пиджаке и со следами крови на лице, но вопросов задавать не стал, только заломил двойную цену. Лола заплатила, не торгуясь, и через двадцать минут трясущимися руками открыла дверь квартиры.

На пороге ее ожидала вся компания домашних любимцев – Пу И, крошечный песик породы чихуахуа, Аскольд, представительный черно-белый кот с безукоризненными манерами английского дворецкого, и разбойничьего вида попугай Перришон. Вид у них был крайне возмущенный, и все вместе они напоминали семейство, в полном составе встречающее на пороге загулявшего отца. Пу И, которого накануне не вывели, устроил в углу прихожей лужу и недвусмысленно на нее косился, давая понять, что ответственность за нее целиком и полностью лежит на бессердечной хозяйке.

Но Лоле было не до этих обид и не до своей домашней стаи.

Она бросилась в ванну, торопливо разделась и встала под горячие струи душа, смывая с себя чужую кровь, смывая ужас сегодняшнего пробуждения и понемногу приходя в себя…

Леня Марков, известный в узких кругах под выразительной кличкой Маркиз, сидел на открытой террасе отеля «Ришелье» и пил кофе, любуясь Люксембургским садом.

Леня любил Париж: и ранней весной, в нежно-розовом цвету сакуры, и в мае, когда белые и розовые свечи каштанов загорались на Елисейских Полях и набережных Сены, и сейчас, в июне, в отцветающей японской магнолии и бесчисленных кустах сортовых роз. Но на этот раз он приехал в великий город не любоваться его красотами, он приехал по делу. Ему назначили встречу, и до этой встречи оставалось всего полчаса.

Леня поставил чашечку, положил на белоснежную скатерть бумажку в десять евро и, спустившись с террасы, неторопливо пошел по улице Сен-Жак в глубину Латинского квартала.

Миновав Пантеон, он свернул к изумительному собору Сен-Этьен-дю-Мон и в десятке метров от него увидел маленький японский ресторанчик, который и был местом сегодняшней встречи.

Хозяин ресторана, смуглый сгорбленный японец, сидел за антикварной конторкой возле самого входа, вставив линзу в глаз, и разбирал механизм старинных наручных часов. Судя по всему, это было его хобби, и все стены ресторанчика были увешаны самыми разными часами и хронометрами. Дружное тиканье создавало впечатление, что вокруг работали сотни трудолюбивых жуков-короедов.

Увидев в дверях своего ресторанчика посетителя, маленький японец приподнялся из-за конторки и принялся кланяться, как заведенный, повторяя с ужасным акцентом:

– Бонзюр, бонзюр, бонзюр!

– Бонжур, – ответил Маркиз и, не дождавшись конца церемонии приветствия, проговорил: – Меня должны ждать.

– Маркиза-сан? – осведомился японец, не переставая кланяться, но бросив на посетителя хитрый осторожный взгляд.

– Маркиз, Маркиз, – кивнул Леня и последовал за хозяином в глубину ресторанчика.

Японец откинул сплетенный из бамбука полог и пропустил посетителя в низкое полутемное помещение, где находился единственный стол, накрытый на четверых.

За дальней стороной стола, лицом к вошедшему, сидел худой пожилой мужчина с внешностью старого пирата, избороздившего под черным флагом все мыслимые и немыслимые моря. Серый костюм от хорошего портного казался на нем неуместным, куда больше ему подошел бы простреленный камзол с торчащими из-за обшлагов запачканными и продымленными манжетами из драгоценных брабантских кружев да высокие сапоги с ботфортами.

– Здорово, Маркиз! – рявкнул старый пират голосом, который легко перекрыл бы рев шторма и грохот канонады. – Тебя тоже пригласили? Ну, гляжу, хорошая компания собирается!

– Привет, Бич! – отозвался Леня и сел наискосок от старого знакомого. – Кто нас пригласил, ты не знаешь?

Бич пожал плечами и ответил куда тише:

– Прислали мне маляву через верных людей – приезжай, мол, старый таракан, есть разговор интересный. Ну, а я сейчас не при деле, а тут вроде деньгу хорошую зашибить можно, да потом сослались в маляве на одного хорошего человека… на дружка моего старого. Так что уж неудобно было не приехать. А у тебя что?

– Да такой же расклад, приблизительно, – лаконично ответил Маркиз. Ему не хотелось вдаваться в подробности.

А подробности эти заключались в том, что в маляве – записке от неизвестного ему человека, которую передал Маркизу один старый знакомый, – говорилось о крупном деле, для участия в котором Маркиз незаменим и которое должно принести каждому участнику по миллиону долларов. А еще в этой записке проскользнул туманный намек на то, что дело это было задумано еще покойным Аскольдом.

Аскольд был старый, очень опытный мошенник экстра-класса, настоящий мастер своего дела и к тому же совершенный джентльмен. Маркиз многому научился у старика и уважал его, как ни одного другого человека. Недавно Аскольд погиб, занимаясь вместе с Маркизом очень рискованным делом, и почти сразу после этого трагического события в доме у Лолы и Маркиза появился величественный черно-белый кот с безукоризненными манерами, невольно внушавший окружающим уважение. Маркиз вполне серьезно считал, что в этого кота переселилась душа его старого друга, и в память о нем назвал четвероногого джентльмена Аскольдом.

Понятно поэтому, что, встретив в записке упоминание имени Аскольда, Маркиз решил вылететь на встречу в Париж.

Он не собирался участвовать в готовящейся операции – это было не в его правилах. Леня никогда не играл по чужим нотам, он сам продумывал свои операции и выполнял их в одиночку или на пару со своей надежной и проверенной компаньонкой Лолой. Он хотел только выяснить, что за дело готовится и какое отношение имел к нему покойный Аскольд.

Сидевший напротив него Василий Божедомский по кличке Бич был хорошо известен в криминальных кругах. В молодости Василий и правда немало поплавал, точнее, как говорят настоящие моряки, походил, конечно, не на пиратских кораблях, а на рыболовных сейнерах и траулерах, откуда был впоследствии благополучно списан. Тогда-то и прилепилась к нему кличка Бич. Василий принадлежал к элите криминального мира, в наше время почти вымершей, – он был первоклассным медвежатником, специалистом по вскрытию сейфов. При его пиратской внешности и грубых матросских замашках Бич обладал абсолютным слухом и чуткими руками музыканта-виртуоза, он мог голыми руками открыть любой сейф самой высокой степени надежности.

Не успел Леня удобно расположиться за столом, как японец провел в комнату третьего человека. Непосредственный Бич громко присвистнул и приветствовал вошедшего:

– Здорово, Вензель! И тебя на халтурку подписали? Ну, я смотрю, что-то крутое заваривается! Не иначе, у английской королевы собираются парадную корону слямзить!

Появившийся на пороге комнаты человек, которому так обрадовался Бич, худощавый, смуглый мужчина лет сорока с гладко прилизанными черными волосами и лицом типичного злодея из латиноамериканских сериалов, был знаменитый «техник» по кличке Вензель, специалист по любым машинам и механизмам, по хитрым взрывным устройствам и охранным системам, – в общем, мастер на все руки. Несмотря на свою южную внешность, Вензель был человек очень сдержанный и молчаливый. Поздоровавшись с присутствующими, он сел за стол и застыл, как бронзовое изваяние.

Бамбуковая занавеска снова приподнялась, и в комнату, улыбаясь, вкатился маленький кругленький толстячок, при виде которого невольно вспомнился герой русского народного триллера Колобок. Послав ослепительную, чрезвычайно добродушную улыбку всем собравшимся, толстячок плюхнулся на свободное место рядом с Вензелем и осведомился:

– Кого ждем? Кто-нибудь из уважаемых господ аферистов знает, для чего нас сегодня собрали?

Бич недовольно покосился на благодушного толстяка. Ни он, ни Маркиз не обрадовались появлению этого человека. Жизнерадостный, вечно улыбающийся толстячок с постоянной, как будто приклеенной к лицу, широкой улыбкой охотно отзывался на странную кличку Хорек. Он был известен как хладнокровный, безжалостный убийца, одинаково хорошо владеющий пистолетом и ножом, кастетом и удавкой.

Стол был накрыт на четверых, и в комнате собрались уже четыре человека. Маркиз понял, что больше ждать некого, что собрал их один из присутствующих, и нетрудно догадаться, кто именно.

– Хорек, – обратился Леня к подвижному толстячку, – говори, зачем нас собрал, да разойдемся. Нечего тут Ваньку валять. У меня дел много, пустырь перетирать некогда.

– Ишь ты, какой деловой, – Хорек усмехнулся, оскалив длинные неровные зубы, и сразу стал похож на злобного зверька, давшего ему кличку, – больно торопишься! Так не по понятиям, сперва посидим, пообщаемся…

Маркиз хотел было сказать, что не имеет никаких связей с уголовным миром и пресловутые «понятия» для него ничего не значат, да и сам Хорек нарушает их направо и налево, считаясь обычно только с собственной выгодой, но решил не идти на конфликт раньше времени и промолчал.

Толстяк хлопнул в ладоши, и на пороге комнаты появился угодливо согнувшийся хозяин.

– Сьто угодно господам? – прошепелявил он по-русски.

– Сьто угодно, сьто угодно, – передразнил японца Бич своим хриплым грубым голосом, – небось у тебя, япона-мать, мяса обыкновенного нету? Большой кусок мяса хочу!

– Нету, мяса нету, – грустно подтвердил хозяин, – только рыба!

– Ну, рыба так рыба, – согласился покладистый медвежатник, – давай сюда рыбу! Только, япона-мать, не сырую, я вас знаю, азиатов! Поджарь рыбу хорошенько!

– Макро, тун, сомон… – начал перечислять японец.

– Бери сомон, – посоветовал Маркиз, – это просто лосось, они его вкусно готовят.

Сам он заказал сашими, а Хорек и Вензель – суши.

Хозяин ненадолго удалился, а на смену ему пришла худенькая немолодая японка с застывшей на маленьком личике дежурной улыбкой. Она с низким поклоном подала каждому из гостей льняную салфетку, пропитанную горячей лавандовой водой, чтобы обтереть руки, и молча удалилась, грациозно переступая маленькими ножками и все также улыбаясь. Вслед за ней снова появился хозяин и поставил перед посетителями фарфоровые мисочки с прозрачным горячим супом мисо.

– Тьфу, одна вода! – поморщился Бич, попробовав содержимое своей голубой пиалы.

– Ешь, дорогой, не капризничай! – усмехнулся Хорек. – Хозяев нехорошо обижать!