Цитаты из книги «И все содрогнулось… Стихийные бедствия и катастрофы в Советском Союзе»

Схожим образом описывает события того времени и московский инженер Василий Карпенко: прочитав еще в детстве роман А. С. Неверова «Ташкент – город хлебный» [Неверов 1925], Карпенко буквально влюбился в этот город. С землетрясением он получил превосходный шанс наконец побывать в городе своей мечты, который стал ему вторым домом[331]. У Неверова юноша отправляется в Ташкент из-за голода в Поволжье: в славящемся изобилием городе он чает найти провизии и вернуться домой, чтобы спасти семью. В 1966 году роли сменились: сам Карпенко вез свой хлеб – свое ремесло – Ташкенту. Беседы с участниками событий, запечатленные в этом относительно недавнем фильме, подчеркивают традиционные аспекты советской реакции на случившееся землетрясение, но также они указывают и на выбор, совершавшийся в тех случаях, когда одни решались отправиться в Ташкент, а другие – покинуть его.

Последний момент относительно проектировочных и строительных работ связан с происходившим там, где и началось землетрясение, – под землей. Узбекские власти еще задолго до первых толчков хотели начать строительство метрополитена – первого «за всю историю в странах Азии», который поэтому «будет иметь большое социально-политическое значение»[310]. Случившееся землетрясение ускорило исполнение этого желания. В конце 1968 года, в разгар восстановительных работ, государственная комиссия, изучавшая возможность строительства в городе метрополитена, представила окончательный доклад: проект был одобрен, а ташкентский метрополитен признан необходимым[311]. Ожидался прирост населения, а с переселением жителей центральных районов в Чиланзар менялась динамика транспортного потока. С увеличением численности населения пригородов в Ташкенте наблюдался серьезный всплеск «пикового пассажиропотока дальнего следования», ввиду того что «переселенцы» – из периферийных районов – все так же работали в центре города[312]. Кроме того, комиссия ожидала и резкого подъема автомобильного трафика, причем на главных городских магистралях машинам предстояло соседствовать с трамваями[313]. Так что уже вскоре развернулись строительные работы, и все необходимое оборудование прибывало из союзных республик, хотя в 1977 году из-за перебоев в поставках ташкентские власти были даже вынуждены напрямую обратиться к киевским коллегам, жалуясь на недостаточное количество поставляемого кабеля (по причине того, что украинский подрядчик был вынужден осуществлять поставки не только в Ташкент)[314]. И тем не менее в 1977 году строительство ташкентского метро было завершено, и вскоре миллионы жителей пригородов добирались на работу под землей. Проектирование и постройка линии метрополитена велись параллельно с восстановлением Ташкента.

Параллельно с означенными магистральными темами в двух публикациях того времени предлагалось и иное понимание ташкентских событий. Это вышедшая в 1970 году в Туле работа И. М. Орехова «Великий хашар» и статья «Ташкентский хашар», опубликованная в 1972 году в журнале «Новый мир» [Орехов 1970; Матчанов 1972]. Наиболее близким эквивалентом узбекскому слову хашар будет, пожалуй, «гражданское общество», но в то же время это и «община» – в духе понятия Gemeinschaft, по Фердинанду Тённису[225], противопоставлявшему последнее термину Gesellschaft, что означает более крупное, скорее городское общество[226]. Советские же авторы предложили читателям свое понимание этого узбекского феномена. Так, автор статьи в «Новом мире» Н. М. Матчанов определяет хашар следующим образом: «…это наш замечательный народный обычай: односельчане, соседи собираются, чтобы сообща помочь человеку построить дом, заложить сад, прорыть арык» [Матчанов 1972: 214]. Схожую, но еще более широкую дефиницию дает и Орехов. Зачастую, говорит он, так называют ситуации, когда на помощь призываются близкие – соседи, братья, сестры. Однако в этом случае хашар уже не ограничен коммунальными и строительными нуждами лишь в махалле или кишлаке, но включает даже «Фархадскую гидроэлектростанцию и тысячи километров дорог». Даже Большой Ферганский канал, «строившийся 160 000 рабочими», – и тот считался хашаром. Орехов вообще предлагал все крупнейшие советские инженерные проекты считать хашарами [Орехов 1970: 21].

Подобно Крыму, Ашхабад являлся сейсмически неустойчивым местом. С 1893 по 1950 год здесь произошло двадцать пять землетрясений, причем толчки в 1929 году причинили городу серьезный урон. Однако случившееся в 1948 году ашхабадское землетрясение стало сильнейшим из всех, что помнила история Туркменистана. Без малейшего предупреждения ранним утром 6 октября весь город ощутил мощный десятисекундный толчок. Сила его оказалась такова, что незначительные отголоски были зарегистрированы даже в Москве – за две с половиной тысячи километров, – а волна от удара ушла далеко за иранскую границу. Несмотря на то что точные цифры жертв остались тайной сталинских лет, по самым осторожным подсчетам речь идет по крайней мере о нескольких десятках тысяч человек, при населении города, едва превышавшем сто тысяч.

После смерти Ленина в 1924 году советские руководители развязали борьбу за престолонаследие, пытаясь, каждый по-своему, определить направление дальнейшего движения Советского Союза: Бухарин упорно продвигал политику НЭПа, Троцкий проповедовал перманентную революцию, а Сталин, аккуратно маневрируя между ними, постепенно утвердил свое безусловное первенство[49]. Окончательно же курс оформился лишь после «шахтинского дела» в мае 1928 года, когда более полусотни «буржуазных» инженеров и руководителей предприятий были обвинены в антисоветском вредительстве и саботаже. Вскоре после этого Сталин успешно разделался с основными соперниками, объявил о начале первой пятилетки, ускоряя темпы индустриализации и параллельно проводя жесточайшую коллективизацию крестьянства. Всего за несколько месяцев до начала «шахтинского дела» Крымский полуостров содрогнулся от серии мощных подземных толчков, первый из которых произошел в ночь с 11 на 12 сентября 1927 года, вызвав панику среди местных жителей и туристов[50]. Северное побережье Черного моря – традиционное место отдыха нэпманов и простых рабочих – в одночасье обратилось в зону страшных разрушений. Местной прессе даже пришлось уверять читателей, что, вопреки слухам, полуостров никоим образом не сползет в море[51].