Повесть Надежды Кожевниковой «Елена Прекрасная» в свое время наделала много шума. Впервые она была опубликована в журнале «Новый мир», № 9 за 1982 год с предисловием ныне всеми забытого Юрия Нагибина. Публикация оказалась скандальной, но отнюдь не по политическим мотивам (в книге вообще нет ничего политического).
Дело в том, что в повести фигурировали легко узнаваемые фигуры Олега Ефремова (он выведен под именем Николая, первого мужа главной героини) и, если я все верно понимаю, Галины Волчек (Варя, подруга Елены Георгиевны). Ефремов, как пишет в предисловии к изданию 2011 года сама Кожевникова, сразу побежал жаловаться в ЦК, откуда его жалобу перекинули отцу писательницы, известному советскому писателю Вадиму Кожевникову («Щит и меч»). В общем, на долю писательницы, выпустившей до того пару книг прозы и только перешагнувшей за тридцать, выпала и минута славы, и неприятные секунды позора. Между тем скандал возник почти на пустом месте. Повесть Кожевниковой ставила задачи более обширные и глубокие, чем извлечение на свет нюансов личной жизни прославленных актеров знаменитого «Современника».
Итак, о чем же повесть и почему читать это по-прежнему можно, а может быть даже и нужно в отсутствие равновеликих современных текстов?
Во первых строках, следует отметить, что «Елена Прекрасная» - это крепкая беллетристика, та самая, которой у нас нынче не хватает, но которой навалом в проклятых заграницах. Все там, к тому же говоря, как в лучших нынешних домах Нью-Йорка и Лондона – в центре повествования женщины, семья, конфликт поколений, межличностные отношения, ретроспектива, судьба личная, умело оттененная отраженной в быте – от скромного детства, через легкость и простоту нравов шестидесятых к гарнитурам эпохи семидесятых. Взрослеет героиня, обрастает возрастным жиром, вещизмом, страна. И конец, глядя из нынешнего временного далека, у повести почти пророческий.
Во-вторых, «Елена Прекрасная» - добротная женская проза, практически идеал ее. Такой она и должна быть: женский взгляд на мир, тема женской судьбы, но при этом в отличие от того, чем заваливают нас современные авторши, никакого эзотеризма и изоляционизма. Дверь в текст для мужчин не закрыта. Напротив, многим было бы любопытно проследить за рассуждениями, в которых автор сопоставляет мужской и женский характер. Или попытаться на конкретном примере уловить в какой момент и как из маленькой девочки прорастает Елена Георгиевна. Вполне вероятно для кого-то здесь будет не так много нового, но здравость некоторых замечаний как по мне почти не опровергается временем. Вот к примеру, одно такое неявное, вытекающее из всего текста: счастье - не главное, оно не есть нечто самоценное, скорее неожиданный бонус, возникающий в процессе работы в самом широком смысле этого слова.
На протяжении всей повести анализ дилеммы, вокруг которой и поныне пишутся тонны слов: какой мужик лучше – талантливый или рядовой? Но она ложна по своей сути. Дело ведь не в таланте, дело в способности иметь стержень. Можно сказать, обобщая развернутую в тексте историю Елены Георгиевны, что именно по этому, стержневому, критерию, а не по половым признакам пролегает граница между людьми, живущими пусть трудно, но нормально и обыкновенно, невзирая на статусы и заслуги, теми, кто растрачивает свою жизнь и жизнь других впустую.
Центральная тема романа не потеряла актуальности и по сей день. Достаточно ли быть просто женщиной? К чему приводит желание довольствоваться только женским? И вообще, что такое «просто женщина»? По сути безликое родовое (ныне по какой-то причуде выдаваемое за индивидуальное и своеобразное) противопоставляется в повести личному. Половая маркировка не определяет всей личности. Быть женщиной, то есть закрыть дверь для всего остального (образ закрытой двери в повести разрастается до символа) – это как-то слишком мало.
Елена Георгиевна, главная героиня повести, проходит на наших глазах полный цикл – от девочки до взрослой женщины, еще эффектной, но уже все потерявшей, разведенной, одинокой, ценящей женский коллектив – тихую пристань для тех, у кого жизнь не задалась, для тех, у кого она уже закончилась. В этом образе женского коллектива, как сообщества девочек, отстаивающего право быть никем, как дна – разительное отличие текста от пыжащейся современности, этакий плевок в поверхностный феминизм через года.
Трудно прожить жизнь не имея собственного Я. А оно, судя по ходу мысл Кожевниковой, как кощеева смерть, заключено где-то не в тебе самом. У героини есть дар. Но дар этот сводится к одному – умению нести себя. За этим ничего – пустота. Елена Георгиевна, если вчитаться, чистый лист, на самом деле лишена всего женского, кроме разве что физиологии и хорошей внешности. Нет ни ума, не привязанности, ни, по большому счету эмоций. Нет самопожертвования, самоотдачи, интереса, стремления к чему-либо. Героиня плывет по жизни, нигде не останавливаясь и не задерживаясь, пока не остается на ее долю один женский коллектив. Принципиальная аутичность, выключенность из окружающего – ее характерная черта.
Но Кожевниковой в рамках небольшого объема, на примере подруги Елены Георгиевны Вари удается проиграть и другой вариант женской судьбы. О нем с иронией, кстати говорит сама Варя, добившаяся вроде всего чего только можно в жизни: «Смешно когда баба эдакого титана хочет из себя изобразить». Смешон ожидающий любви бабизм, смешна и двужильная баба-титан. И та, и другая не добиваются ничего по существу. Первая теряет себя в желании себя сохранить, вторая во всем отметиться и самоутвердиться. Истина лежит где-то посередине.
Удается затронуть Кожевниковой в повести и вечный конфликт матери и дочери, в котором любой женщине удается выступить в обеих ипостасях. Сперва ощутить странное непонимание матери, нехватку родительского тепла, а потом уже самой отказать в нем собственному ребенку, поняв при этом, что вот оно родное, а не в твоей власти. Был ребенок, а глядь, уже звереныш и выбирает свой путь и бьет шишек себе сколько хочешь, независимо от того подстелил ты ему соломки или нет.
Однако, рассуждая о темах вроде бы женских, Кожевникова постепенно и незримо подбирается к общим, глобальным вопросам, иллюстрирующим, в том числе, и своевременность текста тогдашнему 1982 году: Когда началось падение? Откуда эта узость и мелкотравчатость жизни, вялость, это ощущение поражения при видимости успеха и благополучия? Что делать?
Страна, общество, мужчина и женщина до сих пор не могут дать на них внятный ответ. Хотя от противного из повести вывести его нетрудно (текст в совершенно современном почти американском духе отличается прямолинейностью): чтобы быть Я, надо быть больше чем Я. Умение быть отцом или матерью, женой или мужем, вырастает из того дела, которому ты по-настоящему предан. Надо найти себе применение, работать, выдвинуть себя, уловив при этом освободившуюся энергию личного. Повзрослеть не годами и телами, а делами и мировоззрением. Мысль актуальная и поныне. Но совершенно противоречащая господствующей идеологии себялюбия, безделья и мышления категориями сугубо бытового, индивидуального, а также полового, женского, да и мужского уже, счастья и преуспеяния.