Составитель Муслим Мурдалов

ISBN 978-5-4490-4912-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кавказ угрюмый, величавый, Страна воинственных сынов…

К. М. Айбулатъ-Розенъ.

ЛПРИ. 1838 г.

Слово от автора

Судьба, рок, предназначение, быт, суета, знамение, промысел, зигзаги жизни, мечта, иллюзии, неизбежность, воображение, музыка, война, жизнь и смерть. Откуда-то отсюда произрастают корни моего знакомства с И. А. Клингером. Прочитав рассказ в журнале «Русский архив», «Два с половиной года в плену у чеченцев» меня сильно заинтриговало, вымысел или реально существовавший герой, писал строки, действительно ли этот человек был пленником у Чеченцев, драматически описанные в рассказе события времен Кавказской войны? И так как прояснить эту ситуацию мне помогали мои генеральные исследования в архивах РФ по теме Айбулата Константина Михайловича, который родился в селении Дада-Юрт. Работая в архивных фондах и описях архивов, потихонечку, но начал вырисовываться образ Клингера и не только как пленника, но и музыканта, художника, этнографа, писателя, и вот все что я обнаружил и выявил хочу поделиться с вами, то есть с людьми неравнодушными к истории России и Чечни.

Клингер не большой писатель, не великий музыкант, и не фельдмаршал, а достоинства человеческие имеет необыкновенные, и чем больше я узнавал его, тем более и более мне эти поиски, вызывали все больший интерес и даже удовольствие. Этот человек корни, которого происходят из Европы, а точнее из Австрии, родился в Одессе, четверть века провел в Чечне. Человек, который участвовал в многих военных операциях, как командир, но убежден, этот человек, исполнявший свой приказ, но при этом относился с ненавистью к кровопролитию.

Читайте внимательно, чутко, задавая вопросы и получите ответы. Своей задачей я ставил изложение документальных фактов из архивов и печатных изданий, собственные красноречивые измышления и объяснения недостающих биографических данных считаю излишним, так как документалистика – это отрасль исторической науки.

200-летие Клингера И. А. совпадает с 200-летием г. Грозного, в котором долгое время он жил во время службы на Кавказе.

Родители Ивана Андреевича Клингера были, как их тогда называли колонистами (эмигрантами). В указе Александра I «О предостовлении имущественного спомоществования и земельных наделов иностранным хлебопашцев в Новоросии». Андрей Яковлевич Клингер был из немецких колонистов и Австрийских колонистов и поселился в Кучурганском колонистском округе который состоял из шести колонии с центром в поселке Зельц – ныне поселок городского типа Лиманское. В 1818 году здесь и родился герой моего описания генерал и композитор Иван Андреевич Клингер.

Отец Андрей Яковлевич Клингер

Мать: Екатерина Шелингъ-Мейснерова

Брат: Александр Андреевич Клингер (1816 -18??)

Брат: Григорий Андреевич Клингер (1823—18??)

(РГИА Ф. 1343, оп. 23, д. 3878).

Формулярный список
Андрея Яковлева сына Клингера

Штаб-лекарь 3-го квартала, надворный советник Андрей Яковлев сын Клингер, 53 лет. из Австрийских дворян. Поступил из иностранных кандидатов Волонтером в С. Петербургский медико-хирургический институт. Пансионером 1802 году. Кандидатом Хирургии 1-го деления. Произведен Лекарем, с определением в Армию 1805 году. Определен в 1805 году Астраханский Гренадерский полк. Оттоль в Шлисельбургский мушкетерский полк. Произведен Штаб-Лекарем в 1808 году. За особенное усердие в исправление должности, Всемилостивейше пожалован бриллиантовый перстень. Перемещен в 38-й Егерский полк, на вакансию старшего Штаб-Лекаря. Оставлен по-прежнему в Шлисельбургском пехотном полку, а по прошению, за болезнь уволен от службы. По выздоровлении, поступил в Скулянскую Карантинную Контору Медицинским Членом. Оттоль перемещен членом же в Реинскую Портовую Карантинную Контору. Произведен в Коллежские асессоры. От должности медицинского члена Реинской карантинной конторы, за болезнию, по прошению уволен. В Дубоссарский карантин на вакансию Лекаря 3-го квартала определен 19 марта 1824 года, а вступил в должность. За десятилетнюю по Карантинной части службу, пожаловано тысячу пятьсот рублей. Произведен в надворные советники, со старшинством. В Парканской Карантинной Заставе от долговременной его болезни, умер 9-го августа 1828 года. Женат: имеет детей сыновей Александра 16, Ивана 12 и Григория 7 лет, находятся при нем, а сын жены его, от первого брака Константин 20 лет, находится во Статской службе. //Стилистика и орфография подлинника//

Свидетельство
о рождении (Александра Андреевича Клингера)

Я нижеподписавшийся, свидетельствую и объявляю всем и каждому, до кого сие касается, или касаться может о том, что в книгах исторических крещений находится нижеследующее: Лета Господня, 1831 г. месяца Апреля 8 дня, я Августин Соболевский, Священник Приходской церкви в колонии Зельце, окрестил водою и Св. Елеем мировал мальчика Александра, родившегося тысяча восемсот шестнадцатого года Мая перваго дня, после полудни, отъ благородныхъ родителей: отца Андрея внука Якова и матери Екатерины из Шелинговъ-Мейснеровой, вдовы Клингеръ, сына законных супругов. – Восприемники были: господинъ Полковникъ и разныхъ орденовъ кавалеръ Левъ Султановъ и госпожа Полковница Варвара Кривоблуцкая; свидетелями были: медик 1-го класса Г. Луцианъ Гуляницкий и госпожа Коллежская секретарша Ангелия Дзярковская, из селения Паркан Зельцкаго прихода.

«Из моих воспоминаний»

Бесспорно, «жизнь есть борьба», и чем больше этой борьбы, тем полнее жизнь, тем, стало быть, лучше… Но отчего же тогда наши мысли с такою любовью, с такою безграничною нежностью беспрестанно возвращаются при малейшем толчке к воспоминаниям детства – периода, очень несложного в смысле борьбы? И чем дальше уносишься в неясные уже воспоминания, чем пристальнее присматриваешься внутренним оком к туманным образам далекого детства, тем лучше становится на душе. Одним из таких светлых воспоминаний, оставившим глубокий след в моей душе, был покойный Иван Андреевич Клингер. Ясно, по-чти до осязания, я вижу высокую, прямую фигуру старика, скорее худого, чем полного. В ру-ках всегда палка, так как он ходил с трудом после паралича. Голова лысая, последние воло-сы белы, но лицо все розовое; небольшая подстриженная борода и усы темнее волос. Глаза смотрят всегда внимательно, ласково и весело сквозь очки. Иного взгляда я не видала у не-го, этого горячо любимого друга, олицетворившего нам, детям, светлый образ дедушки (мы такового не помнили). Мне кажется до сих пор, что даже самое имя его Иван Андреевич звучит как то особенно мягко, напоминает нечто святое, говорит о лучших чувствах, на какие только способны люди. Смутно встают в душе самые отдаленные воспоминания из времен, когда я была еще очень мала. Каждую субботу у нас собирались гитаристы, игрались квар-теты, трио и т. д., исполнялись серьезная гитарная музыка. Играл по субботам у нас и Иван Андреевич. Помню я, как все восторгались его виртуозным исполнением, но сама я в те времена ровно ничего не понимала в музыке и, лежа в своей детской кроватке, не раз горь-ко плакала о том, что «противные гости» отнимают у меня моего друга, и только когда Иван Андреевич приходил к моей кроватке, чтобы сказать мне «покойной ночи», мое огорчение успокаивалось, тем более, что на другой день мы уже беспрепятственно могли проводить время вместе. Помимо суббот, когда Иван Андреевич бывал у нас обязательно, он прихо-дил к нам очень часто, редкий день мы не виделись. Последние годы своей жизни в Курске он жил очень близко к нам, и каждый день его обычная прогулка была у нас. Случалось ему зайти и не застать никого из родителей. Тогда он шел прямо в детскую. И как мы любили это! немедленно подавали ему лист писчей бумаги, карандаш – и буквально в несколько минут на бумаге появлялся пейзаж, русский, деревенский: ехал какой-нибудь мужик в теле-ге, стоял колодец, к нему шли бабы с ведрами и т. п. Рисунки Ивана Андреевича всегда отличались подозрительною жизненностью и были поистине очень удачны. Некоторые из них хранятся у нас и до сих пор. В другой раз Иван Андреевич играл с нами в карты; он научил меня игре в «зеваки», в которой могут участвовать только два партнера. Что это за игра, я теперь не помню, и с отдаленных времен, к которым относятся мои воспоминания, не видела играющих в нее. Учил меня наш названный дедушка раскладывать пасьянсы – «кто победит: крест или луна», «картинная галерея». Я с небольшим увлечением относилась ко всему, что он показывал мне. Часто Иван Андреевич просто разговаривал с нами. А пого-ворить нам всегда было о чем: все радости и огорчения мы несли к нему. Бывало и пожурит за шалость, и успокоит в горе, а уж радовался он вместе с нами! Помню я время, когда мы уже учились. Моими успехами Иван Андреевич всегда был доволен – у меня, как у сестры, были всегда хорошие отметки, – но он не пропускал незамеченным ни малейшего уклоне-ния от нормы, за которую принимал 5. «А это почему у тебя 4?» всегда бывало спросит он, но я и до сих пор не знаю, упрек ли это был мне, или боязнь, что кто-нибудь несправедливо обидел его маленькую приятельницу. Должно быть, от того, что я была младшей и самой ласковой из нас троих, меня он любил как будто больше старших детей. Мне он дал между прочим и свой портрет, где он со стаканом чаю в руках, сделав чудную надпись. Но, к сожа-лению, надпись не уцелела из-за детской глупости: в моем альбоме были места только для визитных карточек, и брат обрезал портрет Ивана Андреевича (кабинетный) так, чтобы он мог поместиться в альбом. Портрет не пострадал, но от надписи уцелели только год, числа да «Января» написанное размашистым, твердым почерком. Вообще в отношении покойного Клингера ко мне было много той особенной ласки и мягкости, которую так склоны питать старые люди к детям. Но не менее прекрасны были и его отношения к моей старшей сестре. Он всегда ждал у нас ее возвращения с каждого экзамена, как бы поздно она не приходила, и, уверенный в успехе, встречал, когда она- уже подросток – скидка за роялем. Мы обраща-лись к его дружбе во всех житейских мелочах. Почти каждый момент нашей детской жизни был связан с личностью Ивана Андреевича; если он не был непосредственным участником такого момента, то мы делились с ним всеми впечатлениями. Самое горячее участие при-нимал он в наших торжествах – именинах, вечерах и т. п. Еще утром у нас в доме в день чьих-либо именин появлялась его старая Прасковья с большой корзиной, наполненной все-возможными лакомствами. А потом приходил и сам Иван Андреевич. Сидит он бывало, раз-говаривает со старшими, но не перестает думать и о своих маленьких друзьях. Войдет в наши апартаменты, где мы занимаем важно своих гостей, и вдруг заметит затишье. Сейчас же прозвучит его веселый голос: «А ну давайте-ка в дураки играть». По большей части стоя (он не мог долго сидеть вследствие страданий ноги), он сам принимал участие в игре. Ко-гда оживление водворялось, старик уходил к старшим. Были у него и другие способы рас-шевелить наше общество (подростков, моих сверстников, у нас не бывало): придумает он, например, посадить кого-нибудь из мальчиков на бутылку, даст в руки две свечи, одну за-жженную, другую потушенную, и заставляет зажечь эту свечу о зажженную, не переменяя положения. Выполнить этот фокус почти невозможно, но смех возбуждался у нас надолго. Да и так ли еще помогал Иван Андреевич покойной маме доставлять нам удовольствия! Важную услугу он оказывал часто косвенным путем: в день нашей детской вечеринки он приглашал часто к себе нашего отца, который не любил шума. Отец, не подозревая загово-ра, шел к Ивану Андреевичу, проводил за любимым инструментом вечер, а вернувшись, заставал уже конец нашего шумного праздника и весело и спокойно смотрел на танцующие пары… С особенною любовью, мне кажется, все дети думают о рождественских праздниках. Мы всегда проводили их очень весело, но более всего я любила встречу нового года. с дет-ства мы встречали его патриархально, тесной семьей, только самые близкие люди в этот вечер приглашались к нам. Иван Андреевич, конечно, всегда встречал новый год с нами. Сколько мы шумели! Он провозглашал всегда тосты и первый начинал «ура», а мы подхва-тывали тоненькими детскими голосами. После ужина Иван Андреевич и папа делали ради нас нечто невероятное. Мне до сих пор кажется, не сон ли это. Они, эти серьезнейший му-зыканты, играли нам танцы, а мы беззаботно отплясывали кто во что горазд. Чего только ни делают с людьми дети! Отношение к детям имеет в большинстве случаев основание ис-ключительно в отношении к родителям – и Иван Андреевич был ближайшим другом наших родителей. Отца он очень уважал и горячо любил и без него часто скучал. Не редкостью были у нас его характерные послания, доставляемые все тою же Прасковьей, в роде следу-ющего:

На мотив: «Как у наших у ворот».

Распрекрасный господин!

Дома я сижу один.

Коль хотите, приходите,

А не то к себе зовите.