Монах спросил у Чжаочжоу:

– Обладает ли собака Природой Будды?

И Чжаочжоу ответил:

– Му!

Коан Дзен

Когда рано утром зазвонил телефон, я уже часа три как не спал. Мысли одолевали мою голову, и не было им конца. Рядом на кровати лежала моя подруга, сладко причмокивая во сне, и было это так мило, что я чувствовал себя конченным гадом, потому, что в самое ближайшее время решил ей сказать, что нам нужно расстаться. Ну, она, наверное, это чувствовала, конечно чувствовала – у нее была одна особенность, которую я до сих пор ни у кого не встречал, во всяком случае так контрастно. Ее звали Любовь и это было ее природой – когда ее любили, она расцветала и становилась неотразимой красавицей, когда же чувства угасали, вместе с ними гасла ее красота. Да что там, даже обыкновенное разводилово с вниманием и комплиментами какого-нибудь мудилы пикапера на Невском (у них там штаб в Гостинке и теоритические расклады, а полевые работы практикуют не удаляясь далеко от базы) – и она хорошела на глазах и приходила домой такая красавица с горящими глазами и мне все выкладывала. А я скрипел зубами и бесился, да про себя, потому что с детства не привык особо показывать свои чувства, тем более такое постыдное, по моему мнению, как ревность.

Когда-то, очень давно, одна моя знакомая сказала мне, что я – эмоциональный урод – и это так, и ничего с этим не поделаешь – я пытался, но какой-то огромный булыжник у меня на этом канале. В общем, я еще тот подарочек для человека по имени Любовь. Например, она говорит мне: «Я тебя люблю», а я ей: «Такая же фигня». Ну, вы поняли. А еще я много лет был наркоманом и этим основательно пожёг все зачатки своей чувствительности. Сейчас-то я уже давным-давно не употребляю, во всяком случае, тяжелые наркотики, но зато вот на синьке теперь частенько прибываю, по чуть-чуть, но часто.

Вот, собственно, и этим утром тихонечко, чтобы не разбудить Любу, я время от времени проскальзывал на кухню покурить и накатить красного винца. Это был уже третий день как я побухивал и сегодня я ждал важных новостей.

Звонок разбудил мою подругу, и она уставилась на меня своими большими глазами, в них была тревога. Телефон, на который мне звонили был никому неизвестен и поэтому я сразу понял, кто звонит. Это был мой босс – начальник, главный в нашей небольшой и в прошлом успешной обнальной конторе. Жили мы не тужили, обналичивали денежки, т.е. по сути, продавали наличные деньги за безналичные, имея свой небольшой, но в совокупности весьма достойный процент, но тут пришла беда и, как говорится, открывай ворота. Наш босс, ушлый и осторожный, в прошлом комсомольский вождь целого областного города, а ныне подпольный долларовый миллионер, обосрался, как последний лошара, на ровном месте и так плотно, что теперь нас со всех сторон дербанили различные группировки, как легальные, так и не легальные. Бандиты, менты, фэсбэшники, прокурорские – все нас вдруг нежно полюбили, ну а мы, т.е. начальничек наш конечно в основном, только и успевал отслюнявливать бабки направо и налево. Была у нас волшебная квартира в одном из центральных районов Питера, где и происходили все основные операции по приему и выдачи наличных денег. Там же наш босс и жил, чах над златом, так сказать. И конечно же, вхожи туда и знали о том, что там происходит, были люди, проверенные годами и незаинтересованные в каких-либо левых утечках. Но вот себе на беду, наш начальник был жаден, и своему бухгалтеру платил средненько, а когда та захотела побольше, залупился и предпочел ее уволить. Затем были еще несколько человек, которых он так же увольнял каждый раз, когда они ранили его сердце просьбами о прибавке. И каждый из этих людей оставался на него зол. В общем, однажды вечером наш бравый командир вышел из дома купить чего-то, а затем вернувшись, зашел в подъезд весь в своих думах, поднялся на этаж, открыл дверь и вдруг, откуда не возьмись, сверху на него прыгнули два джигита и началась эпическая битва; в боссе проснулся несгибаемый комсомолец, он яростно вгрызался в своих врагов пока те его били рукояткой его же пистолета, которым он тщетно пытался воспользоваться, в основном по голове. Но так как сигнализация не была отключена за заданный отрезок времени, на пульт охраны поступил сигнал. Люди приехали очень быстро и даже успели повязать одного джигита, только после этого наш герой потерял сознание, в луже собственной крови. Приехавшие менты, наверное, офигели от увиденной картины – пачки денег на столах, на полу – повсюду, и человек в луже крови. Ну а немножко освоившись, они так же обнаружили мешок печатей и два паспорта, один настоящий, другой фальшивый. Пару недель ему дали отлежаться в больнице, а потом туда потянулись процессии с делегатами от разных ведомств, выясняли подробности, составляли протоколы, брали показания. А по выходу из больнички начали появляться и решальщики, опять же из разных ведомств, которые за долю малую грозились замять дело. Ну, а я сидел ровно на попе, ждал, когда доберутся и до меня.

И вот, сегодняшним утром, наконец, зазвонил телефон, который я использовал исключительно для связи с боссом.

– Да

– Привет Вовчик, это я, можешь говорить?

– Да

– В общем, тебе нужно срочно свалить из страны на год или два. Сможешь?

– Да

– Хорошо, только вылет не из столиц. Понял?

– Да, понял.

– Ладно. В общем, беги Вовчик. Пока не поздно.

– Понял. Удачи тебе.

– И тебе.

Вот и весь разговор.

Я в задумчивости почесал голову. Хотя нечто подобное я и подозревал, мало того, я уже и сам собирался сваливать и уже несколько дней обдумывал план, делал кое-какие предварительные движения – но чтоб сам шеф мне это предложил – это было неожиданно, да и что греха таить – очень кстати.

Во-первых, где-то с месяц назад, когда он только начал приходить в себя, он распорядился срочно закрыть одну из наших многочисленных фирм, которая использовалась как прокладка и деньги, зависшие на ней срочно куда-нибудь перевести. Я был ее номинальным директором, так получилось – лоханулся, и органы могли на меня выйти, ну а уж там я мог расколоться, начать говорить. Может быть и нет, хотя я точно не герой, но, во всяком случае, наш шеф так думал – ну и ладно.

Фирмочку я быстро закрыл, а остатки, там было около 800 тысяч рублей, перевел на счет брокерской конторы при Сбере, которая на эти деньги купила мне сберовских акций. И вот эти акции до особого распоряжения должны были так и висеть на мне, но некоторое время назад, видя, что ситуация становится все хуже и хуже, я втихаря продал эти акции, а потом на эти деньги купил дорожных чеков American Express. Да, я решился слегка кинуть своего руководителя и испытывал из-за этого душевный дискомфорт и боролся с ним последние дни путем умеренных возлияний. А тут вот какой оборот! По сути, он по умолчанию отдавал мне эти деньги, чтобы я только свалил подальше и подольше. Это было просто замечательно, потому что своих денег у меня было не густо. Я никогда не умел копить, жил не по доходам, ни в чем себе не отказывая. Ну, т.е. мы жили, подружка моя после окончания института на какую-нибудь работу устроиться так и не решилась. Нет, она собиралась, но как-то все не получалось. А еще недавно я купил машину, старенькую Шкоду Октавия, специально чтоб не жалко было разбить, потому, как права я тоже купил, практически вместе с машиной. В общем, своих денег было бы мало для такого длительного путешествия. А собирался я в Индию, а Ашрам ОШО.

А еще было очень кстати, что Люба слышала наш разговор с шефом, теперь можно было сделать огорченное лицо и развести руками, мол обстоятельства выше нас и нам нужно расстаться. Со мной в последнее время случилась странная метаморфоза, я вдруг перестал ее хотеть, нет, я ее по-прежнему любил, ну, насколько это возможно для меня, но как-то по-отцовски что ль. Была нежность, была забота, а вот сексуального влечения практически не было. Мне, признаться честно, это очень не нравилось, и корил я, по своему обычаю, себя. В общем, вся эта непонятка в отношениях меня порядком задолбала и хотелось опять очутиться одному и окунуться с головой в дорожные приключения. Был еще один стрёмный нюанс – на днях, по-пьяни, я позвонил своей московской подружке, с которой я замутил бурный роман на пару месяцев, когда мы с Любой год назад вроде бы расстались – и предложил ей поехать вместе со мной в Индию. Она там, в Москве, деловая колбаса и ехать наотрез отказалась, резонно спросив меня, а почему я не беру с собой Любу? Но я, на самом деле, и московскую свою подругу-то тоже не хотел с собой брать – наутро протрезвев, я это отчетливо понял. Но встретиться в Москве мы с ней договорились, и она даже настаивала на том, чтобы я у нее остановился. Вот из-за всех этих мутных, сепаратных телодвижений я сегодня утром-то и чувствовал себя гадливо, но с каждым новым бокалом, во мне просыпалось знакомое, захватывающее дух, ощущение полета. Я хотел движения, свободы и простора. И еще я очень хотел опять очутиться в Пуне, в Ашраме ОШО, где я уже, когда был, прожив там почти четыре самых своих счастливых месяца. И, как известно, в Пуну со своим самоваром не ездят – конечно же я рассчитывал на новые, головокружительные отношения.

Как я уже говорил, много лет назад я был наркоманом, торчал на ханке, или, как писалось в ментовских протоколах, экстракте опиума. Все мои друзья, с которыми я ширялся, и даже несколько составов друзей, померли, в основном от передозняка. Я тогда жил в своем родном городе на берегу Волги и дело шло к тому, что я в скором времени тоже сдохну. Выбор был невелик, надо было как-то спасаться. Был у меня в те времена друг, человек с пронзительными глазами гипнотизера и огромным сердцем. Он то и познакомил меня с удивительной штукой, изобретением Сидхархи Гаутамы Будды – медитацией Випассана, что в переводе с древнего языка пали значит смотреть, наблюдать. Так случилось, что однажды вмазавшись ханкой, я вспомнил своего друга Федю и его рассказ об этой самой Випассане. И просто стал наблюдать свое дыхание, и случилось чудо – я вдруг увидел, что различные мысли, ощущения в теле и прочие вещи – приходят и уходят, а я тот, кто все это наблюдает. Не тело, не мысли, не настроения, я – не они и это осознание догоняло меня ровными волнами счастья. Мои друганы, присутствовавшие при этом, смотрели на меня с подозрением – ханки было не много и все уже заморачивались где-бы и на что догнаться, а я все перся, как мокрый хрен по песку – думали, наверное, может я чего-то там закрысячил втихаря? В тот день я понял, что нарыл золотую жилу и, значит, помирать мне рановато. Потом и в чистом состоянии мне удавалось ухватить струйки этой темы, не так конечно, как под ширевом, но все ж. В моей никчемной жизни появился смысл и надежда. А еще я сошелся с девушкой, по имени Вера, такой же наркоманкой и еще проституткой до кучи. И вот как-то раз мы с Верой сели на поезд и уехали на Дальний Восток – от этого города, от этой жизни. Я после этого ни ширялся, а про Верку не знаю – в Иркутске я вышел на вокзал за хавчиком, а когда вернулся ни ее, ни ее вещей уже не было. Она всю дорогу жестко кумарила и видно не выдержала, сбежала, чтобы найти шырева. Прошло уже несколько лет, но мне про это до сих пор тяжело вспоминать, наверное, я ее все-таки любил. Я же жил в Хабаровске, бичевал во Владике и в итоге оказался в Находке. И вот, как-то раз, я тогда работал санитаром в морге судебной экспертизы, ко мне подошли два пассажира бандитской наружности и предложили две штуки баксов за небольшое, как они выразились, дельце. В мои обязанности входило тогда время от времени привозить к нам в морг, на экспертизу, стремных трупцов из морга городской больницы – тех, кто помер подозрительной смертью, и в тот раз я, по вежливой, но вполне конкретной “просьбе” этих товарищей, должен был забрать клиента и потерять его по дороге. В то время я увлекся книгами ОШО и горел мечтой уехать с концами в Индию, в его Ашрам, и поэтому, слегка поколебавшись, предложение братков принял – мертвому-то что, а я живой и у меня есть светлая мечта. В общем, через некоторое время я был уже в Дели. Поначалу меня этой самой Индией прямо-таки шандарахнуло – сюр какой-то, да и только. Самолет прилетел поздно вечером, и пока мы с одной парочкой из Владика добирались до гостиницы, во мне несколько раз появлялось желание вернуться нафиг в аэропорт и первым же рейсом улететь обратно: грязища, какие-то мрачные личности, закутанные в одеяла, шум гам, все сигналят и кричат – Содом и Гоморра, один в один. И ещё несколько километровый каменный забор вдоль дороги и ссущие на него люди, десятки людей, ничуть не стесняющихся. Потом мы, уже заселившись в гостиницу, вышли на улицу немного прогуляться, и были моментально облеплены странными субъектами, которые наперебой, толкая друг друга, стали предлагать, да что там, чуть ли не насильно всучивать нам различные наркотики – это и вовсе меня добило! Героин, кокаин, экстази, опиум, трава, гашиш – кажется, у них было все, что угодно. Мне было угодно прикупить немного гашика.

На следующий же день я отправился поездом до Бомбея, затем пять часов автобусом, – и я, наконец, в Пуне, заселился в гостинице недалеко от Ашрама. И вот утро знаменательного дня, о котором я давно мечтал и который, как мне временами казалось, никогда не наступит. Еще лежа в кровати, над которой, во всю стену, была нарисована красная свастика, я изрядно курнул гашика и отправился навстречу своей мечте. Я испытывал чувство детской восторженности, и это чувство, забытое, а может и вовсе мне доселе не ведомое, было со мной там потом почти все время пребывания.

Однажды, когда уже немного освоился в Ашраме, я отплясывал на дискотеке, которые проходили там чуть ли не ежедневно, ко мне решительно подошла, весьма миленькая девушка из России, взяла меня за руку и со словами «Пошли ко мне в гости» увела за собой. Через некоторое время мы уже кувыркались в ее койке, и я подумал тогда: вот оно, реальное боевое эмансипе в действии. Девушка была из Питера, и когда через какое-то время, ей нужно было возвращаться, я поехал с ней. Так я очутился в Питере, в ее роскошных апартаментах, которые подарил ей отец – профессиональный и очень удачливый игрок в покер. Девушка эта была весьма странной особой, да что там, ****утой на всю голову, хотя поначалу я этого не замечал и не придавал значения. С виду она была сама невинность, с ангельским личиком и миниатюрной фигуркой, но некоторые ее повадки иногда меня вгоняли в краску, а некоторые просто ужасали. Вы не поверите, но через какое-то время я ее начал просто бояться. Она мне говорила, что преодолевает страх людского осуждения, и иногда это выражалось, например, в том, что она могла нарочно громко пукнуть где-нибудь в многолюдном общественном месте – но при этом люди всегда думали почему-то на меня, и я стоял багровый и вмиг вспотевший, а она лишь смотрела на все это своими невинными глазками и улыбалась. Короче в итоге мы жестко разосрались, и я от нее ушел. Но с ее отцом у меня остались хорошие отношения, через несколько лет мы случайно с ним пересеклись и именно он тогда предложил мне пойти работать к его приятелю, в обнальную контору, на что я с радостью согласился, в тот момент я пахал на стройке – работал много, получал мало.

Я стоял в легкой прострации глядя в окно и даже не заметил, как Люба встала и тихонько вышла из комнаты. Она сидела на кухне и курила, хотя уже год как бросила, пальцы ее слегка подрагивали. Я присел рядом с ней и тоже закурил, молчание было напряженным. Наконец я сказал:

– Ну, вот, шеф звонил

– Я поняла. – сказала она и нервно загасила наполовину недокуренную сигарету.

– Мне надо срочно сваливать – сказал я – Сегодня вечером я должен уехать. На несколько месяцев, Люба. … такие дела.

Я подошел к шкафу, открыл его и достал уже изрядно опустошенную бутылку вина. Налил себе бокал и выпил. В другой бы ситуации я бы себе этого не позволил, потому, как Люба крайне негативно относилась к моему легкому бытовому пьянству, да еще и с утра. Но сегодня можно было, да даже и нужно.

– Смотри Люб, хату я оплачу за пару месяцев, – квартиру мы снимали, – и тебе на жизнь немного денег оставлю, так что на первое время хватит. А через месяца три-четыре я вернусь – сказал я с уверенностью, хотя сам конечно очень сильно в этом сомневался.

Я положил руку ей на плечо и попытался прижать ее к себе, но она скинула мою руку и со злостью крикнула мне в лицо:

– Надо было легальными делами заниматься, а не всякой фигней!

– Эта фигня нас кормила – сухо сказал я – И потом, я больше ничего толком не умею, к тому же, я всегда тебе говорил, что все это может чем-то таким закончится. Ведь говорил же?

Она попыталась что-то сказать, но я ее опередил:

– Ладно Люб, давай сегодня не будем сорится. Я через несколько месяцев вернусь, если сможешь – дождись, ну, а если нет – ты свободна и можешь поступать, как тебе будет лучше. Хорошо?

Она сидела в своем домашнем халатике, растрепанная после сна, хмуро смотрела в одну точку и молчала.

– Ладно. – сказал я устало – Мне до вечера нужно кучу дел успеть сделать. Ты будь на связи, а вечером встретимся, пойдешь провожать?

Она промолчала.

Выходя из кухни я обернулся и сказал – Извини, что так получилось. – она опять промолчала.

Дел было действительно полно, и нужно было шевелиться пошустрее. Я быстро оделся, и уже было открыл дверь, как она вышла в коридор, вся такая грустная – прегрустная, и мне тут стало так ее жаль, что я прям сам чуть не расплакался. Я подошёл к ней и обнял – Люба, ты моя первая и последняя любовь, прости меня, – сказал ей, погладил по волосам и поцеловал в лоб – мы с тобой еще сто раз будем сходиться и расходиться – и я, пожалуй, в этот момент действительно так думал.

– Ладно, до вечера – я вышел из квартиры и закрыл за собой дверь.

Выйдя из подъезда на улицу, я закурил, обдумывая свои дальнейшие движения, затем энергичным щелчком выкинул окурок и решительно двинулся к метро, потому что бухим за руль я никогда не садился, даже курнутым избегал вождения, было пару случаев в прошлом – ну, его нафиг.

Глава 2.

У меня к Питеру сложное отношение, с одной стороны я его люблю, а с другой ненавижу. Кто-то мне сказал, что у Гоголя было такое о нем выражение – «Люблю до ненависти», вот и у меня такая же история. Тяжеловатый все-таки город, сказывается, наверное, и то, что на костях был построен, и жертвы блокады, да и погодка тут по большей части гниловато-мрачная. Но летом, в такие погожие, солнечные дни, как сегодня – Питер прекрасен. Хочется бесцельно болтаться по улицам и паркам, стоять на мостах и глазеть на проплывающие прогулочные пароходики и катера, а то и просто, зависнуть где-нибудь на лавочке, с бутылочкой пива и глазеть на прохожих, щурясь от солнца. У меня бывает и так: нагуляюсь вдоволь, так что аж ноги гудят, а потом встану где-нибудь у выхода метро и смотрю на выходящих пассажиров, глаза буквально на миг выхватывают кого-нибудь из толпы, и пока еще человек, в следующую секунду, не надел свою обычную маску, я вижу про него все. – Я вижу его настоящего – полный психологический портрет, со всеми нюансами.

Правда без пива или травы это не работает, да даже и неинтересно. Это у меня особенность такая сложилась за последние годы – мне в трезвом состоянии люди не интересны, как правило, я вообще-то, поэтому трезвым практически и не общаюсь.