Аутизм, или расстройство аутистического спектра (РАС), – это не заболевание, как ошибочно принято считать, а комплекс неврологических нарушений развития, которые влияют на социализацию, общение и поведение человека.

«Аутизм», ВОЗ. 2022

– Подписывайте, мисс Стеферсон, у меня не так много времени.

Мужчина сидящий напротив вызывал недоумение, и какое-то внутреннее опасение.

Это как, когда перед тобой нелепое ушастое недоразумение, где от собаки одно название, но ты нутром чувствуешь, что один неверный шаг и данное существо повиснет, впившись зубами в твое горло. Вот и сейчас, ЭТОТ мужчина, глотку не перегрызет, но лишь движение его брови и набежит послушная стая.

Высокий, под сорок, аристократ до мозга костей, темный костюм в светлом полоску, в руках зонт-костыль, голова с залысинами, брыли, покинувшие свое законное место и предполагающие его сходство с питбулем, волосы темно-каштановые, глаза светлые, а ушам присуща некоторая лопоухость.

И находимся мы в таком респектабельном месте, что всей моей месячной зарплаты вряд ли хватило бы, чтобы оплатить разовый прием пищи здесь.

– Вы меня порядком утомили, мисс. Ваше упрямство уже даже не удивляет.

Упрямство?

Меня подхватили в прямом смысле под ручки посреди улицы, в настойчивом порядке притащили сюда и суют под нос документы, которые, прекрасно помню. Дома они были помещены в дальний ящик, после смеха в принципе, по поводу их существования.

Тяжело вздохнув, села удобнее и немного нервно запустила пятерню в волнистые волосы, убирая их от лица. Как назло, концы спутались и вместо изящного движения, получилось практически снятие скальпа.

Закинув ногу на ногу, подтащила к себе тонкую стопку бумаги, вчитываясь в написанное.

Ну точно, те самые, из моей комнаты. Вот с краю залом, а вот красный росчерк, оставленный ногтем со свежим маникюром.

– Назовите мне хотя бы одну причину, почему я должна это сделать? И в какой мере в этом замешаны вы, кто бы вы ни были?

Мужчина сместился в кресле, склоняясь вперед и перенося вес тела на свой зонтик с загнутой, отделанной деревом ручкой. Похоже на бамбук, но глазури слишком много, словно покрыт карамелью.

– Причина в вашей сестре и ее милом племяннике. Вы же хотите, чтобы с ними все было в порядке?

Сердце лишь на миг пропустило удар, но с прежним равнодушием вернулось к ритму. Я посмотрела прямо в глаза того, кто без сомнения мог легко осуществить свои угрозы и мысленно представила, как выбиваю этот проклятый зонт ногой, а потом втыкаю его острый наконечник, прямо в глаз грязному снобу и манипулятору.

– Не стоит, мы же цивилизованные люди. К тому же, вряд ли получится задуманное. При малейшем акте агрессии с вашей стороны, мои люди сделают все, чтобы двигаться вы больше не смогли в принципе.

Я подобрала со стола ручку и поставила две подписи, отделающие жизнь от смерти моих близких. Брачный договор и свидетельство о заключении брака.

Как только чернила оставили на бумагах свой след, их сию же секунды извлекла из моих рук, непонятно откуда появившаяся девушка, чтобы передать незнакомцу.

– Вот и прекрасно, добро пожаловать в семью, хоть и ненадолго. И нет необходимости так злиться, мой брат всегда получает игрушки, которые хочет. И не вам переписывать эти правила.

На злость нужны были силы, нужны душевные перепетии и подъемы, но тщательно разлитые по емкостям, они остались неподвижными. В моей работе нет места эмоциям, они могут в мгновение сломать то, что возводится годами кропотливого труда. А это куда важнее, чем мимолетная вспышка злости на человека, который является, как оказалось, братом, моего, теперь уже, мужа.

Кажется, стоило согласиться на занятия с ним с самого начала, и не доводить дело до подобных сомнительных развлечений.

Я поднялась, глядя на искренне довольного делом рук своих, человека, и присмотрелась внимательнее. Наверное, слабая улыбка, была воспринята невольной угрозой, но я безбоязненно пошарила в кармане и протянула деверю визитку.

– Мне прекрасно известно, кто вы, Клэр Стеферсон. И что я по вашему должен с этим делать? – брезгливо сдвинул он по папке невзрачный прямоугольник.

– Начать с самого начала, как и ваш брат. Если что, вы знаете, где меня найти. Бэйкер-стрит 221Б.

***

– О, мисс Стеферсон, я даже и не знаю, что вам сказать.

– Клэр, просто Клэр, миссис Хадсон, – отозвалась я, делая над собой усилие, чтобы скинуть с плеча сумку, которая, кажется, вросла в кость, оттягивая ее ниже.

– Клэр, милая, мне так неловко, и в то же время, я безумно рада, что эту комнату наконец снимут. Но я обязана предупредить, это все же подвал. Сырость отпугивает постояльцев. Я жила в такой с первым мужем, все стены были в черной плесени. Вспомнить жутко. Тут ее нет, но ассоциации…

Довольно бойкая старушка, хотя назвать ее таковой язык не повернется. Красивая женщина была в молодости, да и сейчас не растеряла некоего шарма, внутреннего стержня и непоколебимой веры в лучшее. Да, и не так проста она. Недвижимость в центре Лондона, дорогое удовольствие, даже с учетом богатой родни или наследства. Одни коммунальные услуги чего стоят, сплошное разорение. Нужен нескончаемый денежный поток, чтобы оплачивать сие достижение.

Ее мне посоветовал начальник, сказал у миссис Хадсон пустует три арендных комнаты, но сдает она, почему-то, только одну.

Не мне лезть в чужие тайны, может у нее там у прошлых жильцов случилась бытовая ссора, и они поубивали друг друга. Это, разумеется, в глазах обывателей, куда хуже, чем предполагаемая плесень. За меня замолвили словечко, и вот я здесь, стою вся мокрая от пота и усталости. Перелет был длинным и утомительным, хотелось просто лечь и не вставать минимум пару дней, чтобы сон смыл остатки усталости.

Связка ключей в тонких руках звенела и дребезжала, я смотрела на них как на завороженная и по, правде говоря, процентов семьдесят информации пропускала мимо себя.

– Не волнуйтесь, я несколько лет жила в Южной Корее, уж что делать с избыточной влажностью, знаю. Этим меня не напугать.

– О, это же замечательно. Делай с комнатой что хочешь, кроме разрушения стен, – она была так энергична, что вызывала невольные ассоциации с заводным плюшевым зайчиком старого образца, который помимо движения вперед весь подрагивал, подпрыгивал и ежесекундно встряхивался. – Ванная и кухня на первом этаже, на второй нет необходимости идти. Вот тут поднимаешься и все. Ключи бери, дубликат, уж пожалуйста, будь добра, сделать сама.

Я кивнула, а потом подтвердила слова вслух и сквозь сильно скрипнувшую дверь вошла в помещение. Воздух был влажным, словно весной в Пусане. Прохладное облако мелкой взвеси, облизало открытые участки кожи и осело неприятным холодком, от которого хотелось тут же избавиться.

Лева стена полностью обшита гипсокартоном, не оштукатуренная, не окрашенная, не обклеенная. Практически прямо от входа камин в стене, закопченный, окно широкие и грязное почти под потолком.

Что ж…зато места больше, чем в Корее.

– Спасибо, я передохну и возьмусь за приведение всего в порядок.

Домоправительница всплеснула руками, вызвав слабый отблеск улыбки на моем лице.

Трясогузка. Птичка такая, вот на кого она похожа.

– Конечно, милая, кладовая на спуске, ты видела, бери какие нужно средства, там же пылесос и метла с совком. Все что нужно, а я пойду, мое шоу начинается, осваивайся.

И упорхнула.

Правильное слово, и очень про нее. Я бросила сумку посередине и посмотрела на пережитые пальцы, передавленные острым ремнем, в красных отметинах и полосках. Сама же опустилась на грязный, пыльный пол, использую багаж и как подушку и как спинку кресла.

Устала.

Ужасно устала.

Начинать новую жизнь каждый раз так сложно и энергозатратно. А еще безумно одиноко. Но я справлюсь.

***

Воспоминания полнее всего приходят во снах, позволяя переживать себя снова и снова, сглаживая острые углы и придавая значимости очевидному.

Девочка Клэр Стеферсон, родилась в семье преподавателей в Нью-Йорке всего на два года младше своей сестры Рейчел. Мы жили небогато, но очень дружно, не зная проблем безотцовщины, нелюбимости, буллинга или чего-то подобного. Папа, глава кафедры политологии, в местном колледже, равно любил всех своих троих принцесс. Мама не разделяла нас с сестрой и с самого детства каждая из нас знала, что она важна, что заслуживает хорошего обращения и уважения.

Мы учились, мама работала преподавателем химии в том же заведении, что и отец, и все было у нас прекрасно, пока не грохнуло слово – переходный возраст. Сильнее всего он жахнул по Рейчел и, откатившись, оставил ее с вернувшимися на место мозгами, но третьим месяцем беременности.

Никто не ругался. Ей было девятнадцать, она заканчивала старшую школу и готовилась к поступлению, даже несмотря на свои загулы и байкерские посиделки. Я только перешла из средней школы в старшую и не могла винить сестру в ее выборе, просто жили мы замечательно, но слишком правильно. И, если это осознанный родительский выбор, то нам нужно было вывалиться за рамки, чтобы осознать, что внутри них лучше.

Я отделалась легким испугом, татушкой на непреличном месте, парой лишних проколов и сожженными волосами во время экспериментов по их покраске в различные радужные оттенки.

Так вот, о сестре. О предполагаемом папаше она молчала, как партизан на допросе, лишь выложила на стол стопку банкнот, выданную ей на аборт и впервые за долгое время разрыдалась.

Ситуация нас сплотила вновь, вытреся лишнюю дурь из разума дочерей рода Стеферсон, но беременность сама по себе не рассосется. Наклевывалась и еще одна проблема, у Рейчел был отрицательный резус фактор. И при всей удаче мира, вряд ли ей бы попался такой же партнер, а это значит, однозначный резус конфликт в перспективе. Да и девушки с отрицательным могли родить, даже при нашем нынешним уровнем медицины, только дважды, и аборт безжалостным организмом все равно засчитывался за первую.

Рей всегда это знала, и не собиралась разбрасываться дармовыми яйцеклетками, разбазаривая свое здоровье. Поэтому, при входе всегда был ящик с хорошими презервативами. Нас не ограничивали, и тем страннее был сам факт того, что залет случился.

Семейный совет во главе с самой будущей мамочкой, постановил – рожать.

Задание было выполнено в срок, но принес еще больше сложностей.

На последних месяцах Рей поступила в колледж, пусть и не туда, куда сперва хотела, но мы все по очереди должны были помогать с малышом на первых парах, и она взяла академический на год.

Беременность проходила тяжело, были и отеки и госпитализации, но в нужный момент родился мой племянник – милый и ясноглазый Майкл Джей Стеферсон.

Малыша любили все. Мы были одной семьей, одной командой, а в три гола в жизнь младшего Стеферсона пришло новое испытание. Будто кто-то сверху был сильно недоволен нашим маленьким счастьем, и поставил задачу себе его разрушить любыми средствами.

Майклу поставили аутизм.

Это было безумно тяжело, деньги улетали как в трубу. Рей училась и работала, родители брали двойные смены, дополнительные часы, я же училась и взяла на себя племянника.

Ребенок аутист – это ментально ужасно тяжело, да и физически. Это невозможность договориться, это элементы саморазрушения, припадки ярости, закольцованный действия. Я тонула в литературе на эту тему, мы пахали все и только так смогли выжить.

Эти яркие события не могли не нанести отпечаток на мою личность. После стольких лет возле нашего солнышка, я поступила на педагогический, совмещала с заочным психфаком и поставила себе задачу стать тем, кто будет помогать таким как Джей.

Я – нейропсихолог, дефектолог, с несколькими степенями, научными работами и постоянным совершенствованием в этой среде.

И это однозначно помогло вывести Майкла в лучшее из стабильных состояний. Ему уже пятнадцать, и он высокоактивный аутист. Красавец, хорошо учится в обычной школе, работает моделью, настолько он хорош, и занимается спортом. Очень любит животных и мечтает стать ветеринаром.

Сестра в приступах слабости плакала у меня в руках и клялась, что я лучший человек в мире, и только благодаря мне ее малыш такой.

Не спорю.

Но годы с ним меня выпили.

Я вложила всю себя в племянника и замкнулась.

Я не привязываюсь к вещам, потому что Майкл, в попытках добиться своего, уничтожал все, что могло ему показаться для меня ценным.

Я не привязываюсь к людям, кроме своей семьи, потому что их пугает подобная наследственность в нашем роду.

Я не испытываю лишних чувств и эмоций, потому что бережно собираю их и дарю своим пациентам, ведь им нужнее.

Когда мне исполнилось двадцать восемь, Рэй вышла замуж за прекрасного врача, который ничего не испугался, который любит Майкла и наших постравших родителей.

А я же с кровью вырвала себя из родового гнезда, и начала строить свою жизнь.

Два года в Израиле, год в Германии, год в Южной Корее, и вот я здесь по приглашению крупного центра помощи детям с расстройством аутистического спектра.

Менялись страны, жилье, окружающие меня люди, не меняется только цель – сделать все для тех, кому кроме меня никто не поможет.

Я открыла глаза, позорно заснув прямо на полу, и потерла глаза. Комната лучше не стала, но я справлюсь.

А сейчас…

– Клэр! Я такое сегодня делал, мой конь повредил ногу и мы лечили… – счастливое лицо Майкла с экрана и улыбки близких на заднем плане, это именно то, что нужно. Ведь только они – моя мотивация.

– Ты такой молодец!

***

До выхода на работу была еще неделя, и я потратила ее на то, чтобы привести свое жилище в порядок.

Все поверхности обработала средством от влаги и плесени, покрасила стены и даже потолок водостойкой краской для внешних работ, отмыла и очистила окно, проверила проводку. Нашла, кстати говоря, под досками пола течь с трех разных местах и вынесла мозг местным службам управления и контроля, отчего мне в рекордные два дня заменили все трубы, лишь бы я отвалила.

Миссис Хадсон была счастлива, что никак не сказалось на размерах арендной платы, но мне жалко не было. Она приносила мне чай, разрешала эксплуатировать свою кухню и ванну, но почему-то рьяно отказывалась, если я предлагала использовать все это на втором этаже, чтобы не стеснять ее.

Мои слова вытащили из нее какой-то надлом, и я поспешила сместить фокус внимания.

К концу недели, когда выветрились посторонние запахи, остатки лишней влаги выжег разведенный камин, а немногочисленная мебель заняла свои места, пришла посылка с вещами из Кореи. Так уж вышло, что минимум я таскала с собой, а основной багаж отправляла международной почтой.

Так комната стала жилой и очень милой, особенно, когда книги заняли огромный стеллаж на все стену у входа. На дверь я закрепила зеркало, шкаф приобрела обычный с ящиками с штангой, куда прекрасно все уместилось. Гостей я не ждала, поэтому место в углу заняла большая кровать, застеленная сшитым маминым покрывалом. Рисунки Марка на стенах, большая рамка над камином с нашей семейной фоткой и рабочий стол под окном. Единственное, что было очень дорогим здесь, это два кресла возле камина. Их я не смогла проигнорировать, найдя на одном из перекрестков жилого района. Даже несмотря на то, что пришлось их перебрать и перетянуть обивку с нуля, мало ли гнездо тараканов внутри.

Комнатой я была довольна, собой не так сильно, поэтому последний день был пущен на салон поиски спортзала. Больше всего в найденном радовал бассейн, который я тут же и опробовала. Стоя в раздевалке и собирая полотенцем текущие по мокрым волосам ручьи, неожиданно для себя подмигнула отражению. Карие глаза, острое скуластое лицо, волнистые каштановые волосы, худая фигура как заслуга генетики, спорта и питания, почти модельная. Мы с Рейчел такие, неудивительно, что Майкл настолько хорош. Мой маленький принц.

– Мы справимся, Клэр. Что может пойти не так?

***

Коллектив центра принял меня радушно, даже несмотря на некоторый акцент и встроенный снобизм британцев.

Но никакой снобизм не помешал им завалить меня работой. В центр привозили детей, много детей и не всегда местных.

Реабилитация, социализация, подтверждение диагнозов и лица.

Ненавистные родительские, среди которых было так мало любящих и понимающих. Чаще всего это были усталые матери и злые отцы, если они вообще были. И просьбы вылечить. Вылечить их кровиночку.

Неизлечимо.