Все вместе

Все вместе. Пятнадцать глав, пятнадцать книг, пятнадцать жизней.

Коротких, но ярких.

Возможно, не таких коротких, когда о них вспоминаешь.

Вспоминаешь…

Прекрасная страна

Она девушка.

Большая и красивая.

Но живёт она там, где нет мужчин.

Редкий путник интересен ей безмерно, и она готова отдать ему все.

И отдаёт.

Разочаровавшись сразу или через много лет, она терпит, страдает, но потом всегда убивает.

Даже хорошего и даже того, которого любила безумно.

И снова ждёт.

И тоскует.

Страстная и нежная.

Терпеливая…

Было

Мне хорошо

От счастья

От меня

От нее

От всего

Что вокруг

Что сейчас

Что было

Только что

У меня

У нее

У нас

С нами

Было…

Может быть

В бушлате.

Почти весна.

По лестнице вниз.

Железная дорога, понятно сразу.

Перехожу на другую сторону.

Что я здесь делаю?

Иду и жду.

Жду, когда закончится этот день и наступит ночь.

Жду, когда что‑то изменится.

И знаю, что будет так же, как вчера.

Так же как год назад.

И как пять…

Но я иду.

Со мной она.

Моя музыка.

Я с ней.

Она со мной.

Ночь уже почти наступила.

Где‑то половина до ноля.

Скоро.

И может быть что‑то изменится.

Может быть.

Я верю.

Я подожду еще.

Пройду ещё и подожду.

Подожду…

Сестра

У неё так много собак, что я даже не знаю сколько их.

Когда мы в детстве играли в города, то столицу Венесуэлы Каракас произносили с ударением на

последнем слоге, а надо было на втором.

Она потом жила в этом городе. Долго.

Кто бы мог подумать.

Как младшему брату она постоянно дарила мне подарки.

А я постоянно ломал что‑то, что ей было дорого.

Она это целый мир для меня.

Один из четырёх. Того, далекого детства.

Жизнь непростая штука.

И у неё.

Трое сыновей. Не знаю сколько собак. Муж. Дипломат и посол. Мексиканец.

Это не просто.

А город, в котором она сейчас живёт, мы называли всегда правильно.

Мехико.

Дед

Слезится глаз

Хромает

Упал

Сломал ребро

Больно кашлять

Кожа прозрачная

Морщины

Худой

Тяжело говорить

И дышать

И ходить

И жить…

Ждать

Самое тяжелое это ждать

Когда вырасту

Когда пойду в школу

Когда ее закончу

Когда смогу делать то, что умею

Когда дадут делать то, что умею

Когда встречу ее

Когда они родятся

Когда они вырастут

Когда появятся внуки

Когда буду смотреть на океан на закате

Когда уйду…

Кружка

Посудомоечная машина смывает рисунок на кружке.

Скоро он исчезнет совсем.

Как и я…

Живой

Страшно

Могу умереть

Опять

Один

Никто не придет

Так убивать

Себя

Я начал давно

Пропасть тянет

Как не отходи

Она здесь

Она внутри

И падаешь

В колодец

Без дна

Вырву себя

Найду

Спасу

Прощу

Помогу

И не узнаю себя

Потом

Потеряю того

Кто упал

На дно

Которого нет

А я

Есть

Без него

Без меня

Живой

Почти…

Беги

Она сидела рядом.

Ее речь была спокойна и рассудительна, а сама беседа логична, осмысленна и похожа на дружеский разговор.

Но, через пять минут, у него дико закололо, заболело и заныло в груди.

Сердце? Невралгия? Что‑то с желудком?

И в этот раз, и потом.

Врачи, исследовав его вдоль и поперек несколько раз, не нашли признаков нездоровья и источник боли.

Да и сама боль подвергалась сомнению.

В последнее время он слишком часто думал о суициде, смысле жизни вообще и о том, что мир катится черт‑те куда, а профессиональные победы, личностный рост и денежные поступления оставляли желать лучшего и это еще мягко сказано.

Помочь мог только тот, кто всему научил.

– Александр Николаевич, у меня к вам просьба.

– Да, Миша, я тебя слушаю.

– Я собираю на праздник своих близких друзей, вы не могли бы прийти, я вас очень прошу.

– Спасибо Миша, ты знаешь я не хожу на массовые мероприятия, на них я чувствую себя как на работе.

– Александр Николаевич, это необычная просьба.

– Расскажи поподробней.

– Я знаком с одной… В общем я не могу понять и правильно оценить ситуацию.

– Ты сомневаешься?

– Да, я в растерянности.

– Кажется, это я слышу от тебя в первые.

– Да, Александр Николаевич я не уверен в том, что я понимаю какой здесь можно поставить диагноз.

– Миша, но дело же не в диагнозе. Ты же понимаешь, что он нужен чтобы знать, о чем мы говорим в профессиональном сообществе. А в том, что в действительности происходит с пациентом необходимо детально разбираться лечащему врачу или консилиуму.

– Да, но…

– Это личное?

– Да.

– Тогда я могу тебя спросить, как ты сам оцениваешь

ситуацию?

– Я не понимаю…

– И все же.

– Я не готов перечислить несколько заболеваний которые безусловно встречаются, но только не все вместе, не у одного человека сразу, это нетипично и моя оценка предвзята, я знаю пациента лично.

– Насколько все серьезно.

– Иногда я испытываю страх, вернее ужас и мне самому уже нужна помощь.

– Все так серьезно? Ты не справляешься?

– Да, я не выдерживаю, очень мощная энергетика, одна атака сменяется другой при внешнем дружелюбии и даже любви, я как будто сгораю. Как спичка. Быстро. Очень быстро. Такое со мной впервые…

– Да, вероятно случай действительно серьезный и ты меня заинтриговал.

– Я вас очень прошу мне помочь.

– Хорошо, я приду.

– Спасибо.

На встрече Александр Николаевич нашел время побеседовать с ней.

Так чтобы у нее это не вызвало подозрений.

Несколько дней после, он пришел к Александру Николаевичу.

– Миша, как ты знаешь, в нашей стране нет принудительной госпитализации.

– Все так серьезно?

– Да Миша, случай очень серьезный. Я еще не встречал подобные проявления разных симптомов полярных по существующей практике заболеваний. Это похоже на эшелонированную атаку. Ничего для меня необычного, но это как будто перед тобой не один сложный пациент, а сразу десять или даже больше.

– Насколько все серьезно?

– Очень Миша, очень серьезно и меня беспокоит, что ты в самом центре событий, вернее в эпицентре и ты не справляешься.

– Мне не хватает сил, энергии и профессионализма.

– Миша, в стационаре, даже у меня было бы очень мало шансов, при всем богатстве современной фармакологии, помочь и найти решение данной проблемы. На лечение ушли бы годы и я не уверен в том, что она бы когда‑нибудь вышла здоровой из клиники, да и вряд ли она бы вышла…

– Я с ужасом думаю о вашей возможной рекомендации.

– Ты прав Миша.

– Что же мне делать?

– Беги.

Утром

Когда‑нибудь меня найдут мертвым.

И хорошо если в постели.

Ранним утром…

Ад

Меня там уже ждут.

В аду у меня будет много работы.

Профессионалы востребованы.

Даже там.

Особенно там…

Мир обезьян

Мир обезьян не изменится.

Ни сегодня.

Ни завтра.

Никогда.

Капитализм

Строительство обезьянами башни из гуано под проливным дождем.

Скрипка

Кто не умеет на ней играть, но страстно этого желает, склонен к попыткам извлечь прекрасные звуки из этого инструмента с помощью агрессии.

Их надо учить с детства, долго, кропотливо и с любовью.

Тогда они будут уметь и смогут наслаждаться музыкой и собственным талантом.

Это сложно.

Это долго.

Но другого пути нет…

Получится

Соблазн стать оккупационной администрацией очень велик.

Народ всегда ведёт себя как узник концлагеря.

Безмолвный и терпящий все.

Так было всегда.

В концлагере охранников меньше, чем заключенных.

У отары овец всего один пастух.

Нам надо что‑то менять…

Получится?

Школа

Школа делает тоже самое, что и дети.

Она урезает реальность до клипа.

И очень сильно бесится, когда дети делают этот клип еще короче.

Лидерство

Кто первый оденется тот и молодец.

В этом краеугольный камень нашего проигрыша.

Успех

Проактивность, наглость и нахрапистость.

Это не способ достижения успеха.

Это агрессия, с помощью которой отстаивают свое мнение и манипулируют другими.

К успеху это не имеет никакого отношения…

Расплата

Народ хитер умен и талантлив.

Он ждет.

Долго.

Очень долго.

Ждет.

Когда этот жирный и очень опасный кабан‑секач заберётся в топкие болотистые лесные чащи, сатанея

от своей наглости, самоуверенности и жадности, которая у людей называется алчность.

В этот самый момент его безжалостно, легко, цинично и расчетливо забьют как обычную свинью.

Жрите миллиарды, покупайте бескрайние поля земли, дворцы и шале с горнолыжными склонами, делайте что хотите.

Продолжайте залезать в топкую землю, которая уходит все глубже и глубже в болотистую илистую трясину.

За вами наблюдают.

Вас ждут.

Давно.

Долго.

Цинично, расчетливо и глядя в ваши глаза…

Судьба

Вождя поменять можно, а народ нет…

Тварь

Поведение полицая, надзирателя и соглядатая – унижать, третировать, лишать достоинства.

Все полицаи, надзиратели и враги заканчивают одинаково.

С веревкой на шее, раскачиваясь на столбе, с табличкой на груди, на которой написано «тварь».

Революция

Революция, это истеричная манипуляция естественным процессом развития общества.

Как кубик Рубика, который можно разломить на части и затем собрать идеально.

Если не умеешь его собирать, то каждый раз придется его разламывать, чтобы собрать смешавшиеся разноцветные грани правильно.

Пока вы не научитесь собирать его по‑честному, придется его ломать снова и снова…

Чистота

Две комнаты.

Одна грязная, другая чистая.

Если не убираться в грязной, то грязно станет в обеих.

Собаки

Всем нравятся дрессированные собаки, но люди считают, что могут себя вести как собаки, которых никто и никогда не дрессировал…

Жертвоприношение

Коррупция, это жертвоприношение.

Мы не очень‑то верующие люди.

Или не очень образованные?

Суд

Сначала появляются нормальные граждане.

Потом появляется нормальный суд, состоящий из нормальных граждан.

Волк

Сажаем поджарого агрессивного и отважного волка в клетку.

Кормим хлебом и макаронами.

Что получим в итоге?

Облезлого, больного, ничего не способного и уже не волка.

Как сделать так, чтобы он снова им стал?

Вернуть в лес.

Иначе никак…

Деньги

Я умею зарабатывать деньги.

Просто не хочу…

Спорт

Каждая травма, которая заживала как на собаке в молодости, напомнит о себе в старости и будет болеть

нестерпимо и постоянно.

Без побед.

Без медалей.

Без кубков.

Без трибун.

Без фанатов.

Болеть…

Ад

Это когда хочешь умереть, но не можешь.

Прошлое

Мне стыдно что я ошибался.

Перестану ли я?

Вряд ли…

Дом

Я живу в нем очень давно, наверно уже вечно.

Мы ровесники и наверно я даже старше.

Почему я не могу его покинуть?

Возможно, я ему нужен.

Или он мне?

Я не знаю…

Двор

Под кронами деревьев, мимо подъездов пятиэтажки и детской площадки.

Вдыхая влажный воздух прошедшего дождя и запах жареной картошки из чьей‑то кухни.