© Михаил Остроухов, 2022

ISBN 978-5-4485-3771-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Автомобиль с откидным верхом ехал по дороге, которая широким проспектом пересекала кофейную плантацию.

Шофер-метис, преисполненный гордости, что ему доверили руль, надавил на клаксон для того, чтобы на него обратили внимание разноплеменные мужчины: носильщики и погонщики мулов, толпившиеся возле бочонка с водой. На обочине дороги полнотелая негритянка, в красном платье и с белым тюрбаном на голове, поила всех желающих.

Скрип осей, щелканье кнутов, натужный рев мулов, перепалка рабочих на всех основных языках мира, – создавали шум табор: на плантации собирали богатый урожай. Когда же две повозки столкнулись, и погонщики: негр, с дико сверкающими глазами, и индеец, в выцветшем полосатом пончо и с непроницаемым медным лицом, принялись выяснять отношения, поднялся такой гвалт добровольных адвокатов каждого, что клаксон, вынужденного затормозить автомобиля, был едва слышен. И все же присутствие автомобиля, а вернее человека, занимающего в нем место пассажира, разрешило ситуацию скорей, чем это могло произойти естественным путем.

Повозки расцепили, негр и индеец разъехались, не прекращая, однако, задирать друг друга словами.

Автомобиль затарахтел дальше. Пассажиру сидевшему в нем: Тирру Пернату, хозяину и капитану «Цербера», клипера английской постройки, было за пятьдесят, но об этом мало кто догадывался, потому что капитан обладал моложавой внешностью. Боцман, плавающий с ним с тех пор, когда ещё Тирр Пернат был младшим помощником, покрылся морщинами и лишился большинства волос на голове, а Пернат оставался неизменным, только на скулах кожа с годами стала краснеть и шелушиться.

Тирр Пернат сильно потел, он то и дело вытирал себе платком лоб. Не смотря на жару, его капитанский китель был застёгнут на все пуговицы, единственное, в чём Пернат сделал себе послабление, он держал форменную фуражку в левой руке, положив четыре пальца сверху на лакированный козырек.

В конце дороги-проспекта за каменным забором, возвышался трех этажный дом с узкими как бойницы окнами.

Как только автомобиль въехал в открытые ворота, наперерез машине кинулся ощетинившийся зверь, в котором трудно было признать собаку, и только в крайнем случае согласиться, что это её пещерный предок. Зверь подлетел уже к самым колёсам автомобиля, как вдруг страшный рывок за шею остановил его, при этом тело ушло вперед и развернулось на 180 градусов. Изнемогая в злобном лае, пещерный предок собаки задергался, как висельник в петле, цепь не пускала его дальше.

Автомобиль проехал мимо беснующегося зверя и затормозил на площадке перед домом. Машина дернулась и заглохла. Тирр Пернат шагнул со ступеньки.

Чернокожий швейцар, в красной униформе с золотыми орехами пуговиц, распахнул перед Пернатом массивную створку парадной двери.

Тирр Пернат быстро взошел по широкой лестнице под несфокусированным взглядом сонного слуги.

В коридор выходило три двери, Пернат толкнул среднюю, и оказался в комнате, на полу которой был ковер ручной работы из Персии, а одну из стен украшала коллекция оружия: мушкет, произведенный на мануфактуре Гамбурга, лук со стрелами вождя племени каннибалов с острова Папуа – Новая Гвинея, сабля времен Филиппа второго из знаменитой испанской стали и пистолет тульского мастера с собачкой в виде грифона.

Меблировку комнаты составляли низенький турецкий диван с обивкой из сафьяна, резной шкафчик со стеклянными дверцами и столик с серебряным кальяном на нем.

Из-за шелковой занавески, оправляя на ходу полу махрового халата, вышел хозяин: плантатор Грум Конгруэн. Острый удлиненный нос, глаза – две расширяющиеся к носу щели, рот выглядевший кривым рубцом, а главное цвет лица зеленовато землистый делали его похожим на покойника.

Сторож, находившегося неподалеку от дома Грума Конгруэна кладбища, уверял, что не раз видел, как рано утром Конгруэн неторопливо идет по центральной аллее. А однажды сторож даже слышал, как кто-то окликнул плантатора из могилы. Но свидетельство человека, тридцать лет охранявшего покойников, не приняли всерьез, решив, что как полицейский подозревает в каждом встречном преступника, так и сторож кладбища видит в любом ожившего мертвеца.

И только когда в деревне стал известен случай со священником, который посетил проездом дом Конгруэна, люди задумались, кто же на самом деле их сосед? В тот вечер Грум Конгруэн и священник, сидя у горящего камина в глубоких креслах с ручками, оканчивающимися вырезанными из дерева лапами льва, с увлечением спорили, существует ли вечная жизнь или нет. На маленьком cтолике викторианской эпохи выстроилась уже целая батарея из опорожненных бутылок великолепного Токая, как вдруг Грум Конгруэн заскрипел зубами так, как будто это был звук отворившейся дверцы дубового шкафа с несмазанными петлями, и произнес хриплым голосом:

– А я утверждаю: бессмертия души нет.

Священник клялся потом именем Христа, что глаза Конгруэна в тот момент забегали, как у пойманного воришки.

– Будешь пить? – предложил Конгруэн, увидев Тирра Перната.

Пернат пожал плечами, выказывая полное равнодушие к спиртному:

– Я потопил корабль.

– «Цербер» утонул?

– Нет. Ночью у Сухой балки я столкнулся со шхуной. Вахтенный уверяет: на ней не было огней. Врет. Проморгал скотина.

Тирр Пернат хмуро смотрел на Грума Конгруэна.

– Давай уясним: шхуна утонула, ― плантатор сел на диван.

– Утонула, ― эхом повторил Тирр Пернат.

– Вместе с людьми? – теперь Конгруэн смотрел на Перната взглядом василиска.

– Я их не стал подбирать, ― ответил Пернат.

– Правильно, ― Конгруэн почесал волосатую ногу под коленом, ― на твоем корабле им не место, ― Конгруэн подошел к буфету, открыл резную дверцу, и достал бутылку коньяка, сделанную в виде раковины, ― выпей-ка.

Конгруэн разлил коньяк по хрустальным стаканам.

– Людей и так слишком много. Это судьба, – Конгруэн взял со столика зеркало в раме из слоновой кости, – посмотри.

– Зачем? – отстранился Пернат.

– Она у каждого на лице, ― Конгруэн повернул зеркало, и Пернат покосился на свое отражение.

– Ха-ха-ха, ― засмеялся Конгруэн, ― поверил!

– Ха-ха-ха, ха-ха-ха, ― Пернат подхватил смех.

Конгруэн вернул зеркало на место, и снова разлил коньяк по стаканам:

– Я собираюсь увеличить размер посевных площадей, мне нужен еще один перевозчик.

– Я могу возить больше, ― предложил Пернат.

– Я подумаю, ― Конгруэн опрокинул в себя еще один стакан.

Вечером предыдущего дня Элиас Кук, журналист, сидел в «Золотом якоре» и прихлёбывал то, что Грум Конгруэн выдавал за кофе. Более отвратительного пойла трудно себе представить, однако кофе Конгруэна пользовалось спросом. С первым глотком каждый чувствовал, что границы мира раздвинулись, но уже второй глоток приводил человека в состояние затяжного спора с сами собой, словно его «я» было разделено на две половинки, которые не могли договориться о том, кто главнее. Порой спор прерывался неврастеническим хохотом. Положение усугублялось тем, что всё это время между двумя половинками лежал заряженный револьвер.

Элиас не видел вокруг себя ничего, сосредоточенный на понимании слова «быть», и одновременно, казалось, видел всё, даже то, что делалось у него за спиной.

В довольно большой зале размещалось два десятка полированных столов. Среди них бегали слуги в синих куртках моряков. Часть помещения занимала панорама с лежащим на дне судном. Рядом с выступающим из стены носом корабля были разбросаны части рангоута, пушки и бочки. С потолка свисала рыболовная сеть, довершая картину морского дна. Однако основным в этой композиции был золотой якорь. Он сразу обращал на себя внимание, находясь в центре площадки.

Якорь был символом вечной стоянки, на которую попадали завсегдатаи таверны. Кор Барт, знакомый Элиаса, был шкипером, но свернул паруса и стал на прикол возле известного всем неудачникам пирса – стойки бара.

Он сидел в дальнем углу в компании двух молодых матросов: крепких рыжих парней и травил свои доходные байки.

В таверне царил полумрак, и только за столом, где играли в карты, было светло.

Напротив Элиаса за столом сидел капитан портовой таможни Генрих Глермон: лысый, с пышными бакенбардами, скрывающими щёки. Глаза капитана сходились у переносицы, и Элиасу казалось, что на него смотрит Циклоп.

Однако веселье побеждало страх. Элиас чувствовал себя идиотом, который с улыбкой заглядывает в ствол заряженной пушки. И виновато в этом чертово пойло Конгруэна!

Капитан играл в карты с молодым человеком похожим на лакированную туфлю. Волосы его были густо напомажены, подбородок мерцал, как столовое серебро, а костюм был из ткани, которая могла бы показаться засаленной, если б не очевидное: молодой человек был одет с иголочки.

Внезапно партнер Глермона сделал резкое движение головой, ознаменовавшее проигрыш, и в следующее мгновение был уже на ногах.

Взор капитана обратился к Элиасу. Он смотрел над головой, казалось, обдумывая возможность раскроить череп. В ответ у Элиаса возникла мысль: опередить капитана. Молодой человек очень удачно освободил стул по соседству с ним. Но вдруг губы капитана разомкнулись:

– Вы можете играть в долг.

Элиас съёжился, инстинкт самосохранения повис у него на плечах, но проклятая весёлость, царапаясь как кошка, которую стараются запихнуть в мешок, заставила сказать:

– Играю.

На столе перед капитаном лежала груда золотых гиней не совсем привычных в трактире, но у Дагонского таможенника может быть что угодно.

Столько денег Элиас мог бы получить, работая всю жизнь, разыскивая скандальные материалы о похождении подвыпивших актёров или известия о разводе, благодаря которому мадам N получила 200 000 фунтов и сошла с ума.

По крайней мере, теоретически это возможно, главный редактор Тербс ценил Элиаса, и ему не грозило оказаться на улице.

Пока журналист размышлял, подстрекаемый к решительным действиям кошмарной весёлостью, капитан разрешил сомнения: отделив от груды золота десяток гиней:

– Играем.

Десять лет работы и экономии, мелькнуло в голове у Элиаса.

Капитан раздал. Элиаса сотрясал озноб беззвучного смеха. Но вот взгляд его упал на валета, и Элиас фыркнул, подумав, что у молодого сановника обязательно должно быть несварение желудка или грудная жаба или ещё что-то в этом роде, с такой кислой физиономией глядел тот с куска картона.

Капитан сказал: – Ещё.

Он держал карты рукой настолько густо покрытой черными волосами, что казалось, ее выставила из-под стола обезьяна.

Элиас тоже взял две карты. Из всех комбинаций у него выстраивался только паршивый стрит: 7, 8, 9, 10, валет разных мастей. Жалкая пародия на королевский флеш.

А ещё стрит, в переводе с английского, означает улицу. Внезапно Элиас представил грязную улочку на окраине Дагона, и себя в обнимку с фонарём.

Капитан объявил:

– Я открываю карты.

Элиасу удалось посмотреть на него с чувством превосходства.

Он произнёс:

– Удваиваю ставку.

Капитан мог сказать: «Пас», но, подумав, придвинул к маленькой кучке золота ещё одну.

Всё рухнуло. Карты открылись. У капитана было каре: четыре короля с надменными лицами, отвратительными в безусловности своего торжества.

Элиас выдавил из себя:

– Когда деньги?

Капитан ответил:

– Я даю Вам два дня.

Слово было сказано, и Элиас попал в положение человека, который завтра должен выйти на площадь, и, воткнув лопату в землю, найти золотую жилу. Мир покачнулся. Элиасу показалось, что все над ним смеются. Хотя почему показалось? Так действовало проклятое пойло Конгруэна.

В городе, где низенькие дома, как крысы, свесив длинные хвосты и, уткнув в землю носы, разбегаются в разные стороны, смеялись редко, и только в «Золотом якоре» веселье продавалось за большие деньги. Все радовались паденью человека, не смущаясь тем, что вскоре могут оказаться на его месте.

Элиас вышел из таверны. В открытую дверь за ним вырвалась вереница лиц обезображенных злобными гримасами, но, покружив немного в карусели, вернулась назад, словно злые духи не могли удаляться от чёрной могилы колдуна.

Была ночь. На улице, ведущей к порту, горел фонарь, всё остальное пространство сковывала тьма, из которой время от времени слышались голоса приманивающих добычу девиц. Но, судя по всему, им не везло: освещённое место пересекли только два бедно одетых человека: один без руки, другой на деревянной ноге. Элиасу на секунду показалось, что в этом городе все инвалиды.

Вдруг небо побагровело, казалось, Земля сорвавшись с орбиты понеслась навстречу Солнцу: на металлургическом заводе сбрасывали раскаленный шлак. Низкие облака приобрели алый оттенок. Теперь жизнь города протекала в кроваво красном освещении.

Из порта доносились звуки механических ударов, чередуемые с визгливо жалобным скрежетом, словно тиран железной рукой правил там своей империей. Работа в порту на погрузке кораблей не прекращалась ни днем, ни ночью.

Она не прерывалась ни на минуту с тех пор, как в соседних горах открыли месторождение железной руды, и привезли первую добытую тонну к удобной бухте, на берегу которой в то время был только маленький рыбачий поселок.

Один ученый подсчитал, что металла произведенного в Дагоне хватило бы на трос, которым люди легко бы притянули к Земле Луну. Он предложил осуществить такой проект, но его не поддержали, побоявшись, что на Луне найдутся богатые залежи полезных ископаемых, и это резко собьет мировую цену на них.

Меньше всего Элиас хотел окунуться в людскую толчею порта, и он поспешил, словно спасаясь от преследования, за город.

Красные облака раздвинулись, открыв многочисленные звезды. В стороне вдоль опушки низкорослого леса, пожирая сухую траву, мелькали языки пламени, казалось, что этот пожар зажжен случайной искрой, вспыхнувшей при столкновении светил в тесноте неба: звезды строились в роты, разворачивались в полки, огнедышащие дивизии наступали на землю.

По водной глади моря были разбросаны блики света, Элиасу казалось, что он стоит на сцене перед залом благодарных зрителей, глаза которых светились счастьем.

Элиас шел вдоль кромки прибоя, слушая шелест волн, и вдруг не поверил своим глазам: на берегу лежала девушка. Мокрое дорожное платье с глухим воротничком только подчеркивало красоту ее фигуры.

Элиас подошел ближе. Первым делом он встал на колени и склонился над девушкой, чтобы послушать, бьется ли ее сердце. В этот момент веки незнакомки дрогнули, и она открыла глаза.

– Кто ты? – спросила девушка.

– Друг, ― ответил Элиас.

– Я очень устала, ― произнесла незнакомка слабым голосом.

– Я тебе помогу, ― сказал Элиас.

Он подхватил девушку на руки, и понес ее в город.

Квартирную хозяйку Элиаса звали Зара Тож. Эта полная, вечно заспанная старуха, с редкими седыми волосами на голове, часто патрулировала коридор в обществе болонки – собачки со скверным характером. Болонка не любила Элиаса и всегда встречала его лаем. Больше всего на свете Элиас хотел, чтобы собачка Зары его уважала, но до сих пор это оставалось несбыточной мечтой.

Элиас нес незнакомку домой и трепетал от мысли встретить Зару Тож в коридоре: что она подумает, увидев Элиаса с девушкой на руках? Порядочные девушки на дороге не валяются. Хотя жизнь, как показывает случай Элиаса, порой преподносит сюрпризы.

К счастью, путь был свободен, и Элиас без проблем попал в свою комнату. Уложив девушку на кровать, журналист сел рядом.

Лицо незнакомки было бледным.

– Где я? – девушка открыла глаза.

– В безопасности, ― успокоил ее Элиас.

– Я плыла на корабле …― девушка привстал на локте, и на глаза у нее навернулись слезы.

– Не плачь, ― попросил ее Элиас, ― все уже позади.

Девушка облизнула губы:

– Я хочу пить.

Элиас наполнил стакан водой из графина и подал его незнакомке. Девушка выпила весь стакан.

– Спасибо, ― сказала она.

Элиас открыл шкаф, из которого пахло сыростью, достал зеленую непрозрачную бутылку.

– Это тебя согреет, – повернулся он к девушке, и увидел, что она спит, накрытая одеялом до подбородка.

Солнце на цыпочках вошло в дом и разбудило Элиаса.

Журналист оторвал голову от подушки и, повернувшись в сторону гостьи, увидел, что девушка смотрит на него, приподнявшись на локте.

– Доброе утро, ― улыбнулся Элиас.

– Очень душно, – пожаловалась девушка.

На подоконнике лежала жестяная коробка из-под засахаренных фруктов с изображением индийской принцессы на крышке. Элиас отодвинул коробку, чтобы та не упала, и открыл окно. Воздух Жерцемна ворвался в комнату, принеся с собой утреннюю свежесть.

– Как ты себя чувствуешь? ― обратился Элиас к девушке.

Незнакомка оглядела комнату и, заметив на столе множество исписанных листков бумаги, вместо ответа спросила:

– Ты писатель?

– Журналист, ― улыбнулся Элиас.

И словно оправдываясь, торопливо добавил:

– Главный редактор очень меня ценит.

– О чем ты пишешь?