“В российском обществе, столь пострадавшем от ярости своих обожествленных отцов, легко заметить особую расположенность к детям, какое-то ласковое кружение вокруг них народной души. Это повсеместное внимание к ребенку как к олицетворению свободы, чистой и самодеятельной человечности приобретает у нас значение массовой психоаналитической процедуры, очищающей от гнета последующих возрастных напластований.”
"Отцовство" – это универсальная в своей теме книга, потому что, приоткрывая завесу над отцовскими чувствами, она автоматически становится как минимум любопытна любому человеку, у которого есть отец. Ты сам становишься героем этой книги, тем маленьким человечком, про которого автор говорит с бесконечной любовью и нежностью. Он подмечает мелочи, например, с упоением рассказывает как дочка сбрасывает ватку со стола, как она ест, что происходит с ее пищеварением, как маленькая дочь воспринимает мир (как изначальное ничто с выпуклостями и пупырышками), как она растет, как начинает ходить.
Михаил Эпштейн копает очень глубоко – он не рассказывает факты и даже не просто записывает ощущения, но рефлексирует – очень старательно и очень глобально. Сложносочиненные чувства, которые испытывает отец образуют что-то вроде мифологического сюжета, следить за которым очень интересно, потому что ни в каком своем друге-отце ты не встретишь такой степени эмоциональности самоанализа. Он задается обычными отцовскими вопросами: насколько контролировать ребенка? прощать или наказывать? упорствовать в воспитании или довериться естеству? Но при этом наслаивает на эти вопросы столько внутренних размышлений, что они уходят из области практичного в область высокого.
Дочь зовут Оля, она – центр мира рассказчика и центр всей книги. Она, единственная, названа по имени. (жена – просто Л., остальные – безымянны, включая бабушек и дедушек). Оля растет, обнаруживает характер, становится все более светским существом, учится играть в прятки, а отец внимательно наблюдает, тщательно фиксирует свои чувства и старается сделать философские выводы. Например, игра в прятки в его картине мира становится игрой в рождение, почти религиозным опытом возникновения и исчезновения. Религиозность вообще играет большую роль в этой книге, поскольку Эпштейна как культуролога и философа очень интересуют теологические аспекты взаимоотношений отца и дочери. Ему удается с одной стороны написать книгу, полностью отвечающую христианским ценностям, а с другой сделать ее очень светской.
Удивительно, но эта книга может быть полезна не только размышляющим о взаимоотношениях детей и родителей. Некоторые идеи Эпштейна, которые выводятся из опыта отцовства не относятся к нему напрямую и касаются чего-то общечеловеческого или даже повседневно-практичного, вроде опыта съема квартиры.
“Я думал, что ностальгия – чувство позднее, тоска по давно прошедшим временам; а оказалось – и по шестимесячному ребенку тоскуешь, когда он превращается в семимесячного. Это ностальгия, забегающая вперед, – по родному, уходящему в будущее. Чем быстрее перемены, тем сильнее напрягается душа, чтобы удержать уходящее.”
Аллюзии Эпштейна иногда занудны, а иногда – страшно увлекательны. Например, он рассказывает
о трактовке образе Крокодила у Чуковского: “В отличие от любящей материнской утробы и гибельной волчьей, крокодилья имеет как бы воспитующее значение: она погружает во тьму и затем заново исторгает на свет – чтобы проучить, наказать, временным злом восстановить справедливость и наставить к добру.”
"Отцовство" – это тихая и восторженная не то песня, не то молитва о самом важном и дорогом, о том, что открывает ребенок , что он несет – и бессмертие, и беззаботность и осознание несовершенства всех остальных творений.
Состояние родительства, таинственное и просветленное, транслируется Михаилом Эпштейном на весь окружающий мир и оказывается совершенно удивительным переживанием, о котором, пожалуй, больше нигде и не прочитаешь.