© Деревянко М.А., 2020

© Орловский П.В., Оформление, 2021

© ООО «Буквица», 2021

Быль 1

Елисей

– Елисей! – окликнул князь стоящего на обочине монаха. – Ты ли это?

– Как видишь, Войшелк, – развёл священник руками, словно раскрыл их для объятий.

Юный князь, ехавший во главе небольшой дружины, ловко соскочил с коня и сгреб Елисея в охапку.

– Глазам своим не верю! Князь подался в монахи!

– На всё Божья воля, – с мягкой улыбкой ответил Елисей.

– Но зачем сменил ты княжий меч на поповский посох?

– Долгая история. Давай-ка лучше обнимемся ещё разок. Давненько не видались.

Войшелк хитро улыбнулся:

– А монаху с грешными нехристями разве можно кумоваться?

– Христос не запрещал.

Обнявшись, други невольно предались воспоминаниям.

– А помнишь, как рубили супостатов? – задорно спросил Войшелк. – Славное было лето.

– Прекрасно помню. В монахи потому и подался.

– Неужто мучают кошмары и преследуют нави?

– Ещё как.

– Они же вороги!

– Твари Божьи.

– Поганцы!

– Человеки.

– Нас они не пощадят.

– Сие неведомо. И мы же не поганцы.

– Собакам смерть собачья!

– Не нам решать.

Войшелк сочувственно покачал головой:

– Ах, бедный Елисей. Совсем запутался. А я как раз дружину собираю. Пойдешь ко мне воеводой?

– Да я отвоевался.

– А может смерти испугался?

– Хочу спастись, скрывать не буду.

– Надеешься, помилует Христос.

Елисей перекрестился:

– Я в это свято верю.

– Да он же сам слабак. Себя не спас.

– Не тот силён, кто победил других, а кто собою смог пожертвовать.

Войшелк хитро ухмыльнулся:

– А помнишь любимую прибаутку моего батьки Миндовга?

– Какую?

– «Бог любит сильных».

– А ещё Миндовг любит повторять, что «нет ничего лучше того, когда бог направляет мой меч на врага», – подхватил Елисей.

– Вот видишь! – воскликнул Войшелк под одобрительный гул дружины. – Ты и сам всё знаешь. Так что Божья воля тут ни при чем. Нет лучшей доли, чем пасть в сражении. Душа убитого воя, подобно утреннему туману, воспаряет из пролитой крови прямо в ирей.

– Кто-то должен за это молиться, – скромно заметил монах.

– Пусть молятся те, кто не в силах поднять меч и натянуть тетиву. У нас иная доля. Разве ты не помнишь, как громили мы орды Койдана и Шейбака? Как справляли тризну на костях поганых?

Елисей всё помнил. Разве можно забыть, как разнеслось, словно гром, страшное слово:

– Татары!

Ранним утром гонец промчался по Новогрудку, будя жителей тревожным криком. Взмыленный конь загнанно храпел, но из последних сил нёс всадника, роняя пену и высекая искры из булыжников, устилавших мостовую. На торжище, перед подъёмным мостом, ведущим в Замок, лошадь замертво рухнула, будто знала конечную точку бешеной скачки. Гонец, проворно выскочив из седла, ударил в билу и вновь огласил:

– Татары!

Разбуженный город зашевелился, словно муравейник. Гончары, кузнецы, оружейники, стеклодувы, златомастера, бояре, купцы, городские старцы, воеводы, сельские люди, прибывшие из окрестных и дальних хуторов и вёсок, спешно покидали дома и стекались на торжище по узким улицам города. Суеты не было. Все расположились на заранее установленных местах: в центре – старцы, бояре, воеводы и священники, а по кругу – сельский люд, стражники и ремесленники. Вече напряженно молчало в ожидании страшных вестей.

– Молви, – обратился к гонцу городской воевода Остап Константинович.

– Татары взяли Городень.

– Сожгли?

– Поток и разграбление, – горько выдохнул гонец.

– А князь Юрий Глебович?

– Убит.

– Дружина?

– Пала.

– Рать?

– Разбита.

Гнетущая тишина нависла над вече. Из каждой семьи ушли вои на защиту Городени. Где они сейчас? Лежат на поле брани? Или в татарском полоне? Или бегут с позором? Одно другого не легче. Но ещё ужаснее было то, что дорога на Новогрудок теперь открыта. Испепеляющим смерчем прокатилось татарское нашествие по Руси. Киев, Ростов, Суздаль, Чернигов и десятки других некогда цветущих городов лежали в руинах, были разграблены и сожжены. Сдавшихся без сечи татары обложили унизительной данью, а непокорных убили или увели в полон. Первая волна нашествия не докатилась до Новогрудка, но местные жители слишком хорошо знали о нём от беженцев, нескончаемыми потоками хлынувших с юга и востока. Многие из них осели в Чёрной Руси. Да и в самом Новогрудке было немало ратников, успевших поучаствовать в сражениях с ордой. Все слишком хорошо знали, чем грозит нашествие. Поэтому главный вопрос воевода задал не сразу, а помедлив, но произнёс его спокойно, будто спрашивал о предстоящей охоте на волков:

– Куда идут татары?

– На Новогрудок.

Женщины не допускались на вече, но пронзительно, словно баба, заголосил бесноватый Кастелька:

– Горе-е отступникам! Молнии Перуна испепелят неверных! Грядёт божья кара!

Бесноватый волчком закрутился по торжищу, поднимая тучи пыли и продолжая выкрикивать угрозы и страшные пророчества. Никто его не останавливал. Все терпеливо ждали, пока Кастелька выдохнется. С приходом христианства принятое местной знатью язычество не исчезло и осталось верой сельского люда и ремесленников, хотя и среди них было немало приверженцев Спасителя. Веротерпимость стала отличительной чертой крепнущего княжества. Во многом благодаря этому оно и набирало силы. А вот Кастелька скоро затих, упав ничком на землю и прижавшись к ней щекой.

Встал воевода и зычно вопросил:

– Позор или сеча?!

– Сеча, – единогласно ответили старцы.

– Сеча, – согласились купцы и бояре.

– Сеча! – громогласным эхом откликнулись воины, сельский люд и ремесленники. Никто не желал рабства. Свобода для всех и каждого была важнее жизни.

Воевода подождал, пока унесутся ввысь волны многоголосого рёва, и провозгласил:

– Не пощадим живота своего!

– Не пощадим! – как клятву повторило вече.

– Кто поведёт нас на поганых?

Людские взоры с надеждой устремились на трон, где обычно восседал князь, но почётное место пустовало. Юрий Глебович, последний из рода Изяславовичей, правивших здесь со времён Владимира Святого, пал, защищая Городень. Остальные потомки Рогнеды погибли ещё раньше в кровавой междоусобице. Был лишь Елисей, князь из Литвы. Только что это за князь? Ещё молоко на губах не обсохло. Да и дружина: раз, два – и обчёлся.

Елисей, скромно стоявший в толпе, и сам это разумел. Выйдя вперёд, юноша громко рёк:

– Есть князь, который поведёт нас на татар!

– Назови! – потребовало вече.

– Миндовг!

– Почему Миндовг? – с удивлением спросил воевода.

– Кто покорил Литву, тот и татар не убоится.

– Не станет Миндовг за нас воевать с татарами.

– Взяв Новогрудок, татары двинут и на Литву. Среди покорённых литовцев Миндовг не найдет опоры. Ему нужен надёжный союзник. Ему нужен стольный город. А Новогрудку нужен сильный князь. Миндовг и Чёрная Русь нужны друг другу.

Елисей говорил столь убежденно, что многие призадумались. И всё же сомнения были велики.

– Мы испокон воевали Литву! – заносчиво выкрикнул кто-то из бояр. – Негоже идти к Миндовгу на поклон.

– Литва вам не чужая, – резонно возразил Елисей, – а татар одолеем только вместе. Русь оттого и покорена, что не смогла объединиться.

– Ежели на Руси православные князья были врозь, то с Миндовгом и подавно миру не быть, – задумчиво почесал бороду воевода Остап Константинович, – он же Перкуну жертвы приносит.

Вече ответило мощным гулом:

– Не хотим поганца!

– Уж лучше Данилу!

В Новогрудке было немного сторонников Данилы Романовича, сидевшего на столе мощного Галицкого княжества. Первая волна татарского нашествия не докатилась до южной Руси, и набравший силу Данила с вожделением посматривал на север. Пинское княжество уже платило ему дань. А кому охота быть вассалом. Новогрудок хотел своего князя, и Данилу освистали. Миндовга, казалось, тоже окончательно отвергли, но тут Елисей пронзительно вопросил:

– А ежели Миндовг примет Христа?!

Над торжищем прокатился порыв смеха. За два века Литву не смогли крестить. Поэтому никто не верил, что Миндовг ни с того ни с сего откажется от идолов, которым покланялась вся Литва. Воевода хитро улыбнулся и рёк:

– Ежели ты, Елисей, обратишь Миндовга в нашу веру, то лучшего князя нам не сыскать.

– Обращу, ежели снарядите со мной посольство!

– А не слишком ли молод для такого дела, – с сомнением покачали старцы седыми головами.

– Зато умен не по годам, – заступился за Елисея воевода, – Святослав в его годы греческие города брал.

Он положил руку на плечо юного князя и напутствовал:

– Дерзай!

На следующий день небольшое посольство прибыло в Керново. Миндовг княжил здесь совсем недавно, покорив со своим воинственным прусским племенем юг Литвы. Вытесненный с отчизны рыцарями, он пытался создать мощное княжество, способное противостоять внешним угрозам. Посольство с Новогрудка было как нельзя кстати. Керново не подходило для княжьего стола из-за своей малости. Да и местная знать не жаловала новоявленного правителя и не могла быть надежной опорой. Однако, будучи умным и дальновидным, Миндовг и виду не подал, что предложение на стол в Новогрудке для него так важно. Выслушав пламенную речь Елисея, он рассмеялся:

– Княжить я не против, только зачем веру менять?

– Мы православные, и князь у нас должен быть православный.

– Я и так возьму Чёрную Русь, – метнул Миндовг на юного посла тёмный взор, – в Новогрудке сейчас ни князя, ни дружины.

– Может, оно и так, – рассудительно ответил Елисей, – только одно дело править недругами и совсем иное – другами.

– Что ж, подумаю и завтра дам ответ, – закончил прием Миндовг. – А сегодня приглашаю на пир. Мой сын Войшелк будет тебя сопровождать и, думаю, сдружитесь. Вы, похоже, погодки.

Так Елисей познакомился с Войшелком. Они действительно были почти ровесники. Сын Миндовга отличался от отца моложавостью, светлым ликом и редкой, слегка вьющейся, бородкой. Зато полностью перенял стремительность и напористость. Он незамедлительно обрушил на Елисея массу вопросов.

– Вот ты предлагаешь нам принять Христа, – обратился он к юному князю, прогуливаясь с ним по берегу озера. – А как же заповедь «не убий»? Как нам тогда защищаться от татар, тевтонцев и остальных ворогов? Они только и ждут, чтобы мы подставили им обе щеки.

– Когда встаёшь на защиту малых и сирых, то и смертный грех прощается через покаяние.

– Получается, что, защищая Чёрную Русь, мы при этом не только грешим, но ещё должны и покаяться, – ухмыльнулся Войшелк. – Как-то совсем грустно от такой веры.

– Весёлого мало, – согласился Елисей, – потому что греха всё равно не избежать.

– Как так?

– А разве не грешно взирать безропотно, когда твоих родных и близких насилуют и убивают?

– Тогда зачем Иисус к смирению взывает?

– Чтобы укротить гордыню.

– Выходит, близких я могу защищать, а меня пусть рвут на части!

– Именно, – мягко улыбнулся Елисей. – Спасителя примешь, когда полностью вверишь Ему себя.

– Что-то слишком мудрёно, – покачал головой Войшелк. – Как ни крути, а своя рубашка ближе к телу. Тут надо крепко поразмыслить.

Ежели сын Миндовга имел время на раздумье, то самому князю медлить было нельзя. Собрав дружину, Миндовг окинул воев колючим сверлящим взглядом:

– Ну что, пора крест целовать.

Дружинники возроптали. Всю жизнь покланялись они богу войны Перкуну и не желали Иисуса, который смиренно пошел на распятие.

– Не хотим служить Христу, – твёрдо рёк убеленный сединами Гордень.

– Не мы будем служить Иисусу, а он нам! – назидательно воздел палец Миндовг.

– Как так?

– Я кому угодно поклонюсь ради Новогрудка. Без единой капли крови обретем Чёрную Русь. Навеки! Как Рюрик, Русь!

– А татары? А рыцари? А Данила с братом Василько? – усомнился Гордень. – И сейчас лезут со всех сторон, как саранча. Сечи не избежать.

– Нам ли бояться сечи! – весело воскликнул Миндовг. – Да и биться мы будем за своё, кровное!

– Тут ты прав, – крякнул Гордень, – только веру предков ни на что не променяю. Стар уже. Ты, князь, можешь поклониться Христу. Мы не супротив. Дело того стоит. Престолы на дороге не валяются. Княжь в Новогрудке. Наши мечи будут верно тебе служить. А вот веру нашу не тронь. Вера выше и власти, и богатства, и славы.

Миндовг развёл руками:

– Мне что, одному креститься?

– Сына возьми, – посоветовал Гордень.

– С Войшелком ясно, – изрёк князь, как само собой разумеющееся, – только вдвоём нам с таким княжеством не управиться. А кого мне садить в Нальшаны, Витебск, Пинск..? Там одни православные. Служитель Перкуна им не нужен.

– Я крещусь.

Вперёд вышел молодой воин Довмонт. Дружина осуждающе зашумела, но Миндовг стремительно вскочил с трона и громогласно провозгласил:

– Молодец, Довмонт! Дарую тебе Нальшаны!

Тут спохватились братья и племянники князя. Они сообразили, что могут не получить земель и поспешили дать согласие на крещение. Даже Гордень, почуяв наживу, быстро забыл о вере предков:

– Ради дела и я, княже, готов поклониться Христу.

– Да мне и самому Иисус не люб, – продолжал уговаривать дружинников Миндовг, – не по душе мне его смирение. Не сравниться ему с Перкуном-Громовержцем. Клянусь своим мечом: принесём мы ещё жертвы богам наших предков.

Однако никакие увещания не помогли. Дружина, кроме нескольких воевод, не захотела менять веру. Миндовг приказал виночерпиям принести алус, любимый напиток литовцев, надеясь, что он смягчит сердца воинов. Вои, обмакивая усы в пену, смаковали алус, хвалили напиток и воздавали хвалу князю, но крест целовать не собирались. Миндовг благоразумно не стал настаивать на своём. Не зря его имя означало многомудрый. Умение приспосабливаться к быстро меняющимся событиям во многом помогло ему вознестись на вершину власти. Вот и сейчас он здраво рассудил, что воины – не жрецы. Не важно, какому богу они молятся. Лишь бы исправно вражьи головы рубили. А тут и гонец прискакал с вестью, что татары идут на Лиду. Дружина мгновенно протрезвела. Вои, хватаясь за мечи, вскочили с лавок.

– Дадим отпор супостатам!

– Да они не на нас, а на Новогрудок идут, – рассудил осторожный Гордень, – до нас их коннице через дебри и болота не добраться. А потаенные тропы им не ведомы.

– Вот мы и ударим, откуда враг не ждет! – яростно сверкнул очами Миндовг.

– Не буди лиха, пока тихо, – возразил Гердень, – авось отсидимся.

Миндовг в гневе затряс жёсткой густой бородой:

– Не отсидимся. Рано или поздно татары и сюда придут. Предатели везде найдутся. Тогда и Новогрудка нам не видать как своих ушей, и сами в полон попадем.

Князь окинул ярым взглядом готовых к битве воев.

– Очистим от вражьей силы наши земли!

– Очистим! – как эхо повторила дружина.

– Не посрамим мечей наших!

– Не посрамим!

– Да помогут нам боги!

– Слава Перкуну!

Сборы были недолгими. У воя меч, щит и копье всегда под рукой. Оседлал коня – и в дорогу. Не успели Елисей и Войшелк обсудить богословские вопросы, как дружина была готова к походу. Юные княжичи едва успели примкнуть к выступившему войску. Миндовг всегда отличался стремительностью передвижения. Его дружина заставала противника врасплох и наносила сокрушительный удар. Вот и сейчас расчёт был на внезапность. Татары, обремененные богатой добычей и нескончаемой вереницей пленников, медленно продвигались к Новогрудку. Темник Шейбак решил попутно захватить Лиду, небольшой городок на границе Литвы с Чёрной Русью, чтобы обезопасить себя от удара в спину, а заодно и поживиться. Вряд ли крохотная Лида могла оказать серьёзное сопротивление. Татары разбили стан на берегу небольшой речушки Лидяйка и послали в городок послов с предложением сдачи. В то же время в Новогрудок темник заслал лазутчиков, чтобы выведать пути через леса и топи, найти слабые места в обороне города и подкупить предателей. Татары всегда так поступали перед вторжением, что приносило им неизменный успех. Об угрозе с севера Шейбак нисколько не беспокоился. Он знал, что Литва постоянно воюет с южными соседями и не пойдёт на орду.

Дружина Миндовга, как ураган, обрушилась на почти не укреплённый стан. Тяжёлая конница, словно гнилое полотно, разрезало на лоскуты лагерь противника, сметая и круша всё на своём пути. В ближнем бою татары лишились своих преимуществ: быстрого передвижения и меткой стрельбы из луков. Сам Миндовг во главе небольшого отряда, подобно выпущенной на волю стреле, мчался к шатру Шейбака. Темник спросонья едва успел выскочить наружу, как был сражён наповал ударом копья. Лишившись предводителя, татары бросились врассыпную, разбившись на мелкие отряды. Часть из них отступила к обозам, но тут их встретили бывшие пленники, освобождённые дружиной Войшелка. Хлебнувшие полона вои, как львы, напали на своих поработителей, нещадно мстя за убитых родных и свой позор. Отряд конницы ушёл к Лиде, но был полностью истреблен ратью, выступившей из города. Немало татар пыталось спастись вплавь, перебравшись через реку, но на противоположном берегу их уже поджидала дружина, прибывшая на подмогу из Новогрудка. Победа была полной.

– Вот видишь, без сечи не обойтись, – назидательно указал Войшелк Елисею на свой обагрённый кровью меч. – Как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. Если бы не наши мечи, ни Отец, ни Сын, ни Святой Дух не спасли бы христиан от полона.

– Бог и направляет наше оружие, – мягко возразил Елисей, вытирая меч.

– Тогда в чём грех? Я же выполнял волю Христа!

Елисей вложил меч в ножны и, повернувшись на восток, перекрестился:

– Господи Иисусе, Сын Божия, спаси меня грешного. Прости, что лишил жизни тварей Твоих.

Княжич снова осенил себя крестным знамением и простер руку на поле брани, обильно покрытое мёртвыми татарами:

– Как мыслишь, они творение Отца?

– У них свой Бог.

– Мы все ходим по одной земле и видим одно небо. Земля едина, небо едино, и всё создал Бог единый.

– И что из того? – пожал плечами Войшелк.

– А то, что я лишил живота тварей Его. В том мой грех.

– Мы лишь исполнили приговор.

– А разве палач не грешен?

Лицо Войшелка исказила недовольная гримаса:

– Спасибо! Мы вас спасли, а ты нас в палачи записал.

– Ни в коем разе, – засуетился Елисей, – для нас вы герои. Палачом я называю лишь себя, когда обращаюсь к Богу с молитвой.

– Какая-то двойная философия получается: перед людьми я герой, а перед Богом – грешен.

– Ты грешен перед собой, когда сам чувствуешь вину. А Бог милостив и всегда простит покаявшегося.

– Ну и намудрил, – расхохотался Войшелк. – Мыслю, что без бочонка пенистого алуса нам не разобраться.