Отзывы на книгу «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса»

В народно-праздничной карнавальной атмосфере, в которой строились образы Рабле, бранные выражения были искрами, разлетающимися в разные стороны от того великого пожара, который обновлял мир. Недаром на празднике огня «moccoli» – и звучало у каждой потушенной свечки «Смерть тебе!» с радостной интонацией. Нужно сказать, что форма веселой брани, веселых проклятий, веселого срамословия космических сил, имевшая первоначально культовый характер, в последующие эпохи играла существенную роль в системе образов, отражавших борьбу с космическим и всяким страхом перед высшим. Ведь древнейшая обрядовая брань и осмеяние были именно бранью и осмеянием высшей силы – солнца, земли, царя, полководца. Это осмеяние сохранялось еще в площадной праздничной брани эпохи Рабле.

Получить удовольствие, и даже большое, от чтения Рабле без этого замечательного анализа Бахтина, конечно же, можно, но понять Рабле до конца, понять его хотя бы до середины, я теперь, после чтения этой работы, почти что уверена, что нельзя.

Историческое развитие искусства и литературы, переход от образов средневековья к образам эпохи возрождения, и далее к классицизму, романтизму и до наших дней, вливание народной культуры в культуру официальную, и сложнейший симбиоз и уникальное явление (хотя Бахтин как раз настаивает на том, что не уникальное, а логично гениальное), которое представляет собой Рабле и его романы, все здесь, все на этих 500 с чем-то страницах.

А вот если Рабле совсем не нравится, не интересен, неприятен, читать или не читать Бахтина?
Конечно читать, потому что Бахтин очень умно, четко, ясно и интересно объясняет не только Рабле, но и огромный кусок в истории литературы, огромный пласт в развитии искусства вообще.

Книга Бахтина - это одна из тех работ по литературоведению, которые глобальны и по объему охваченного материала, и по широте поставленных проблем, и по проработанности предложенных теорий.
Но при этом она очень интересна, и прекрасно структурированна, и легко читается. И это сочетание делает ее уникальной.

Прочитала введение. Это введение рвёт шаблоны одним своим размером, а про содержание я вообще молчу. Шучу конечно, как раз о нём и пойдёт речь.

Гаргантюа и Пантагрюэля я читала на первом курсе, заинтересовала лекция по зарубежной литературе. Не дочитала, мучилась. Препод заранее предупредила, если не идёт - лучше отложить до срока. Срок ещё не подошёл, но я верю что придёт. А пока воспользуемся Бахтиным в качестве вазелина.

По существу:

Ключевое понятие - средневековая смеховая культура. Непонимание её сущности как раз и мешает должному восприятию произведения. Попробую в общих чертах раскрыть содержание понятия.

Средневековая смеховая культура замешана на карнавальной традиции, а это значит: праздник, маски, народное единство, полное устранение социальной иерархии (само собой на время карнавала), ликующее веселье. У карнавала нет зрителей, все люди неминуемо становятся участниками тотального лицедейства. Форма общения между людьми, речь приобретают невероятно свободные формы. Кстати, оказывается у европейского мата ноги растут именно из карнавальной традиции, правда носил он тогда несколько другую смысловую нагрузку. Приведёное в книге толкование посыла в жопу поразило меня до глубины души.

Смех Франсуа Рабле Бахтин определяет как гротескный реализм, уходящий корнями в средневековую смеховую традицию. С нашей колокольни прочувствовать это не представляется мне возможным, но попытаться представить очень даже интересно. Гаргантюа и Пантагрюэль поражает современного читателя нарочито потной физиологичностью. Герои не то что не изящны, они просто омерзительны до невероятного масштаба. Тупые ржущие пердящие обжоры и алкаши развратники. И вся книга об их похождениях. По ходу прочтения я воспринимала книгу не иначе как очень жёсткий стёб, только не понятно над чем. А оказалось что стёб есть, а предмета осмеяния как будто бы и нет вовсе. Просто такова народная культура, безвозвратно ушедшая в прошлое. И это не её недостаток, это просто объективная реальность. Юмор такой тонкий.

Современная культура изящна и статична, тела представляют из себя идеализированную законченность, а всё что символизирует движение жизни не эстетично. Средневековая культура акцентирована именно на движение. Роды, зачатие, смерть, поедание, опорожнение, все пограничные состояния живого - её достояние. Конец жизни символизирует её начало.

Ещё забыла сказать, средневековая культура амбивалентна, практически на каждый феномен своеобразный народный Asylum создаёт двойника - урода. Смеха ради. Так принято было.

Цитаты:

Леонардо да Винчи говорил: "Когда человек с радостным нетерпением ожидает нового дня, новой весны, нового года, то и не подозревает при этом, что тем самым он, в сущности, жаждет собственной смерти.".

"Среди знаменитых керченских терракотов, хранящихся в Эрмитаже, есть, между прочим, своеобразные фигуры беременных старух, безобразная старость и беременность которых гротескно подчеркнуты. Беременные старухи при этом смеются. Это очень характерный и выразительный гротеск. Он амбивалентен; это беременная смерть, рождающая смерть. В теле беременной старухи нет ничего завершенного, устойчиво-спокойного. В нем сочетаются старчески разлагающееся, уже деформированное тело и еще не сложившееся, зачатое тело новой жизни. Здесь жизнь показана в ее амбивалентном, внутренне противоречивом процессе. Здесь нет ничего готового; это сама незавершенность. И именно такова гротескная концепция тела."

Всё что смогла.

"...Я увидел, - признался Гоголь в "Авторской исповеди", - что нужно со смехом быть очень осторожным - тем более что он заразителен, и стоит только тому, кто поостроумней посмеяться над одной стороной дела, как уже вослед за ним тот, кто потупее и поглупее, будет смеяться на всеми сторонами дела"./

Что я узнал, прочитав книгу Бахтина?

Существовала отдельная тысячелетняя смеховая народная карнавальная культура, которая почти исчезла(?) с окончанием средневековья.

Что Рабле - главный выразитель этой смеховой народной культуры - не понимался правильно вплоть до Бахтина, несмотря на многочисленные оценки, довольно единодушные, дававшиеся виднейшими представителями культуры, прежде всего французской.

Что христианство было официальным мрачным пугающим внешним тысячелетним учением, навязанным власть имущими, которому противостоял народ в своей тысячелетней карнавальной культуре (что противоречит основным современным изысканиям о средневековье).

Что серьезность и смех не состояния, присущие одному субъекту, который использует их по надобности, а являются двумя универсальными точками зрения на мир, причем серьезность негативна, смех позитивен (позиция Бахтина колеблется по поводу серьезности).

Что сочные ругательства, гиперболизированные непристойности и богохульства (по Бахтину "материально-телесный низ"), которые использовал Рабле, являются не едкой насмешкой и веселостью, а есть уничтожающе-возрождающими, по сути сакральными, словами и действиями, за которыми, в конечном итоге, просматривается "золотой век" всеобщего равенства и счастья, то есть это пожелание счастья, благословения в своем роде.

Все эти тезисы вызвали у меня сомнения в их истинности, так как прочитав книгу Рабле, я всего этого не увидел. Кроме того, они вступили в противоречие с тем, что я читал о средневековье.

А.Гуревич пишет:
Поскольку регулятивный принцип средневекового мира - бог, мыслимый как высшее благо и совершенство, то мир и все его части получают нравственную окраску. В средневековой “модели мира” нет этически нейтральных сил и вещей: все они соотнесены с космическим конфликтом добра и зла и вовлечены во всемирную историю спасения.

Видение мира, где присутствовала "встреча двух уровней культуры, ученого и народного, являлось порождением глубокого своеобразия средневековой культуры. Оно было присуще образованному монаху, церковному деятелю, горожанину, крестьянину, рыцарю. Это видение мира широко представлено в искусстве того времени. Подчеркнем: это церковное искусство и монашеская изобретательность. От "культуры агеластов" - носителей "пугающего и напуганного сознания"(Бахтин) - ничего нет и в помине.

Хейзинга о средневековье: " Атмосфера религиозного напряжения проявляется как невиданный расцвет искренней веры. Возникают монашеские и рыцарские ордена. В них создается свой уклад жизни. «Жизнь была проникнута религией до такой степени, что возникала постоянная угроза исчезновения расстояния между земным и духовным»

Продолжаю размышления. Причина, по которой средневековая культура имеет, кроме осмеивающей стороны, возрождающую, я бы сказал, оптимистичную - религиозное христианское сознание, которое имело надежду на загробную жизнь, которая была реальностью их повседневной жизни. Скорее для Бахтина была двумирность, советская власть была той официальной культурой, которой он противостоял , а для средневековой культуры церковное учение не было официальным, это была кровь и плоть культуры средневековья, отсюда и жизнеспособность и полнокровность, отсутствие страха и возможность смеяться над самой собой, ни в коем случае не уничтожая при этом "серьезное". "Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?" - знала культура и спасение в церкви было реальностью для всех. Потому, когда Бахтин пишет:
"путы благоговения, серьезности, страха божия, гнет таких мрачных категорий, как "вечное", "незыблемое", "абсолютное", "неизменное", то рождается вопрос - о какой эпохе он пишет?
Когда произошла секуляризация сознания средневекового общества, а Рабле был пионером в этом процессе, тогда и изменилось содержание гротеска, который есть форма - сначала еще присутствовала индивидуальная, уже не церковная, вера в "золотой век" (по Бахтину), в дальнейшем эта вера отвергла всякую надежду, а осталась пустота, которую пришлось заполнить своим экзистенциальным смыслом, даже если этот смысл есть отсутствие смысла.

Бахтин пишет, что до него исследовали средневековый гротеск через очки своего времени, но я вижу, что и сам он смотрит через "очки своего времени" и своих личных предпочтений: классовой борьбы - противостояние народа и феодально-церковных угнетателей, очки воинствующего атеизма, считающего, что для людей религия только внешний феномен и они только ждут, чтобы посмеяться над ней, очки гегелевского идеализма с верой в исторический прогресс человечества и "бессмертие народного тела", очки советского диссидента - так же, как умный Рабле, он своим трудом противостоит системе, очки героического ницшеанства - вера в Человека, кинувшему вызов мертвому "апполонизму", противопоставив ему "дионисийские" прозрения и победившему.

Также думаю, всему свое место - материально-телесный низ, как сторона жизни, не может создать идеалы, ведущие к возрождению культуры, а разрушить может все. Почему же Бахтин не принял большевистскую революцию, которая была во многом торжеством материально-телесного низа с возрождающими целями. Выходит, теория разошлась с практикой, амбивалентность "низа" не проявилась.

Подведу итог. Книга эпатажная, тенденциозная, в то же время дающая толчок исследовать многочисленные вопросы для выработки собственного взгляда. Важно прочитать, ведь книга прочно вошла в советскую культуру и ее эхо часто звучит сегодня.

P.S. Исследуя темы книги, натолкнулся на мнение Аверинцева:

Сергей Аверинцев пишет:
У действительности - жестокий нрав: при жизни Бахтина о нем жестоко позабывали, а под конец его жизни и после его смерти мир канонизировал его теории, приняв их с большей или меньшей степенью недоразумения, тоже достаточно жестокого [5]. Всесветный миф о книге "Творчество Франсуа Рабле" - под стать всесветному мифу о "Мастере и Маргарите" Булгакова, чья судьба во многих отношениях параллельна судьбе бахтинского труда. Глаза Бахтина, обращенные в поисках материала для его утопии на инаковость Запада, словно бы повстречались с глазами его западных читателей, отыскивающих у русского мыслителя нечто недостающее на Западе - на потребу строительства их собственной утопии.

А может книга Бахтина - это грандиозная мистификация и он до сих пор смеется над нами? Тогда король не голый, а рогатый. Это в стиле Рабле)

Философ, мыслитель и теоретик литературы Михаил Михайлович Бахтин постарался на славу. Этим томом нерадивого студента-филолога можно убить как морально, так и физически - в произвольном порядке.
Воистину, эта книга вызывает амбивалентные чувства, прежде всего потому, что амбивалентность произведения Рабле в целом и отдельных его образов исследователь упоминает 182 раза, на каждой третьей странице печатного текста!
Бахтин убийственно серьёзен, даже когда пишет о смеховой культуре. Обсуждая пикантную лексику, самые непристойные ругательства он прикрывает звёздочками. Поэтому его работа в целом напоминает научный трактат трезвенника-язвенника о пользе пьянства и разгульного образа жизни... Интеллигентные уши автора торчат, знаете ли, а брутальные простонародные гуляния он при этом подает под очень сладеньким соусом возрождения и обновления мира... И вот ещё что покоробило: Бахтин утверждает, что для понимания Рабле надо прочесть его так, как его читали современники, а сам настойчиво и неоднократно находит у Рабле классовую проблематику, то бишь читает его вполне в категориях своей эпохи. Из-за всех этих причин книга не особо понравилась: позиция Бахтина не вызывает доверия, он скучен и очень многословен, постоянно повторяет сам себя.
Но если сквозь эти словесные дебри добраться до сути, то там найдется именно то, что нужно: интерпретация отдельных фрагментов романа Рабле и выводы на тему того, что это было. А за этим я к Бахтину и обращалась.
Попытаюсь кратко резюмировать, что я узнала из этой книги о той загадочной книге...

Дальше...

1) Прологи к каждой части - стилизация под площадное слово, своеобразную средневековую рекламу, состоящую поровну из славословия и брани.
2) Слова "...чтоб вам не испражняться без порки, чтоб вам мочиться только на дыбе, чтоб возбуждаться вам только под ударами палок!" выражают бездарность и непродуктивность мрачных клеветников, которых можно заставить работать только побоями.
3) Эпизоды, в которых обделываются от страха, призваны снизить средневековую серьезность, проникнутую страхом и страданиями, и настроить мир на отважный позитив.
4) Скатофаг - пожиратель кала. Часто бывал персонажем античных комедий.
5) Ругательства создают атмосферу фамильярности и свободы (это тоже плюс).
6) Гиперболизация продуктов питания несет в себе положительный момент: мотив изобилия. Это же мотив господствует в сцене пира и рождения Гаргантюа.
7) Эпизод с затоплением Парижа мочой Гаргантюа - когда его проклинают уцелевшие, оказывается, они произносят клятвы, популярные среди разных слоев населения, и по этим бранным словам читатель должен определить состав толпы.
8) Эпизод, в котором корол Пикрохол меняет профессию - это изображение развенчания короля карнавала с его этапами: развенчание, переодевание, побои.
9) Свадебный барабан имел эротическое значение. Бить в него - совершать половой акт.
10) Избиения кляузников - уничтожение старого мира и старой правды с одновременным рождением нового. Кстати, таким же образом можно истолковать почти каждый эпизод. Снижение, переходящее в возрождение - лейтмотив у Бахтина наряду с амбивалентностью...
11) Избиение братом Жаном людей в монастырском винограднике - это изображение праздника сбора винограда.
12) Старый магистр, который просит вернуть колокола - образ Сорбонны, социально и идеологически устарелой.
13) Эпизод, в котором на даму мочились собаки - пародия на праздник тела господня.
14) Сакраментальные вопросы "Жениться или нет? Буду ли я рогат?" - реакции на громкий спор современников Рабле о природе женщины и о браке. Женщина у Рабле по природе своей плодородна, а поэтому враждебна старости и умиранию. Поэтому Панург будет рогат, как только состарится и не сможет оплодотворят жену. И в этом надо видеть великий гуманистический пафос (любопытно только, как жена умудрится не состариться?) Панург же упорно хочет жить вечно, притом молодым, в мрачные прогнозы он не верит.
15) Агеласт - человек, не умеющим смеяться и враждебно относящимся к смеху. Эпизод с Пошеямом, который не дал монастырские одеяния для представления. Он заслужил смерти за то, что был носителем тупой и злобной пиететной серьезности.
16) Даже тень от монастырской колокольни плодоносна - это не утверждение о распутности монахов. Колокольня - символ фала. Речь идет о стирании границ между телом и миром и о развенчании идеалов монастырской жизни.
17) Эпозод о постройке стены из половых органов - это не сатирическое осмеяние дешевизны парижских женщин. Это оптимистический гимн плодородию как самой продуктивной и могучей силе!
18) Превращение вещей в подтирки - их снижение и осмеяние, но так же обыкновенная инвентаризация, пересмотр имущества для переоценки ценностей. Инвентаризация ведет к обновлению мира.
19) Путешествия Пантагрюэля - круиз по преисподней, а также нечто по мотивам реальных путешествий того века.
20) Письмо Гаргантюа к Пантагрюэлю - гимн юности, молодости, а так же телесному бессмертию через возрождение в потомках.
21) Эпизод со словом "блудодей"- это хвалебная инвокация Панурга и бранная инвокация брата Жана.
22) Многие списки в романе - пародия на популярный жанр стихотворных произведений, состоящих из бессмысленных наборов слов. То же самое - две крышесносные судебные речи.
23) Многие образы Рабле в его время были политически актуальны, у него множество отсылок к современности.
И напоследок пара интересных цитат.

Не может быть грустной еды. Грусть и еда несовместимы (но смерть и еда совмещаются отлично).

Пойти, что ли, поесть или помереть?..

Характерно, что в народном творчестве смерть никогда не служит завершением. Если она и появляется к концу, то за нею следует тризна (т.е. погребальный пир; так, например, кончается "Илиада"); тризна и есть подлинное завершение. Это связано с амбивалентностью всех образов народного творчества: конец должен быть чреват новым началом, как смерть чревата новым рождением.

Какая интересная мысль! А я-то в духе нашей циничной эпохи думала, что сказки заканчиваются свадьбой только потому, что после свадьбы - серые будни и ничего интересного не случается. А оно вон как: свадьба = зачатие, а значит, будут новые сказки...
Итог: в этой книге есть над чем подумать, но она очень утомляет.

Как мне нравится читать те книги, которые легко и просто объясняют то, что я лишь интуитивно почувствовала, но так и не дошла своим умом в силу разных обстоятельств. Эта книга - из таких.

Прочитала Рабле. Даже что-то поняла и почерпнула, но уже тогда все было отчасти благодаря моему знанию об этой книге Бахтина. Я уже знала, что с Гаргантюа все не так-то просто. И вот пришла очередь Бахтина. Просто и подробно он мне все расписал про Рабле, про его место во французской литературе, основные образы и их источники в народном сознании, основные функции площадной брани, образов тела и т.д. Я склонна серьезно воспринимать эту работу, но не с филологической точки зрения (я вообще ни разу не филолог, даже близко), а с исторической. Книга Бахтина стала так популярна, потому что отвечает новым запросам и предложениям на рынке исторических исследований. Она дает другую точку зрения на книгу Рабле и заслуживает рассмотрения и уважения хотя бы к количеству времени и усилий, затраченных на разработку теории. К сожалению, с гипотезами никогда нельзя быть уверенным на 100 процентов в их правильности, поэтому я спокойно простила некоторые шероховатости и возможные слабые места. Все равно подобный труд впечатляет.

Рабле - это что-то важное для французской культуры, как мне показалось. У нас же многие даже не слышали о нем или знакомились лишь с детской, сильно порезанной книгой. Забавно, мило и совсем не то, что задумывал автор (при этом я не утверждаю, что знаю о задумке автора). И все равно это что-то из разряда маст рид, что совсем не затрагивает каких-то наших культурных традиций. Так я думала. А Бахтин показал, что ошибалась. Явление народной смеховой культуры не ограничивается Франций или Западной Европой. Точно во всех местах, где царило христианство (ограничимся только этой религией) со своей системой постов, воздержаний и многочисленных табу, у народа было очень мало дней в году, когда он мог оторваться по полной. Что народ и делал, в свою очередь. Такие явления были характерны и для территорий, но которых проживаем мы с вами сейчас. Бахтин приводит идеальный пример отражения народного смеха в творчестве всем нам известного автора. Это Гоголь. И вот на этой главе я очень сильно стукнула себя по лбу. Конечно, именно апелляция к народным формам смеха так разительно отличает творчество Гоголя от других сатириков и писателей того же времени. Все таки народ - великолепный источник сюжетов, героев и анекдотов. Все авторы, обращавшиеся к нему, сильно выигрывают в своем творчестве.

Возвращаясь к Рабле... Если вам что-то не понравилось в рассказе о двух великанах, то можно и нужно прочитать Бахтина, чтобы понять, что то, что вас покоробило, взялось не просто так и не для удовольствия автора. Это есть проявление народного смеха. Вот так развлекался народ.