Когда я вижу состоятельного молодого бездельника, который от скуки на ровном месте измышляет себе великую любовь и великие страдания, чтобы упоённо изводить ими себя и окружающих, то сразу начинаю подозревать в нём типичного героя классического романа.
И главный герой «Тумана» Унамуно именно таков, хотя сам «Туман» назвать классическим романом никак нельзя. Автор определил своё произведение как «nevola» – искажённое испанское «novela»; то есть, это роман, но как бы не роман, в переводе оказавшийся «раманом» – почему бы и нет?
Характерные черты рамана как жанра – обилие диалогов, скудость описаний, сосредоточенность на душевных переживаниях главного героя. И мне кажется несправедливым, что «Туман», являющийся первым в мире раманом, до сих пор считается единственным: раманов с тех пор было понаписано немало, да и сегодня многие писатели со всего света следуют заветам Унамуно. Я же как читатель, полагающий, что в приличной книге на каждые пятьдесят страниц текста должны приходиться по меньшей мере одно полуторастраничное описание пейзажа и три полустраничных, глубоко осуждаю подобную тенденцию.
Но если немного серьёзнее, «Туман» – это модернистский эксперимент начала прошлого столетия, в 2024-м году не выглядящий ни оригинально, ни хотя бы ярко. К тому же он попал ко мне в руки в неподходящее время. Будучи в другом настроении, я, может, оценила бы если не содержание, то стиль: остроумные афоризмы, искромётные софизмы, блестящие парадоксы – книга будто напрашивается, чтобы её растащили на цитаты.
Или чтобы с ней поспорили: любовь, брак, вообще мужское-и-женское – это в принципе исключительно богатая пища для пламенных дискуссий, а если присыпать экзистенциальными страданиями, так вообще пальчики оближешь, но для нашего века, пожалуй, несколько жирновато. Можно полюбоваться тем, с каким нарочитым, даже кокетливым, цинизмом автор сочетает слова в предложения, но воспринимать их всерьёз – увольте.
Чуть больше интереса вызывает тот отрезок сюжета, когда автор вписывает в роман, простите, раман самого себя. Это тоже давно не ново (хотя в 1914-м, возможно, и выглядело свежо), но отношения писателя и созданного им героя щекочут читательские нервишки с тем самых пор, как Конан Дойл убил Шерлока Холмса.