Название: Жнивьё

Автор(-ы): Мэд Эссенс

Шаг первый. Отрицание.

Шаг первый. Отрицание.

Я помню, как миллионы людей по всему земному шару разговаривали вполголоса, чтобы излишне любопытные не проболтались о них соседям. Сломанный телефон, фонящее радио. Вот ты говоришь о том, что беды соседей нас не коснутся, а потом весь квартал говорит о тебе, как о разносчике скверных мыслей, что ничего лучше не придумал, как «наговаривать». Не любят их таких, наговорщиков. Во времена, когда лишнее движение в сторону воспринималось как дурной знак, а неосторожно оброненное слово могло забросить тебя в могилу, было страшно говорить вообще. Народ наш не очень хотел держать себя в руках. Всё искали оправдание своей злобе, искали причину в ком-то другом, хотя сами прекрасно знали, что ни они, ни кто-либо другой в этом не виноват.

Я помню, как бессонными ночами слушал крики и плач, которые, как мне казалось, очень громко сверлили собой стены вокруг меня. Такие пронзительные и острые, они застревали в кусках бетона и ещё долго эхом пытались пробиться дальше, вниз по высотке, но глубже моего маленького детского ума не уходили. Я запомнил это лишь потому, что в будущем очень редко слышал что-то подобное, что-то настолько же реальное и почти ощутимое, насколько невозможное. Вы могли подумать, что причиной тому стали смерти и горе. Возможно, близкие родственники потеряли ребёнка. Может быть, обманули кого-то, раздели до самой последней нитки и подло сбежали? Нет.

Радиолы у тех, что побогаче, а у простых рабочих маленькие кухонные радиоприёмники не смолкали круглыми сутками. Вот уже несколько месяцев к ряду новостные частоты трубят о том, что мир разваливается на куски. Ещё совсем недавно они смело и отчаянно били себя пяткой в грудь и заявляли о том, что нас это никогда в жизни не коснётся, что все беды обойдут стороной, а правительство уже предприняло все шаги к решению этой проблемы.

Шёл 1960-ый год, и маленького мальчика по имени Энтони, что безостановочно слушал эти радиопередачи прямо в машине, везут далеко-далеко за границу, вглубь огромного материка, чтобы хоть там ни одна напасть нас не сломила. Так говорила мне мама. Уверяла, держала мои маленькие ручки в своих, больших и тёплых, смотрела прямо в глаза и просила быть очень смелым и мужественным. А я, признаться честно, и не боялся ничего, не понимал всей суматохи и паники. А потом началось землетрясение.

Вы когда-нибудь слышали, как трещат камни? Имеете представление о том, как рвутся пласты земли? Может быть, когда-нибудь слышали о том, с каким треском падает гигантская секвойя? Всё это меркнет перед тем, какую картину нарисовало моё детское воображение. Невозможно было ехать по дороге, которая трещала по швам и расходилась от вибрации, опрокидывавшей людей на землю. Я никогда в своей жизни больше не слышал такого количества фраз «Это невозможно!». Моё маленькое тельце сидело на трясущейся словно желе земле и смотрело вдаль… На то, как падают линии электро передач. Как многотонные стальные опоры гнутся и заваливаются в сторону, обрывая толстенные кабеля. Как трясутся и хрустят деревья – всё равно какие, потому что ни одному из них не удалось устоять. Маленькая заправка, которую мы только-только проехали, потрескалась, словно пересохшая грязь под ногами – пластами, различными ромбами и квадратами, вся в сеточку. Но магнитола в машине всё также несмолкаемо твердила нам, что бояться нечего, и проблемы остального мира не смогут нас коснуться. Мне было пять лет, когда я впервые понял, что наше правительство нас обманывает.

Я никогда более не смог по-настоящему оказаться «дома». Мы жили в машине, постоянно переезжали всё дальше и дальше вглубь, подальше от побережий, подальше от скал, часами рассматривали карту, на которой мама и папа показывали мне крохотную точку среди всего разнообразия названий, синих линий рек, коричневых хребтов гор, куда больших точек столичных городов и многого другого. Я спрашивал, почему мы не поедем в большой город, на что они всегда находили причину. Мы были бедны, часто голодали, иногда воровали и бензин, и еду. Я плохо помню нашу жизнь в дороге, потому что много спал – мать говорила, что так мы быстрее путешествуем, как бы перемещаемся во времени. Но совсем не говорила, что позволить себе покормить меня чаще раза в сутки они не могли.

Они, мои родители, как и многие другие бежавшие в центральные регионы, бежали в первую очередь от самих себя. Много позже, когда землетрясения стали нормой, магнитола в машине стала рассказывать, куда лучше всего поехать, чтобы минимизировать последствия этих трясок. Даже после того, как ведущие и правительство нагло лгали прямо в глаза… «Ошиблись. Ничего страшного.» Они не верили в худшее до последнего. Не читали умных книг, не смотрели правде в глаза, не считали нужным предугадать дальнейшие события. Высшее образование, учёные степени, а ведут себя как подневольные солдаты, которым сказали бежать, но не сказали куда и сколько. Проезжая мимо крупных городов мы видели лишь очереди и толпы, которые покупали на последние деньги еду и тёплую одежду. На всех больших дорогах заторы из машин тянулись на многие километры, но все как один говорили, что едут «в гости, посмотреть страну, полюбоваться». Вероятно, они говорят это при мне, дабы не вызывать панику и лишних вопросов, но они не знают, что этого бреда я наслушался на три жизни вперёд. Я не верю вашей милой улыбке, мистер Пэррой. Я вижу, как потеет ваш лоб и дёргается глаз, а ваша жена прячет мокрое от слёз лицо руками. Но будь по вашему, я подыграю в этой «игре в отрицание».

Крохотные точки на карте зачастую оказывались деревнями. Старыми, пыльными, затхлыми, едва живыми, такими, что по одному лишь виду их жителей можно было назвать примерную эпоху, в которую они родились. Отрезанные от всякой цивилизации, забывшие про телефоны и радио, про телеграммы и электричество, про газ и машины как таковые. Вековые старики и старухи, не способные даже собственного имени вспомнить, показывали нам место, в котором мы могли спрятать машину и сами переночевать несколько ночей, чтобы потом двинуться дальше, потому как тряска не прекращалась даже тут. Ослеплённые невидимой опасностью, которая словно преследует нас, родители всерьёз обратились к вере, и во многих относительно крупных городах, в который мы останавливались проездом, они часами зависали в Церкви. Тысячи их таких было. Неспособное уместить в себя такую ораву людей здание трещало по швам, так что священники устраивали службы прямо на улицах. На меня, увы, это впечатление не произвело. Вполне наоборот, стало грустно и тревожно от того, что вместо поиска причины они убивают время, лёжа у земли и прося кого-то другого решить за них проблемы.

В одном из городов, дабы отвлечь свои мысли от этой нескончаемой дороги, я попросил у родителей книжку. Совсем безликие и напуганные, родители отмахивались от меня как могли, но в конце концов просто проехали мимо разграбленной квартиры, из которой кто-то вышвырнул целый шкаф, набитый книгами, и забросали этими самыми книгами весь багажник. Из них я и узнал, что худшее только впереди.

Землетрясения по всему земному шару спровоцировали вслед за собой мощнейшие извержения подводных вулканов. Целые цепочки подземных толчков всколыхнули самые опасные сейсмические зоны, которые впоследствии, как не трудно догадаться, вызвали не менее мощные цунами и наводнения. Морская солёная вода, насыщенная выбросами вулканов, в огромных количествах стала попадать на сушу. За первые годы после начала землетрясений и наводнений под воду ушли многие островные государства: Япония, Индонезия, большая часть Австралии, многие страны Европы, находящиеся у берегов океана, размытыми оказались огромные территории у побережий Африки. Более того, солёная вода стала смешиваться с речной, в свою очередь вызвав мор пресноводной рыбы и засаливание почвы, растворённое же в воде железо привело к её чрезмерному подкислению. Многие миллионы гектаров ранее плодородной почвы оказались безвозвратно потеряны. На уже существующих полях и посевных массово стали гибнуть растения, потому как агротехники не поспевали защелачивать почву – всё большие и большие вулканы, которые спали тысячи лет, стали извергаться со дна морского, что приводило ко всё более разрушительным наводнениям. Заменить почву было непозволительной роскошью и неоправданным риском, так как совсем непонятно было, в какой момент случится новое наводнение, что пустит все усилия коту под хвост.

Всё это привело к губительному голоду. Быстро вымирающие продовольственные культуры на кислых полях не могли прорасти год за годом. Не было таких производственных мощностей, чтобы удобрить миллионы гектар земли, не было столько рабочей силы, чтобы осушить затопленные низины, которые превратились в целые солёные озёра, отравляющие всё вокруг. Но даже катастрофа такого масштаба не остановила неверующих. Многие страны, приняв новые правила этой природной «игры», стали интегрировать новые подходы в свои образовательные системы. Ранее подвергавшиеся сомнению концепции и теории быстро стали завоёвывать своё место среди традиционных наук. Так на свет появилась генная инженерия. В обход всех этических норм, в обход всех рисков и предубеждений, что вмешательство в любое живое существо на таком глубоком уровне явит свету мутанта, что будет способен ужаснуть любого на него смотрящего. Многие учёные, стоило им только узнать о внедрении первых исследователей в области генной инженерии в лаборатории, высказались против этой задумки, но спонсировавшие эти исследования государства высказались за однозначное вмешательство – в генной инженерии видели невероятно перспективный способ решения насущной проблемы и чем быстрее учёные смогут продвинуться в своих исследованиях, тем менее болезненно пройдёт восстановление земель и сельскохозяйственных угодий после катаклизма.

Выбор пал на «царицу полей» и ближайшую «сестру» – на пшеницу и рожь. Первые эксперименты над зёрнами пшеницы и ржи были направлены на развитие их способности прорасти в сильно кислой среде, которая образовалась на бесчисленных километрах посевных. На тот момент немногие знали, как воздействовать на геном, кроме радиации или любого другого излучения, способного вызвать мутацию в организме. И хоть такой подход был абсолютно негуманным и далёким от успешного, во многом именно благодаря экспериментам с гамма-излучением были достигнуты первые результаты. Каких только опытов не ставили над зёрнами и маленькими ростками – прививали их к здоровой взрослой пшенице, облучали радиацией различной интенсивности, использовали химические гербициды в различной концентрации, дабы выработать в последующих поколениях устойчивость к ним. Яды, излишки удобрений, чрезвычайно кислая или, наоборот, щелочная почва, полив солёной водой, вмешательство в строение клеток, прививание к различным растениям, и, наконец, внесение изменений в уже мутировавшие и «изломанные» цепи РНК. К 1980-ому году на свет родилось нечто, чему предрекли спасти всю Землю.

Пшеница, крепкая как дерево, которую «снабдили» отдельно взятыми генами других растений. Она росла на несколько сантиметров в день благодаря части генома бамбука, корневая система её была устойчива к излишку воды и соли – спасибо мангровым деревьям, а специфическая наработанная селекцией устойчивость ко многим губительным факторам почвы делала её почти неуязвимой. Само по себе создание такого растения считалось чудом, чем-то невозможным, но там, в глубинах лабораторий и исследовательских центров, росли прямо на глазах первые стебли и колосья.

Не мудрено, что окрылённые успехом министерства и администрации за одну секунду выдали разрешение на проведение полномасштабных экспериментов, в результате чего было засажено целое поле на несколько гектаров. И результаты превзошли все ожидания – казалось, что всего через несколько недель это поле уже даст первые колосья, вне зависимости от наличия пригодных погодных условий. Но именно здесь начались проблемы, которых никто не мог предвидеть. Мутировавшие растения, чей геном был начисто пересобран и сломан, стали бесконтрольно расти. Крепкие и мощные стебли, вбиравшие воду словно насосы, через несколько недель не заколосились, а вымахали в огромные "пшеничные деревья" высотой в несколько метров и, судя по всему, даже не думали переставать расти. Мелкие зелёные почки, которые должны были, судя по всему, превратиться в листья, отсыхали и отваливались, а колосья, на которые так рассчитывали учёные, гигантской копной свисали высоко у них над головами, утыканные острой бахромой из остей.

Спустя месяц наблюдений и несколько проб, взятых из зёрен, стало ясно, что в пищу они не пригодны – зёрна и молодые стебли накапливали в себе гликозиды и соланин, вероятно, из-за предшествующих скрещиваний с другими растениями. И хоть по всем признакам полученное растение было пшеницей, но пищевой пользы от неё не было. Ещё одним открытием стало то, что засеянное поле стало расширяться. Исследователи отмечали, что высаженные зёрна на разных этапах созревания не дали всходов, однако те самые отсыхавшие почки, подхваченные ветром и разносимые по сторонам, дали основание предполагать, что данное растение размножается вегетативным способом.

Всё это ставило в тупик учёных. Обескураженные, они день и ночь проводили в лабораториях, лишь бы сделать хоть какие-то выводы из полученных результатов. Гигантский лес, который разросся посреди ранее пустовавшей равнины, заставил людей паниковать. Оголодавшие, они стали воровать опадавшие сухие колосья и употреблять их в пищу, пытались засеивать ими свои поля, собирали с экспериментального поля мелкие всходы с корнями, чтобы посадить их ближе к себе. Хлеб из ядовитой муки стал одной из последних капель. И без того отчаявшиеся люди, что бросили все свои пожитки в городах за сотни километров от их нынешнего места обитания, разрозненные, напуганные, голодные и больные – именно в таком обществе рождается главное противоречие, ломающее остатки здравого смысла…

"Они хотят нас убить. Выращивают специальное растение, которому даже солёная вода ни по чём, засаживают им целые поля и провоцируют обезумевших от голода людей его есть!". Так они говорили. Думаете, у них была хоть минутка на размышление? Хоть маленький червячок сомнений, хоть частичка рассудка, которая сказала бы им: "Они делают всё, чтобы спасти нас от голодной смерти"? Нет.

В крупнейшем исследовательском центре страны Н., уже спустя два месяца после начала эксперимента под кодовым названием "Рождение", начались погромы и нападения на персонал со стороны жителей ближайших городов и поселений. Так, местная газета писала: «Больницы провинциального города Номерда оказались переполнены деревенскими жителями, получившими серьёзное отравление "ядами растений". Опрос среди пациентов показал, что практически 90% из них так или иначе контактировали или употребляли в пищу колосья или стебли недавно выведенного сорта пшеницы». С другой стороны, спустя короткий промежуток времени, те же газеты писали о том, что в больницы стали поступать учёные, ответственные за разработку и исследования новых образцов растений. Работа по дальнейшей стабилизации полученных растений окончательно застопорилась в 1987 году, после того, как огромная территория, отведённая под поля, окончательно оказалась оторванной от остального мира, оборвав всякие пути сообщения из-за беснующихся людей и проблем с поставками.

Крупицы этой истории многие узнавали из сухих новостей, которые стали гораздо более редкими. Более не слышно было разрывавшихся комментаторов и ведущих, лишь на некоторых телеканалах стран в открытую говорили о том, что страна Н. проводит эксперименты на генномодифицированной пшенице и ржи. Я же знал гораздо больше, и вся эта история в один момент стала разворачиваться на моих глазах.

Лишь когда мне исполнилось 7 лет – в 1962 году – мои родители решили слегка остепениться и осесть в городе Лодермейн, чтобы я получил образование несмотря ни на что. В маленькой, почти деревенской школе немного было тех, кто осмеливался остаться на одном месте достаточно долго. Сам Лодермейн находился достаточно высоко относительно уровня моря, был сухим и более-менее устойчивым в плане сейсмической активности. Одним минусом было лишь положение города – самый центр исследовательской зоны, в которую попадал позднее и проект "Рождение" со всеми своими лабораториями. Каких-то несколько десятков километров отделяли черту города и заборы с колючей проволокой, которые встретят вас предупреждающими знаками о "запрете нахождения вблизи охраняемой территории".

В таком относительном спокойствии и прошла моя юность – голодная, несомненно бедная и полная отчаяния, но практически лишённая жизни в дороге и ночёвок в холодных, сырых и гнилых деревенских домах. Резкое сокращение посевных привело к тому, что закрылись практически все магазины и торговые центры – они переоборудовались в склады, на которых скапливались огромные очереди в ожидании "раздачи". Талоны на еду в скором времени также пропали, сменившись на суточные рационы питания без излишков, про нормальную одежду можно было также позабыть, потому как хлопок стал редкостью. Падение рождаемости и скачки смертности привели многие предприятия к упадку и банкротству, сократились морские грузоперевозки, добыча многих полезных ископаемых и их доставка в разные страны заметно снизилась, что также создало проблемы в топливной промышленности. Буровые вышки, находившиеся в океанах, практически все оказались сметены чудовищными штормами и землетрясениями, многие порты были затоплены вместе с кораблями и огромным количеством грузов, ожидавших отправки. На морском дне покоились миллиарды долларов и тысячи, миллионы тонн так необходимых людям припасов и ресурсов. К 1973 году я окончил школу и практически сразу стал помогать отцу – он работал на швейной фабрике мастером-красильщиком. Суровые и тяжёлые времена, которые прокатились эхом по земле спустя десяток лет после первых землетрясений, на долгое время отняли у меня возможность продолжить обучение.