Matteo Al Kalak

Fuoco E FIAMMEStoria e Geografia dell’inferno

Опубликовано при посредничестве ELKOST International literary agency

Перевод с итальянского Оксаны Вроны

© Giulio Einaudi editore s.p.a., 2024

© Врона О. Х., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство Азбука», 2025 КоЛибри^®

* * *

Аббревиатуры

BCJ – De Backer A., Sommervogel C. Bibliothèque des ecrivains de la Compagnie de Jésus. Bruxelles: Schepens, затем Paris: Picard, Liège: Grandmont-Donders, 1853–1876.

BS – Bibliotheca sanctorum. Roma: Istituto Giovanni XXIII della Pontificia

CCC – Катехизис католической церкви, www.vatican.va/archive/catechism _it/index_it.htm (1992).

DBI – Dizionario Biografico degli Italiani. Roma: Istituto della Enciclopedia Italiana, 1960–2020.

DBI – Dictionnaire de théologie catholique, Paris: Letouzey et Ané, 1902–1950.

Minois – Minois G. Histoire des enfers. Paris: Fayard, 1991.

Vorgrimler – Vorgrimler H. Storia dell’inferno. Bologna: Odoya, 2010

Библейские сокращения

Деян. Деяния апостолов

Откр. Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис)

Быт. Бытие

Ин. Евангелие от Иоанна

Ис. Книга пророка Исаии

Лк. Евангелие от Луки

Мк. Евангелие от Марка

Мф. Евангелие от Матфея

2 Пет. Второе послание Петра

Пс. Псалмы

1 Цар. Первая книга Царств

Прем. Книга премудрости Соломона

Сир. Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова

Чтобы облегчить чтение в переписанных текстах и заголовках старинных книг, осовременено использование заглавных и строчных букв и пунктуации, интервокальный u заменен на v. В некоторых случаях адаптированы разбивка слов и система ударений.

Предисловие. Преисподняя в Сибири

В Сибири мало чем можно заняться. Бо́льшую часть года температуры низкие, часто и запредельные, а короткое лето дает жителям передышку лишь на несколько недель. Ее 13 миллионов квадратных километров скрывают несметные богатства сырьевых материалов, которые извлекаются на поверхность благодаря человеческой изобретательности. Однажды в некоем месте команда русских инженеров начала бурить и выкопала очень глубокий колодец. Там они наткнулись на неизвестную пещеру. Горнорабочие решили исследовать ее подробнее: они прикрепили к буру специальный микрофон и различные датчики. Результат всех ошеломил. Были записаны странные крики, а температура достигала 1000 °C. Не было никаких сомнений, что эта смена нашла преисподнюю.

Вероятно, 12-километровый колодец, который был выкопан советскими людьми на Кольском полуострове (не в Сибири) в 1989 году вдохновил на создание этой истории; однако в реальности для нее не было никаких оснований. Тем не менее те, кто ищет что-нибудь о колодце в ад, все еще находят многочисленные сайты и каналы, не в последнюю очередь среди пятидесятнических американских и европейских церквей, где эта информация подается как достоверная. Именно оттуда берутся доказательства существования преисподней и возникают различные ее варианты (колодец в Сахаре, как в фильме «Ужас на глубине 9 миль» (Nine Miles Down); или на Аляске, где Сатана лично убивает некоторых шахтеров, которые нарушили границы его царства), и все это уносится энциклопедическими потоками третьего тысячелетия (для тех, кто захочет послушать эти стенания, есть также записи на YouTube) [1]. Но интересен вовсе не тот факт, что эта история, хотя и чистая выдумка, более-менее основана на реальности, а то, что для многих она вполне достоверна. Иными словами, много таких, кто полагает, что можно копать и найти впадину, где грешники обречены на разные пытки и мучения.

С этого и начинается наша книга. С того обиталища, которое (почти) всегда сопровождало историю человечества и в котором концентрировались его глубочайшие страхи: преисподняя. По следам несуществующих сибирских горняков попытаемся проследить ее материальность, пространственное измерение, поскольку, как увидим, именно на них зиждется повествование, длящееся тысячелетия, которое закреплено в ментальных и эмоциональных структурах людей.

При исследовании был применен метод истории культуры, пытающийся примирить между собой различные области и языки, чтобы воссоздать общую отчетливую и многообразную картину. Хотя подобный подход позволяет продемонстрировать невероятное культурное богатство, но в то же время навязывает выбор, который необходимо учитывать, чтобы ориентироваться в столь скользкой теме.

Главный вопрос, который предстояло решить, заключался в том, какой подход принять в отношении элемента, структурно переплетенного в эталонной традиции (христианство) с темой ада: зло и его персонификация. Возможно ли отделить анализ края вечного проклятия от сущности (индивидуальной или фактической), благодаря которой он был создан? На следующих страницах попытаемся, насколько возможно, разделять эти два элемента, отделяя понятие ада от «биографии» его властелина (ангела, восставшего против своего создателя, которому присваиваются разные имена: Сатана, Люцифер, дьявол и т. д.). Как потому, что существу, воплощающему зло, были посвящены бесчисленные исследования, так и потому, что разделение греха и наказания, преступления и приговора позволяет сделать акцент на различных его чертах, которые со временем стали вести автономную, хотя и взаимосвязанную жизнь.

В действительности есть две полярности, с которыми приходится считаться. С одной стороны, линия Сатаны. Исключительная и уникальная история существа, восставшего против Божьего порядка и поэтому бесконечно несчастного, гневного и злобного: и человек входит в подобную игру в той же степени, в какой его грехопадение ухудшает и увеличивает вызов дьявола Божественной воле. При этом, если можно так выразиться, он не является или не обязательно является главным действующим лицом. С другой стороны, само создание преисподней: хотя еще предстоит установить, было ли царство зла задумано для человека или, что наиболее вероятно, он там всего лишь «нежеланный» постоялец, стоит отметить, что сосредоточиться на месте истязания означает привлечь внимание к осужденным, к их мучительному опыту, и в конечном итоге к значению этого наказания по отношению к личности и ее жизни.

В силу этого необходимо различать эти плоскости, что позволяет с точностью выяснить границы проблемы и не пасть жертвой отношения, которое, со многих точек зрения, считается генетическим. По сложившейся традиции царство зла родилось вследствие выбора Сатаны (наряду с Богом): акт мятежа и его наказание посредством создания физической локации как части единого сюжета, и поэтому они неразрывно связаны. Преисподняя была создана по причине или в предвидении мятежа Люцифера, и вследствие его действий грех вошел в мир. Ад привлекает человека из-за его испорченной природы и благодаря искушению самим дьяволом, таким образом, присутствие души в загробном заточении оправдывается только в связи с бунтарским и злодейским замыслом демона. В то же время правда и то, что locus inferni живет независимой от своего властелина жизнью и становится инструментом, обладающим узнаваемостью и идентичностью (и то же самое можно сказать про дьявола).

Эту двойственность довольно-таки легко увидеть также в историографических дискуссиях, которые уделяли внимание то одному, то другому компоненту, демонстрируя тем самым потенциально двунаправленный путь.

В последние десятилетия развиваются многообразные по восприятию и перспективам пути исследования темы преисподней. Если ограничиться наиболее важными отрывками, то первенство получат исследования Жоржа Минуа, который воссоздал длинную историю ада (или лучше во множественном числе «адов») и одновременно его самого знаменитого жителя – дьявола (следует отметить, что эти два понятия различаются) [2]. Работа Минуа о царстве зла нарисована как фреска о постоянстве и изменениях места, вобравшего в себя страхи великих цивилизаций, в которых оно появилось (histoire des variations^[1]), вплоть до самых современных тенденций: от народных представлений до психоанализа. Если оставаться в кругу французов, то можно похвастаться авторитетнейшими именами: Жак Ле Гофф, Жан Делюмо, Филипп Арьес и т. д. [3]; странствия души после смерти входили в круг интересов Клода Кароззи, который серьезно занимался потусторонней географией в эпоху Средневековья с историко-литературной точки зрения [4]. В подобных исследованиях преобладает социокультурное представление, не лишенное методологических достижений других дисциплин (антропология и социология in primis) и находящееся в постоянном диалоге с изменением исследуемых обществ.

Другой ключевой термин для обсуждения был предложен немецкоязычной традицией, которая, в основном сохраняя теологический подход, исследовала формирование изобразительного ряда и верований об аде: наряду с исторической трактовкой Петера Динцельбахера средневековых представлений о загробном мире выделяется фундаментальный труд Герберта Форгримлера, который описал эволюцию места проклятия от ветхозаветных времен до современности [5]. В диалоге с Минуа и традицией школы «Анналов» Форгримлер провел исследование концепций ада с особым акцентом на доктринальных последствиях его существования и его отражении на христианских церквях и их догматических установках. Будучи выразителем великого возвращения эсхатологической тематики в теологии XX века [6], Форгримлер провел изыскание, по своей структуре и хронологическому изложению аналогичное тому, которое проделал Минуа, однако он поставил себя в более выраженные теоретические рамки, ориентированные на определение теологических задач.

Многие ученые из англосаксонской среды, которые занимались различными аспектами темного царства, казалось, руководствовались другими вопросами, по крайней мере отчасти. Основной целью было выявить культурные и мифологические корни преисподней с почти позитивистским намерением освободить человечество от невыносимого и ужасающего понятия. Например, такова цель произведения, в котором Барт Эрман использовал библейскую экзегезу, особенно новозаветную, чтобы подчеркнуть противоречия и эволюцию иудео-христианского ада с целью показать его становление, а затем и радикальное изменение в библейском каноне (согласно теории Эрмана, христианский ад не совпадает с тем, в который верил Иисус, и еще меньше с оригинальными концепциями Ветхого Завета) [7]. Другие работы способствовали широкому прочтению понятия загробного мира. В этом направлении опубликованы сочинения Джона Кейси и Филиппа Алмонда: в них отдается предпочтение всесторонним описаниям, в которых ад растворяется в более широкой концепции afterlife с сильной привязкой к поискам ответа на дилеммы беспокойной современности [8]. А затем решающий вклад в изучение личности властителя ада был внесен самим дьяволом и посвященной ему монументальной работой Джеффри Бертона Рассела. Вырисовывается практический путь утверждения фигуры Сатаны и его медленная трансформация во времени (и конфессиях) при смене эпох и восприятия [9].

Наконец, если говорить об итальянских произведениях, следует отметить, что исследования направились по особому пути, во многом благодаря Пьеро Кампорези, внимательному наблюдателю культурной и религиозной динамики Средних веков и современности. Его работы, которые подтвердили конец преисподней и одиночное выживание дьявола в качестве «короля в изгнании», останавливались на различных воплощениях ада и продемонстрировали переплетения и связи с другими символами западного католицизма (в том числе Евхаристии) и его модулирующую ценность для художников и писателей [10]. Многочисленные исследования были посвящены иконографии, особенно яркой образной средневековой вселенной, в которой, по недавнему утверждению Андреа Гамберини, ад понемногу угасал и съеживался, чтобы освободить место для менее ужасающего зрелища Страшного суда [11]. Стоит упомянуть также монографию Кьяры Франческини о лимбе за ее систематичность и завершенность [12] и вклад Туллио Грегори в пространственное измерение священного и загробного мира средневекового Запада [13].

Невозможно утверждать, что мы исчерпывающе рассмотрели все те многочисленные произведения, которые программно или per incidens затрагивают тему ада, учитывая, что те продолжают находить такую питательную среду, как загробная жизнь, в уязвимости, обнажающейся после катастроф и пандемий и возникающих из-за них страхов [14]. Скорее наша цель – в диалоге с такой внушительной библиографией – понять, к какому аду мы направляемся, как начертить осмысленный путь в этом густом лесу побуждений и призывов.

Начнем с устойчивой и неизбежной тени «Божественной комедии» Данте. В ходе анализа было умышленно опущено систематическое сопоставление с прототипом Данте, чтобы выделить другие источники, которые повлияли на представления о вечном наказании. Хотя мы не будем ни заниматься Данте, ни исследовать его судьбу, очевидно, как сильно ад, о котором мы будем говорить, повлиял на конструкцию, созданную поэтом: пространство, появившееся после падения Люцифера в глубокой древности; место в глубинах Земли, которое после контакта с мятежным ангелом образовало полость в девять концентрических кругов, постепенно сужающихся по мере погружения ко дну. Все организовано согласно геометрии, в которой пространственное измерение соответствует моральному – геометрии, происходящей от «Этики» Аристотеля, переосмысленной средневековой теологией. Чем выше, то есть ближе к земной поверхности, тем незначительнее и зауряднее грех; чем ниже спускаешься, тем тяжелее вина, которую нужно вечно искупать. Налагаемые наказания следуют закону возмездия, который устанавливает связь подобия или противоположности между грехом и положенным за него наказанием (сластолюбцы погружаются в бесконечный шторм, как в жизни были захвачены своими страстями; гадалки идут глядя назад, поскольку в течение жизни хотели предвидеть будущее, и т. д.). В дантовой модели ад дополняется чистилищем, состоящем из земли, которая когда-то наполняла потустороннюю бездну: накопившись в южном полушарии, она представляет собой круглую гору, окруженную водой. Здесь души поднимаются по ступеням, пока не достигнут эмпирея, где смогут насладиться вечной наградой.

Следование подобной модели загробного мира сколь запоминающегося, столь и громоздкого, вместе с исключительной фигурой поэта могло бы ввести в заблуждение на пути, который мы намеревались описать, учитывая также, что, как уже упоминалось, в периферийных обществах влияние «Комедии» было не настолько велико, как можно было подумать [15].

Есть и второй вопрос, который затрагивает в особенности иконографию, – огромное количество образных и символических изображений Страшного суда. Как было сказано, Средние века были усеяны предостережениями о последнем призыве Христа-судьи в час, когда «пойдут сии в му́ку вечную, а праведники в жизнь вечную»^[2] [16]. По причинам, которые нет необходимости объяснять, эта тема предоставила живописцам, художникам и всем их заказчикам возможность придать форму преисподней в момент, когда демоны безжалостно раскрыли пасти, а Божьи ангелы направляют избранных к долгожданной награде. Здесь мы бы предпочли не рассматривать подобную иконографию, которая вынудила бы нас расширить тему за пределы царства тьмы, открывая такие сюжеты, для которых она всего лишь один из элементов. Подобным же образом были рассмотрены трактаты о Страшном суде – о четырех последних истинах: смерти, суде, рае и аде, ограничившись выявлением полезных сведений, чтобы определить отличительные черты исследуемого объекта, дабы не сбивать читателя с главного пути.

Третья степень сложности определяется желанием отделить тему ада от темы дьявола: выбор, о котором мы недавно уже говорили, вынуждает нас держать в стороне или только затронуть довольно значительные вопросы: от комплексного развития демонологии, которая существенно продвинулась в современную эпоху, до проблемы одержимости дьяволом (частично связанной с предыдущей), вплоть до практик экзорцизма [17].