Цитаты из книги «Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу. Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела»

Более или менее патологическим образом собственное тело тоже может использоваться как переходный объект. Например, кто-то перед сном задумчиво трогает контур своего тела вновь и вновь, будто проверяя, целое ли оно, а потом спокойно засыпает.

Я различаю три формы желания иметь ребенка: во-первых, зрелое, легитимное нарциссическое желание достижение идентичности взрослого (у мужчины и женщины) и репродукции, во-вторых, протестную попытку подростка избежать достаточной степени сепарации и развития, так сказать, насильно стать взрослым и отграничиться от родителей и, в-третьих, попытку создать для себя в желанном ребенке материнский объект как выражение регрессивных потребностей, т. е. стать матерью для самого себя

Ференци (Ferenczi, 1933) говорит о «терроризме страдания», т. е. родительского страдания, терроризирующего ребенка и воспитывающего из него «пожизненную сиделку». Этот тип идентификации является, по Ференци, идентификацией с агрессором, которому ребенок подчиняется, давая ему право захватить себя.

Ипохондрия опять же является болезнью, при которой больной использует отщепленное посредством диссоциации тело, переполненное невыносимыми, внушающими страх тревогами, способными поставить под вопрос всю идентичность.

Ипохондрический страх не поддерживается никакими объективными фактами, поэтому его можно рассматривать как ограниченный бред при существенном сохранении личности.

«в узде», рвота после сессии призвана исторгнуть «пищу терапии», даже если она была «хорошей», как у пациентки с диабетом, поскольку «хороший» значит приглашение или требование освободиться от плохой матери, что в силу амбивалентного отношения к объекту кажется опасным.

«Что я могу сделать?». Реалистично поставленный вопрос звучал бы следующим образом: «Что со мной случилось? Кто я или к чему пришел, раз я проецирую свои экзистенциальные страхи на свое тело и думаю, что оно уродливо, хотя все окружающие считают, что оно в полном порядке?» Этого вопроса избегают, жизненные проблемы отрицаются, а дефект видится в теле, и там же он и должен быть исправлен. (Многие транссексуалы также уверены, что операция наконец придаст им правильную гендерную идентичность.)

компенсации дефицита идентичности, как в случае самоповреждения, то они являются чрезвычайной мерой для стабилизации психики и их сложно назвать конструктивными. Особенно когда истинные причины сознательных намерений размыты вследствие идолизации («прекрасного» тела), идеологизации, рационализации и недооценки последствий.

Целые области психики отделяются от «Я» и становятся управляемыми, так как за расщеплением следует их отрицание и отвержение: это касается таких областей, как память, аффекты, символизация. Так же и телесное «Я» отделяется от психического или целостного «Я». Иными словами, часть приносится в жертву, чтобы спасти целое. Идею расщепления тела можно найти уже в конце XIX века у Жане: «Теория диссоциации Жане <…> утверждает, что как соматоформные, так и психические составляющие опыта, реакций и функций могут быть закодированы в подсистемах психики, чтобы избежать интеграции в целостную личность» (Nijenhuis, 2004, S. 97). Это защитная функция диссоциации как расщепления.

Инициация в пубертате превращает ребенка в мужчину, а еврейское общество делает его навсегда ребенком, которого Бог принимает к себе при условии, если ребенок следует его требованиям. <…>