Авторы не пропагандируют, не стараются сделать БДСМ популярным, не предлагают пробовать на себе.

Кофе разливался по белоснежной поверхности плиты коричневыми лужицами, прилипал к конфорке и наполнял кухню неприятным запахом горелой гущи. Я смотрел в окно и словно не замечал того, что происходит за моей спиной – поставил джезву и забыл, случайно взглянув в окно и увидев там, на дорожке, ведущей к выходу из двора, парочку. Высокий парень с темными волосами, в распахнутой короткой куртке и голубых джинсах, пытался удержать за руку тонкую, хрупкую на вид девушку в длинном черном пальто и берцах. С плеча девушки то и дело соскальзывал ремень тяжелой сумки, она поправляла его свободной рукой, а вторую тщетно пыталась выдернуть из пальцев парня. Он что-то говорил ей, и лицо его, насколько я мог рассмотреть с высоты своего этажа, было расстроенным.

Наконец девушке удалось высвободить руку, и она побежала к остановке, придерживая сумку и ни разу не оглянувшись. Парень сел на лавку и вцепился руками в волосы, мне даже показалось в какой-то момент, что он заплакал. И я вдруг понял, что именно так привлекло меня в этой в общем-то будничной сцене, что заставило забыть о варившемся кофе и вообще обо всем. Эта парочка была похожа на молодых нас.

На меня и Мари. На меня – и мою умершую два года назад единственную настоящую любовь.

Выходной, выпавший на среду, начался с уборки кухни – пока я наблюдал за развивавшейся во дворе драмой, кофе успел убежать полностью, пристать к поверхности плиты намертво, и теперь я вынужден был ликвидировать последствия собственного любопытства, вызванного приступом ностальгии.

Она не отпускала меня, Мари. Не отпускала, что бы я ни делал, как бы ни старался переключиться на что-то другое. Возможно, мне стоило все-таки дочитать единственную оставшуюся у меня тетрадь, и тогда все как-то улеглось бы. Но – я не мог заставить себя сделать это, как будто понимал, что вот тогда точно все закончится. Как будто Мари умрет снова, и уже ничего будет не исправить. А пока я не открывал тетрадь, еще была надежда.

Это, конечно, выглядит странным – мне уже не пятнадцать лет, я не влюбленный подросток, я давно взрослый, состоявшийся в некоторых сферах человек. Но… это сложно объяснить тому, кто не терял, тому, кто не смыкал объятий и не чувствовал только пустоту. Мне не помогала психотерапия – возможно, я выбрал не того специалиста, а ходить с этим к Олегу больше не мог, потому что осознал, наконец, что вот ему гораздо больнее и хуже, чем мне. Он потерял смысл жизни, и это не красивая книжная фраза – Мари была для него всем, он все подчинил тому, чтобы она прожила хоть немного дольше, чем ей было отведено врачами. И вот теперь, когда рак забрал ее, Олег словно замер, остановился и потерял желание двигаться куда бы то ни было. Жил по инерции, потому что умереть вместе с ней не смог – я так это видел.

С новым психологом как-то сразу не заладилось, и причина была, конечно же, в Теме. Ну, не мог я постороннему человеку вываливать все о своих пристрастиях в постели. А ведь именно Тема и была, по сути, причиной всего, что происходило в моей жизни. И говорить о Мари и моих чувствах к ней не имело смысла без объяснений, что, как и почему, а вот этого, как раз, я и не мог сделать, сидя в кресле перед незнакомым, чужим и ничего не понимающим психологом.

Я бросил эти походы через месяц, устав изворачиваться и обходить опасную тему собственных девиаций. Может, конечно, и зря, но поступить так мне показалось правильным. Был соблазн пожаловаться Олегу, но я хорошо помнил его слова: «Ты так и будешь ждать от меня одобрения каждого своего слова или действия? Я тебе отец, что ли? Живи уже сам, Денис, тебе слишком много лет, чтобы зависеть от чужого мнения, тем более, от моего».

Так что рассчитывать на помощь друга и в этот раз я не мог. Да и беспокоить его не хотел.

Закончив с уборкой, я все-таки сварил кофе, взял сигарету и вышел на балкон, приоткрыл створку, устроился в кресле и закурил. Погода стояла пасмурная – типичный апрель, которые так ненавидела Мари. Снег еще не полностью растаял, но уже пахнет чем-то неприятным, и чернеющие островки асфальта вызывают скорее уныние, чем радость. Наверное, это начинаешь понимать только с возрастом, потому что накапливается груз воспоминаний и проблем, и тебе просто некогда задумываться о романтике. Прежде так не было.

Я довольно хорошо помнил себя в возрасте того парня, которого увидел из окна – третий курс института, только-только начали всерьез встречаться с Мари, я в буквальном смысле летал, не замечая усталости и малого количества времени на сон. Каждую свободную минуту я старался отдавать Мари, у которой времени на встречи тоже оставалось не так много. Но какими же наполненными были те моменты, когда мы все-таки оказывались вместе… Я потом ощущал себя энергичным, словно зарядился дополнительно и мог делать что-то сверх того, что обычно. Машка словно давала мне этот заряд, наполняла силой и дарила одновременно какой-то внутренний покой. Голова становилась легкой, а мысли ясными – наверное, так.

Но при этом я всегда очень скучал по ней. Стоило нам не увидеться пару дней, и мне начинало казаться, что я все придумал, никакой Машки на самом деле у меня не было и нет. На третьем курсе она много болела – видимо, организм плохо справлялся с учебной нагрузкой и постоянными ночными дежурствами. То и дело я слышал в лекционном зале от ее одногруппниц, что Машка опять не пришла, потому что слегла то с очередным бронхитом, то с низким давлением. Я настоял, чтобы она сдала анализы, выяснилось, что у нее жуткая анемия – гемоглобин был таким низким, что вообще странно, как Машка передвигалась.

– У нас бомжам с таким гемоглобином переливают кровь, – смеялась она. – А я ничего, работаю.

Меня это страшно злило – ну, куда тебе работать в таком состоянии, да и зачем вообще? Ее родители вполне могли обойтись без ее зарплаты, оба работали, но Машка, едва я об этом заикнулся, отрезала:

– Не лезь сюда! Я не хочу сидеть у них на шее.

– Маша… ну, я ведь еще есть…

– А об этом забудь. Я не буду зависеть от мужчины.

– Да?! – взбесился я. – Хочешь в больничку загреметь, феминистка чертова?! С таким гемоглобином это случится довольно скоро! Тебе совершенно необязательно так вкалывать, почему ты вечно упираешься? При чем тут твоя независимость, когда тебе элементарно надо подлечиться?!

– Не кричи, – поморщилась Машка. – Со мной все в порядке.

– Маша… – но она не стала слушать, быстро поцеловала меня и встала с подоконника, поправляя халат – мы сидели на третьем этаже лабораторного корпуса института, где у меня шла патофизиология, а у нее биохимия. – Ну, куда ты? – я удержал ее за руку. – Еще десять минут до начала.

– Надо хоть раз зайти в кабинет вместе со всеми, – улыбнулась Машка. – Я вечно опаздываю, если у нас с тобой совпадают ленты.

– Я соскучился, – пробормотал я, аккуратно трогая ее грудь через блузку под халатом.

– Тебе бывает достаточно, а? – взъерошив пальцами мои волосы, спросила она.

– Нет. Ты не представляешь, что мне снится, когда ты уходишь…

Машка фыркнула, но ничего не сказала. А я не соврал – ее тело не отпускало меня даже во сне, даже после того, как мы провели вместе несколько часов, после того, что я делал с ней…

– Диня… ну, мне правда пора, – попросила Машка, погладив меня по щеке.

– Погоди. Домой вместе поедем? Ты ведь не дежуришь сегодня?

– Нет.

– Тогда я тебя подожду, – мои занятия заканчивались на полчаса раньше, но я готов был болтаться эти тридцать минут в холле, чтобы потом иметь возможность вместе ехать домой, тем более, сегодня собирался везти ее к Сереге – отец дежурил, можно было не приходить домой ночевать.

– От тебя не отделаешься, да? – улыбнулась Машка. – Хорошо, подожди.

Она ушла на кафедру, а я поднялся на этаж выше, присоединился к своим.

После окончания занятий я сидел в холле первого этажа, то и дело поглядывая на большие настенные часы. Мне хотелось, чтобы их стрелки бежали хоть немного быстрее, и мы могли оказаться наконец в нашей комнате. Я чувствовал, как в предвкушении покалывает пальцы и ладони, как внутри поднимается возбуждение – а ведь еще ехать через весь город. Черт подери, как же долго всегда тянется время в ожидании…

Машка появилась в холле вместе со своей группой, они о чем-то спорили, и я видел, как она смеется, чуть запрокинув голову. Сумка с учебниками и халатом упала с плеча, Машка на ходу поправила ремень, подошла ко мне, не стесняясь никого, чмокнула в щеку:

– Заждался?

– Не очень… Давай, – сняв ремень с ее плеча, я забросил тяжелую сумку себе за спину. – Одевайся, побежали, скоро автобус наш подойдет.

Машка набросила куртку, замотала пеструю шаль, вынула из кармана перчатки:

– Я готова.

Я потянул ее к выходу, и мы действительно почти бегом направились к остановке.

Повезло – автобус вывернул из-за угла почти пустой, мы устроились на заднем сиденье, забились в самый угол, чтобы нас никто не потревожил – ехать предстояло до конечной, минут сорок пять-пятьдесят, а то и больше, если где-то по дороге случится пробка. Правда, в то время это еще была редкость. Машка, положив голову мне на плечо, задремала, а я, обняв ее за плечи и прижав к себе, тихонько вдыхал запах духов, исходивший от шали и волос.

За остановку до конечной я осторожно погладил Машку по щеке и прошептал:

– Машуля… просыпайся, зайка, мы приехали…

Она сонно захлопала ресницами, крепко зажмурилась и окончательно открыла глаза:

– Я уснула, что ли?

– Как только в автобус сели, – подтвердил я, вставая и подавая ей руку. – Я потому и говорю – может, ты хоть на одно дежурство меньше будешь брать?

– У нас в ночь работать некому.

– Маша… ну, ты же не медсестра, в конце концов.

– А работаю медсестрой. Перестань, Денис, ты не хуже моего знаешь, как это.

– Я столько не беру.

– Ты на курсах учишься, когда тебе…

Я в это время действительно заканчивал курсы массажистов и параллельно дежурил медбратом в отделении травматологии у отца, но раз-два в неделю, а не три-четыре, как Машка. К тому же, она непременно брала сутки в выходной, я же этого не делал, предпочитая отсыпаться. Откуда у нас вообще брались силы на что-то еще, сейчас мне даже странно подумать.

До дома Сереги нужно было еще идти от остановки в гору минут пять-семь, автобус останавливался напротив больницы, а дядька мой жил за ней.

– Ты сможешь остаться со мной сегодня? – спросил я, когда мы уже подходили к подъезду.

– Сам же сказал – я мало сплю, – фыркнула Машка. – А если останусь у тебя, то мы гарантированно не выспимся оба, а я завтра дежурю.

Я застонал:

– Ну, Ма-а-аш… Мы и так редко ночуем вместе…

– Да зачем тебе это? Я уйду часов в двенадцать – хватит времени…

– Как ты не понимаешь – мне хочется обнимать тебя ночью, проснуться с тобой утром… А ты вечно выскальзываешь из моих рук, как щука какая-то…

– Ну, вот такая я не золотая рыбка, – улыбнулась Машка, глянув на меня снизу вверх.

Я рассмеялся, открыл подъездную дверь и впустил Машку в темный, пахнущий сыростью коридор. В лифте, мучительно медленно поднимавшемся на пятый этаж, я прижал ее к стене и поцеловал, преодолев сопротивление:

– Не бунтуй.

– Не делай этого, я ведь просила, – она уперлась мне в грудь рукой.

– Я буду делать то, что захочу, дорогая моя, – прошептал я ей на ухо, наклонившись. – И ты не в праве говорить мне «нет» – помнишь?

Она прикусила нижнюю губу и посмотрела на меня исподлобья – знала, что этот взгляд мгновенно сводит меня с ума, и я совершенно перестаю контролировать свои действия. К счастью, лифт остановился на этаже, я выскочил на площадку и выдернул следом Машку, трясущейся от возбуждения рукой вставил в замок ключ, мысленно молясь, чтобы дядьки не было дома.

Мои молитвы были услышаны – в квартире стояла тишина, какая бывала только в те моменты, когда Серега уезжал куда-то. Судя по царившей кругом чистоте, уехал он надолго – всегда вылизывал квартиру, если покидал ее на длительный срок. Ну, прекрасно, значит, нам никто не помешает, и я получу все, чего хотел, не заботясь о том, что нас могут услышать.

В нашей комнате было прохладно – я забыл закрыть форточку, уходя в прошлый раз, а дядька по определенным причинам никогда сюда не входил, мы так договорились. Дверь запиралась на ключ, и я отказался отдавать ему дубликат – не хотел, чтобы он видел, что хранится у меня в шкафу, например.

Пока Машка расстегивала куртку и разматывала шаль, я закрыл форточку и задернул плотные шторы на окне – уже начало темнеть, да и соседний дом стоял слишком близко, порой я сам, случайно бросив взгляд, видел, как в квартирах что-то делают люди. Ну, а нам, с нашими-то играми, свидетели определенно ни к чему.

– Иди-ка сюда, – я развернулся и поманил Машку рукой.

Она пересекла комнату и приблизилась ко мне, я обхватил руками ее талию, пробежал вверх-вниз по бедрам, развернул Машку спиной к себе, прижал и зашептал на ухо:

– Может, все-таки останешься?

– Я еще никуда не ухожу, – пробормотала она, но я чувствовал, как напряглось все ее тело – Машка не любила всех этих ванильных прелюдий, уж не знаю, почему.

Ей всегда приятнее было, если я жестко брал ее, например, за шею сзади, даже если собирался просто поцеловать – вот в таком антураже и поцелуи ее не злили, как обычно.

– Пойду в душ, – объявил я, выпуская ее из рук, но Машка вдруг спросила:

– Можно с тобой? – и я удивился – она крайне редко соглашалась на подобные мои предложения.

– Можно.

Это разрешение значило только одно – я настроился сперва на ваниль, и Машке придется удовлетворить это мое желание, даже если ей это по каким-то причинам не понравится.

Раздел я ее сам – любил делать это, мне нравилось наблюдать за тем, как меняется выражение Машкиного лица, как ее тело отвечает на мои прикосновения. Поставив ее в ванну, я быстро скинул на пол свои шмотки и тоже присоединился, включил воду, направив струю душа прямо на нас. К моему удивлению, Машка сегодня не сопротивлялась особо, наоборот – прижималась ко мне и отвечала на ласки.

– Ты чего это? – спросил я, отрываясь от ее груди, и Машка, чуть улыбнувшись, пожала плечами:

– Ты сегодня какой-то не такой…

Я прижал ее спиной к кафельной стене, забросил ноги себе на бедра и задвигался, глядя Машке в глаза. Она не отводила взгляда, только все сильнее прикусывала нижнюю губу и все чаще дышала. Я чувствовал, как ее ногти впиваются мне в плечи, и с каждым моим движением их давление усиливается. Машка наконец закрыла глаза, запрокинула голову, и я, увидев прямо перед глазами ее напряженную шею, не выдержал, сделал еще пару резких толчков и выпустил Машку, скользнувшую по моему влажному телу в ванну.

– Ну, ты даешь… – пробормотала она, глядя на меня снизу и откидывая назад мокрые волосы.

– Не волнуйся, ты свое получишь, – процедил я, тоже не слишком довольный своей скорострельностью. Но ее шея всегда сводила меня с ума и мешала контролировать движения, ничего не поделаешь…

– А кто сказал, что я волнуюсь? – она встала и обняла меня, прижалась, чмокнула куда-то за ухо, поднявшись на цыпочки. – Совершенно даже не волнуюсь… ты ведь лучший у меня… – ее шепот словно обжигал кожу на шее, я чувствовал бегущие мурашки и бьющие в бок водяные струи.

– Все, давай выбираться отсюда… – пробормотал я, выключая воду и делая шаг из ванны на коврик. – Иди-ка… – поймав Машку за талию, я легко поднял ее и поставил рядом с собой, дотянулся до большого полотенца на крючке.

Она не сопротивлялась, позволила вытереть себя и поднять на руки, унести в комнату. Я уложил ее на кровать за балдахин, сам наскоро вытерся и лег рядом, закинув руки за голову:

– Не понимаю, почему ты не хочешь… – но мне на губы тут же легла узкая холодная ладонь:

– Перестань. Мы не будем обсуждать это по сотому кругу. И потом… – Машка приподнялась и, не убирая руки с моих губ, проговорила, глядя мне в глаза: – Ты меня сюда зачем привез? Ну, так и…

В такие моменты мне хотелось отходить ее чем-нибудь тяжелым без всяких там прелюдий и разогревов – просто для того, чтобы не забывалась и не диктовала мне, Верхнему, что, когда и как делать. Но я тогда еще умел давить в себе эти порывы, удачно сублимируя злость в удары во время экшена.

– Одевайся, – велел я. – Чулки, туфли, белье – и к стене.

Машка послушно выбралась из-за балдахина и отошла к шкафу, где хранились девайсы и ее вещи, используемые обычно в экшенах. Там же всегда имелась накрахмаленная белая рубаха, в которой работал я – без этого атрибута мне уже было не так в кайф.

Когда Машка, застегнув ремешки туфель на высоких каблуках, распрямилась и отошла к стене с ввинченными крюками, я тоже поднялся, не спеша натянул джинсы, взял с вешалки рубаху, закатал рукава и застегнул пуговицы, открыл ту часть шкафа, где висели стеки, плети и флоггеры, выбрал то, чем собирался работать сегодня, разложил на полу и отошел к противоположной стене, глядя на замершую напротив Машку в черном кружевном белье и чулках.

– Руки подними вверх.

Она подчинилась, задрав руки и сцепив их в замок.

– Ноги раздвинь. Еще чуть-чуть. Стой так.

Оттолкнувшись от стены, я вернулся к шкафу и вынул мешок с зажимами, подошел к Машке и погладил грудь через кружево лифчика. Она вздрогнула, но я покачал головой:

– Молчать.

Прямо на кружево я начал цеплять прищепки – одну за другой, по кругу, оставив свободными только напрягшиеся от возбуждения соски.

– Хорошо… – пробежав пальцами по прищепкам, пробормотал я и наклонился, чтобы взять стек.

В то время я еще не бил Машку стеком – он был нужен мне скорее как атрибут, я лишь легко касался кожаной хлопушкой ее тела, водил вверх-вниз, шевелил укрепленные прищепки. Это позже, начав терять голову, мог ударить в мах, рассечь кожу. Даже Олег практически никогда не использовал стек в экшене, только однажды, когда Мари на спор вывела его из себя, мой друг не сумел справиться с охватившими его эмоциями и сломал о ее спину аж два – пополам, так, что пришлось выбросить. И следы от этих ударов я видел своими глазами – зрелище оказалось то еще, я потом долго не мог забыть эти вспухшие ярко-красные рубцы на белой коже…

А тогда, в юности, стек был всего лишь элементом игры, добавлявшим в экшн чего-то возбуждающего. Работать я предпочитал чем-то многохвостым, чтобы покрывать как можно большую поверхность Машкиного тела и потом видеть красноватые следы. Мне вообще нравилось после экшена касаться этих следов, но приходилось всегда быть начеку и не оставлять слишком уж явных и таких, что не проходили бы долго – таково было условие, и я старался его не нарушать. Но со временем мне это стало удаваться все хуже и хуже…

Наигравшись с прищепками, я подошел к Машке вплотную и положил два пальца на ее губы, слегка надавив. Она чуть приоткрыла рот, и я вложил туда стек, легонько стукнув пальцем по подбородку снизу. Машка сжала зубы и посмотрела мне в глаза тем взглядом, от которого мне мгновенно хотелось уронить ее на пол и упасть сверху. Но бросать экшн на полдороги я тоже не хотел, потому что знал, что после порки Машка выдаст куда более яркие эмоции в сексе, чем я смогу получить от нее сейчас.

– Спиной ко мне, – велел я, возвращаясь к разложенным на полу девайсам.