Все началось с того, что Дэйву Хеллеру приснился кошмар. Вполне обычный кошмар, которые так или иначе посещают рядовых граждан без особых психических расстройств. Не было в нем ни маньяков, ни апокалипсиса, ни даже крови. Но Дэйву довольно редко снились сны, чтобы оставить без внимания сегодняшний. Что-то в нем было особенное, отдававшее тухлым душком выматывающих переживаний по поводу первого рабочего дня на новом месте, а также приближающейся защиты кандидатской диссертации.

В последние дни он часто нервничал и пил много кофе, а ел, наоборот, куда меньше, чем требовалось.

Хеллер до боли зажмурился, откинув голову на подушку. Что же его так напугало? И почему сердце все еще отплясывает тахикардию, если он понял, что проснулся, и бояться нечего? Он постарался воскресить перед глазами сюжет – так детально, как только мог, пока тот не ускользнул из памяти, оставив без ответов, как это всегда и происходит. Была уверенность, что чем яснее он сейчас восстановит сон, тем легче избавится от наваждения, которое не пускало в новый день и уже грозило нежелательным опозданием.

Там, в потемках подсознания, точно были ноги, они медленно спускались по лестнице, а он, Дэйв, стоял где-то в стороне, в кромешной тьме длинного помещения, где желтая полоса рассеянного света выхватывала только ступеньки, чувствовал себя неуютно, не мог пошевелиться, не мог ничего сказать. Хотя этого и не требовалось, ибо все, что было ему позволено, – наблюдать.

Его внимание полностью приковали ноги, что тихо спускались по шершавой бетонной лестнице отдельно от тела, как будто их обладателя кто-то стер огромным ластиком, начиная чуть выше икры и вверх. При этом, как успел заметить Дэйв, никаких следов отсечения не было: ни сочащегося кровью мясного среза с соцветиями связок и сухожилий, ни матового блеска большеберцовых костей, ни ожоговых затемнений.

Напротив, эти ноги выглядели вполне естественно и без тела, как будто даже не нуждались в нем. Верхняя их граница выглядела так, словно кто-то наложил на нее высокий коэффициент гауссового размытия. Расплывшееся марево не желало приобретать четкость, сколько бы Дэйв ни всматривался в него, сколько бы ни хмурился.

Даже во сне он стремился понять, как такое возможно, чтобы ноги сами по себе, словно два сапога, спускались по ступенькам, издавая при этом таинственный шорох – единственный звук в коридорообразном помещении. Их движения были неспешными и словно что-то предвосхищали, перед каждым новым шагом ноги замирали, будто в раздумьях, и неизменно спускались чуть ниже, но каждый раз казалось, что они делают последний шаг и вот-вот упадут, как смертельно раненый человек заваливается вперед.

Дэйв не мог увидеть предела лестницы и помещения, но точно знал, что он есть, где-то далеко внизу. Еще он знал, что, когда ноги достигнут цели, произойдет нечто непоправимое. Наблюдая, он боялся, что его заметят, хоть и понимал, что у объекта нет глаз. Сам он опасности не представлял, но то, что обязано случиться после спуска, вгоняло в тело и мозг Дэйва длинные холодные иглы первобытного ужаса.

Дэйв резко распахнул глаза и заставил себя приподняться на локтях. Он так ничего и не понял, поэтому решил отложить самоанализ на потом. Заставив себя игнорировать ощущение, вызывающее рябь во внутренних органах, Хеллер насильно отправил себя собираться. Параллельно он уверял свой мозг, что сегодня обычный день, и ничего особенного не произойдет.

Он явился на работу без опоздания и остался доволен собой. День начинал складываться неплохо, если опустить то, с чего он, собственно, начался.

Поднимаясь по ступенькам в главный корпус, Дэйв уже не помнил сна. Он старался ничего не упустить, высматривая знакомые лица в кишащих студентами, словно бактериями, коридорах. Начало нового семестра, в котором он, мистер Хеллер, будет здесь преподавать. Нелепые страхи по поводу первого дня рассеялись, и Дэйв толкнул перед собой толстую деревянную дверь, проникая на кафедру общего языкознания, которая должна стать ему вторым домом.

Заочно он знал здесь всех преподавателей, их достижения и лучшие монографии, официально – лишь несколько человек. Хеллера тепло поприветствовали и узнали, как поживает его диссертация, готов ли он сегодня провести свои занятия и как себя чувствует. Дэйв сделал виртуальную отметку в голове – первым делом его спросили о диссертации, что бы это могло значить? Честно говоря, он и сам все время о ней думал, однако понимал, что «Девиантность речевых конструкций во сне и коматозных состояниях» интересует далеко не всех, поэтому не стал грузить коллег подробностями, оставив их для речи на своей защите.

Будучи по натуре добродушным и даже мягким, Дэйву ничего не стоило за двадцать минут познакомиться со всеми лично и установить приемлемо-нейтральные для сотрудничества отношения. Первое занятие тоже не оказалось сколько-нибудь особенным. Он был сдержан и терпелив, а терпение требовалось сейчас, как никогда, ведь новый молодой преподаватель всегда вызывает понятный ажиотаж, и главное сейчас – установить разумную дистанцию между собой и студентками, вниманием которых он никогда не был обделен благодаря обаятельной внешности молодого интеллигента.

Дэйв Хеллер без заминок вычитал лекцию второму курсу направления «прикладная лингвистика». Все прошло как по маслу. Относительная легкость материала позволяла ему параллельно размышлять о научном труде, оставляя в голове пометки, с которыми разберется вечером.

Хеллер был фанатично увлечен темой, которую выбрал, мог часами рассказывать о ней, словно помнил все наизусть. Ни у кого не было сомнений, что он успешно защитится.

Заметив чей-то зевок на задних партах, Дэйв мгновенно вспомнил о собственном сне и с удивлением припоймал то, что ускользало от него весь день: во сне он не услышал ни единого слова. Эта мысль по-новому взволновала его. Он обдумывал ее, вращая по оси своего интереса, разглядывая со всех сторон остаток рабочего дня, словно виртуальный глобус, а вечером засел за работу и продвинулся дальше, чем планировал.

Хеллер не ощущал себя одиноким, пока была возможность заниматься научной деятельностью. Казалось, ни в чем другом он не нуждается, и это его истинное призвание, несущее молодому специалисту внутренний покой и теплые мечты о будущем.

На следующий день Дэйва вызвали к директору сразу после первого занятия. Он не переживал, потому что знал, что с его стороны все идет идеально (или близко к этому). Должно быть, его хотят поздравить с началом работы в колледже или узнать, как прошел первый день. В просторной приемной почему-то не было секретаря, что слегка насторожило, зато под кабинетом директора восседали, словно мрачные горгульи, две персоны в деловых костюмах и с тонкими металлическими кейсами из разряда тех, что стоят безумных денег и никогда в жизни не откроются, если забыть код.

Горгульи в костюмах с легким интересом осмотрели Хеллера, как будто видели его не первый раз и хорошо знали, кто он такой, но ничего не произнесли, даже не кивнули. Дэйв решил, что они, должно быть, из министерства образования, ждут назначенного приема, что-нибудь такое. Никто не остановил его, когда он двинулся к двери, поэтому Хеллер без промедлений вошел в кабинет, настраивая себя на лучшее.

Мистер Стэнли встрепенулся, услышав посторонние звуки, и сразу предложил Дэйву присесть. Он не любил лишних слов, и этим подкупал. В каком-то смысле мистер Стэнли был бизнесменом куда больше, чем директором. Может, поэтому у колледжа дела шли так хорошо, что Дэйв посчитал его наилучшим вариантом для трудоустройства.

– Хеллер, верно? Кафедра общего языкознания, – директор кивнул сам себе, наблюдая, как молодой преподаватель занимает место напротив. По интонации Дэйв понял, что ответа не требуется, это была констатация факта. – Что ж, надеюсь, с занятиями у тебя все в полном порядке, потому что интересуют меня вовсе не они. Не буду ходить вокруг да около, времени на это нет. Видел двух джентльменов в похоронных костюмах? Эти серые кардиналы представляются правительственными агентами по контролю научно-исследовательской деятельности, но, если хочешь знать мое мнение, держу пари, что они на самом деле госбезопасники всяких делишек, связанных с разработкой бог знает, чего, – директор недовольно вздохнул, переводя дух и поправляя полы пиджака. – По крайней мере, документы у них серьезные. Нас никогда не ставят в курс дела, считая, что мы и без полной картины отлично справимся, – он кисло улыбнулся, и Дэйв заметил, что из всей громады сказанного не понимает абсолютно ничего. – Так вот. Эти церберы наведываются к нам иногда, как в справочное бюро, и берут консультации на интересующие их темы, скажем так, лингвистического характера. Понимаешь, о чем я?

Дэйв нерешительно кивнул, чтобы не разочаровать директора, и этого хватило.

– А у меня аккредитационная комиссия заявится изо дня на день, нужно активно разгребать бардак, и на сегодня назначено несколько важных встреч, на которых я не могу не появиться, поэтому мне и некогда с ними общаться, – Стэнли заговорил чуть быстрее и бросил взгляд на настенные часы.

– Вы хотите, чтобы с ними общался… я?

– Я рад, что мы поняли друг друга, – директор поднялся с улыбкой, как будто его с кресла пружина вытолкнула. – По правде говоря, им все равно, с кем именно говорить, лишь бы лицо обладало компетентностью. Я слышал о твоей диссертации, сынок, именно поэтому тебя и вызвал. Ты точно сможешь им помочь, а мне уже как десять минут пора быть в другом месте. Кстати, можешь сесть в мое кресло, это нестрашно, а я их позову.

– Но, мистер Стэнли, я же здесь всего…

– Второй день? И что? Эти ребята явились по твою тему, так что, будь добр, выручай. Занятие твое отменит секретарь. Все, меня нет!

Дэйв не успел ничего ответить, как дверь лихо захлопнулась, и где-то за нею послышались приглушенные голоса. «Церберы в похоронных костюмах» (а директор явно их не слишком жалует, судя по эпитетам) не заставили себя долго ждать. Они молча вошли и деловито присели там, где мгновение назад сидел Дэйв. Сам же он расположился в кресле директора, стараясь не чувствовать себя глупо (не получалось).

Кажется, на него, как на новенького, скинули скучную работенку, от которой все устали, словно от назойливой мухи. Эта мысль, как ни странно, успокоила его. Она звучала гораздо приятнее, нежели необходимость проконсультировать серьезных людей, кто бы они ни были, и обнаружить постыдные пробелы в знаниях. Дэйв поежился от такой перспективы.

Первым подал голос мужчина с легкой сединой в висках.

– Мистер Хеллер, обязательным условием нашего диалога является подписка о неразглашении, – заученно отчеканил он и протянул через стол лист, прикрепленный к синему пластиковому планшету. Дэйв приподнял брови, но спорить не стал, и нашел на столе ручку директора. – Все, о чем мы будем говорить, не должно быть даже косвенно озвучено где-либо еще: ни вслух, ни письменно, ни на электронных или аудио- и видеоносителях.

Протягивая лист обратно, Дэйв поймал себя на мысли, что речь агента напоминает ускоренную информацию в конце рекламного ролика. Это показалось ему интересным: если большую часть времени говорить четко по протоколу, влияет ли это на обыденную речь и само восприятие общения? Подписанный лист мгновенно исчез в кейсе второго агента, но говорить продолжил первый.

– В случае расспросов со стороны коллег придерживайтесь версии, что мы обсуждали перспективу «военной лингвистической экспертизы», это слишком заурядная тема для обсуждения на работе. Меня зовут Джо Дин, мой напарник – Мэтт Дастин. Мы направлены сюда из ведомства, которое занимается…

А настоящие ли это имена, – задумался Дэйв, – фонетически звучат достаточно безлико, а потому неубедительно. Слишком стандартные, чтобы заподозрить в чем-то или вообще запомнить. Могли бы сразу назваться Джоном и Джеймсом Доу¹, например.

Дэйв внимательно дослушал официальную легенду, мотивирующую появление этих людей в стенах лингвистического колледжа и сделал вид, что поверил им, а сам обдумывал заскриптованные речевые конструкции, которыми пользовались его новые знакомые.

– Так чем я могу помочь? – вежливо уточнил он.

Горгульи переглянулись с ноткой растерянности.

– Сразу видно, что Вы профессионал, мистер Хеллер. Мы выдали Вам столько информации о себе, а Вы и слова не произнесли за четыре с лишним минуты. Только слушали и, держу пари, анализировали все, что было озвучено, с лингвистической точки зрения. Изучали нас, задавались вопросом, правда ли это, можно ли нам верить. Нам как раз и нужен такой человек.

Дэйв понимал, что это не лесть, слишком серьезными были голос и выражение лица говорившего. Да и мотива льстить ему у них ровным счетом нет. Он подобрался в кресле, заметив, что пауза затянулась, но ему совершенно нечего ответить.