Глава 1

Не смотри в глаза своему искушению.

Любить чужого мужчину – адская мука. Любить, не надеясь на взаимность, чувствовать его горе без права утешить, беззвучно выть в подушку по ночам от своей боли, от его боли… И улыбаться днем, так, чтобы никто в этом сверкающем городе не узнал, как загибалась от отчаяния ночью – мой собственный ад. Из него невозможно выбраться, и даже потеря не смогла вытравить любовь.

Но разве у кого-то из нас был выбор?

* * *

Руслан.

– Вы кого-то потеряли?

– Себя самого.

– Извините?.. – Невысокий молодой проводник с усами-щетками уперся в меня удивленным взглядом.

– Простите, черт… – я потер лоб. Схожу с ума. Точно схожу. – Вы не видели женщину, молодую, блондинку? У нее на правой щеке под глазом родинка.

– Блонди-и-инку?.. С родинкой…

Проводник подумал, нахмурил брови, а я уже понял, что он ее не видел. Никто в этом гребанном поезде не видел мою жену! Двенадцать вагонов, девять купе, триста девяносто шесть шагов от тепловоза до последнего вагона. Ее нет нигде.

– Кажется, нет, – наконец произнес он. Что и требовалось доказать. – А во что она была одета?

Я вспомнил легкий сарафан цвета морской волны. Тонкие лямки, которые легко можно было стянуть вниз, чтобы добраться до груди. Свободный низ, который в одно движение задирался до талии, открывая вид на самые шикарные ноги на земле.

– Так что на ней было? – продолжил бесполезную игру в помощника проводник.

– Не важно, – я резко закрыл дверь в его купе.

До чертиков захотелось что-нибудь сломать… Или кого-нибудь.

Голова кипела, но я ничего не мог придумать. Где она? Какого черта здесь происходит? Ни одной остановки за последние два часа. Никаких происшествий.

– Света, милая, найдись, пожалуйста. Очень тебя прошу.

Словно чокнутый, вновь открыл дверь в холодный переход между вагонами. Все по новой. Еще один осмотр. Липкая, как лента для ловли мух, тревога еще туже сжала грудь. До отчаяния остался всего один шаг.

Все жуткое, шокирующее происходит в нашей жизни неожиданно. Долбанное провидение рвет обычную жизнь на клочки и сворачивает от ужаса кишки в узлы. Ты, как космонавт, случайно отцепившийся от станции, смотришь на поручень в паре метров от себя и ничего уже не можешь сделать. Баллон кислорода за спиной – все, что осталось от надежд и планов.

Я ощущал страх физически. Паника комом подступила к горлу. С трудом передвигая ставшие вдруг тяжелыми ноги, двинулся по чужому плацкартному вагону. Разговоры, звонкий смех дородной проводницы с рыжими кудрями и детский визг, словно по струнам, ударили по оголенным нервам.

Пришлось стиснуть зубы, чтобы не заорать: «Заткнитесь все!» А орать уже хотелось. Тревога напалмом выжигала все хорошее, и ладони сжимались в кулаки от ярости.

– Света, умоляю, – чужим, незнакомым голосом прошептал я в очередном проходе и чуть не поскользнулся…

– Черт!

Гладкие подошвы туфель заскользили по пропитанному чем-то мокрым ковровому покрытию. В самый последний момент перед падением я ухватился за ручку.

Вдох-выдох. Взгляд быстро охватил прямоугольник ковролина.

Паника дошла до своего пика, и страх ледяными ручьями растекся по телу.

– Что за… – Я все же упал.

Как подкошенный…

…с разрывающим глотку криком прямо на липкое кроваво-красное покрытие.

Звон будильника раздался в тишине спасительной трелью.

Дзын-дзын-дзын!

От звона свело зубы. Противно, как мелом по стеклу, но я, словно из глубины, вынырнул из сна в реальность и потер глаза.

Моя квартира.

Широкая кровать.

Простыня смята, и если бы не резинки по бокам, валяться ей на полу.

Одеяло влажное, словно я пробежал в нем марафонскую дистанцию.

Опять…

Не задумываясь ни на миг, открыл тумбочку и закинул внутрь упаковку снотворного. Если бы кто-нибудь заглянул на верхнюю полку, точно решил бы, что я коллекционирую седативные препараты. Шизанутый нарик с пулей в голове.

Нужно возвращаться к книгам. Сложно, муторно, но от неевклидовой геометрии Лобачевского или теории Хокинга о черных дырах я засыпал без снов. Весь остаток ночи превращался в черную дыру, и на утро меня не выворачивало наизнанку от собственного прошлого.

Луч солнца скользнул по фотографии жены на книжной полочке. Света словно подмигнула мне. Мягко, ласково, как умела лишь она. Глубоко, там, где все еще билось о ребра упрямое сердце, привычно кольнуло.

– Я устал без тебя, родная.

Возможно, когда-нибудь в моей жизни будет утро без этих слов, но пока тоска была сильнее.

* * *

Жанна.

Вечер того же дня.

Студия прямого эфира радиостанции «Лайф»

– Уверяю вас, все врут. Мужья говорят, что любят своих заплывших жиром бесформенных жен, наниматели уверяют, что ценят трудоголиков-подчиненных. Ложь повсюду.

В жестких высоких креслах напротив друг друга сидели две женщины. На каждой из них были огромные, полностью закрывающие уши студийные наушники фирмы «Beyerdynamic», а перед лицом – микрофоны. Больше ничего общего. Одна – невысокая, грузная шатенка, с глазами-щелочками и короткими прямыми волосами; вторая – стройная брюнетка, с высокой грудью, чуть вздернутым носом и пухлыми, словно созданными для поцелуев, губами.

Молчавшая до этого ведущая, включив свой микрофон, качнулась вперед.

– А любовь, по-вашему, существует?

– Я считаю, что любовь – это особая форма зависимости. Вначале инстинкт размножения толкает искать свою пару, а потом, когда партнер уже найден, подключается бессознательное. Комплексы, страхи, психотравмы детства припаивают к другому, прикрывая все это красивой, одобряемой обществом любовной ширмой.

– И нельзя любить другого просто так? – между бровей ведущей пролегли две складки.

– Самые лучшие для нас это мы. Если второй не пытается занять первое место на личном пьедестале, жить с ним можно.

Только многолетний опыт и железная выдержка помогли ведущей сдержать язык за зубами.

– Если верить вашей теории, – снова обратилась она к своей сегодняшней гостье, – любви без взаимности вообще существовать не может.

– Конечно!

– Даже если другой кажется самым лучшим? И любить можешь только его?

– Любить, не надеясь на ответ? – гостья бросила на свою собеседницу презрительный взгляд. – Это называется мазохизм, милочка. Мазохизм во всей своей красе.

По лицу ведущей сложно было понять, устроил ли ее такой ответ. Красивые карие глаза светились все тем же светом, а на скульптурных алых губах играла многозначительная полуулыбка.

* * *

– Жанна! Жанна, да постой же!

Проклиная свои высоченные шпильки, я летела по коридору в сторону туалета. Желание вымыть руки с мылом было таким острым, что никакие просьбы выпускающего редактора не могли заставить остановиться.

– Жанна, да твою мать, куда ты так несешься?

– В уборную, Костя! – я резко распахнула дверь с табличкой «Ж».

– Да что с тобой такое? – как и ожидалось, табличка редактора не остановила. Не замечая удивленных взглядов, он вошел следом за мной и привалился спиной к стене возле умывальника.

– Какой черт в тебя вселился? – прокричал над ухом Костя.

Набрав полную пригоршню геля, я принялась старательно растирать его по рукам.

– С каких пор мое шоу без моего ведома переносится на другое время? – внутри все кипело от злости. Два года я выбивала себе вечерние часы, била все рекорды по рейтингам, и тут вдруг оказывается, что моя передача перенесена на обеденное время.

– Жанн, ты же знаешь, это идея нашего нового бигбосса.

– Он посчитал, что, поработав неделю на радио, знает, как лучше верстать сетку?

– Ты сама все понимаешь… – Костя поджал пухлые, как у девчонки, губы и опустил взгляд.

О, да! Я понимала. Я столько всего понимала, что хотелось материться в прямом эфире. Отличная получилась бы новость: «Жанна Орлова, номер один в топе самых сексуальных ди-джеев русского радио возмутилась из-за домогательств собственного босса!» Даже интересно, найдется ли хоть кто-то, кто поверит?

– Жанн, прости…

– Ни за какие коврижки я не буду с ним спать, – смыв гель, я набрала новую порцию и принялась снова намыливать руки. – Пусть Мисюров засунет свое предложение куда подальше, а если еще раз подкинет мне в передачу идиотку вроде сегодняшней – вообще будет вести эфир сам!

– Да не кипятись ты так.

– А я еще и не начинала! Вот когда вся радиостанция будет меня слышать, тогда, считай, разошлась.

– Ох, черт… – Костя подставил руку под воду и аккуратно побрызгал себе в лицо и на волосы. Как раз вовремя – рыжие кудряшки уже торчали во все стороны как антенны. – Слушай, а ты из-за Мисюрова так разозлилась или из-за своей сегодняшней писательницы?

От неожиданности я задела вентиль крана, и вместо теплой на ладони полилась ледяная вода.

– Костя, твою ж… Не говори под руку!

– Обалдеть, Орлова! Тебя тетка из себя вывела. Не думал, что у кого-нибудь это получится, – словно только что сорвал джек-пот, редактор вскинул руки вверх. – Йо-ху!

Испепелив своего выпускающего редактора, а заодно лучшего друга взглядом, я резко выдернула из держателя для бумаги три салфетки. Все, нужно было заканчивать. Дурацкий день. Идиот босс, да теперь еще и Костя туда же.

– Вместо того, чтобы шутки здесь шутить, – я ткнула редактора пальцем в грудь, – впредь проверяй гостей. Если Мисюров решил за нас взяться, мне нужно быть готовой.

С этими словами я развернулась и быстро направилась в коридор.

– Жанн!

– Все, Костя! У меня еще дела! – бросила, не оборачиваясь.

– Но кое-что важное забыл тебе сказать!

– Вечером! Все расскажешь на вручении премий.

Упрямый редактор еще метров двадцать пытался меня догнать. Для своей шарообразной комплекции он даже развил неплохую скорость. Прохожие оглядывались, но у меня были слишком веские причины для спешки, так что у Кости не было ни одного шанса.

* * *

Церемония закрытия сезона хоккейной Лиги в этом году проходила с размахом. Шествие гостей по красной дорожке, фанфары, прожектора, логотип КХЛ на большом экране у входа. Если бы в зал попал кто-то случайный, он точно решил, что перенесся в Голливуд и вот-вот собственными глазами увидит вручение знаменитых позолоченных статуэток мужчины с веслом.

Обстановка так и располагала для шоу с американским размахом. Однако случайных гостей в сверкающем бриллиантами и белозубыми улыбками зале не было. Уж тем более – здесь не было голливудских актеров.

В то время, когда запуганный новостями о кризисе рабочий пересчитывал крохи в кубышке, сильные мира сего собрались на вручении ежегодных премий своим любимчикам. Защитники, форварды, голкиперы – сегодняшний вечер был посвящен им.

Среди элегантно одетых мужчин не с первой попытки можно было вычислить хоккеистов. Вместо хоккейных форм роскошные костюмы преображали гладиаторов ледовых арен до неузнаваемости. Даже я, потратившая две недели на изучение хоккейной элиты, спутала двух игроков с бизнесменами средней руки.

Хотя, вполне возможно, моя ошибка произошла из-за другого…

Больше года прошло с тех пор, как я видела Руслана последний раз. Для меня это был очень тяжелый период: новое шоу на радио, концерты, закрытые вечеринки, бесконечные съемки и еще сотня маленьких и больших дел.

Я за уши вытаскивала себя из кошмара, в котором прожила предыдущий год. Не рыдала в церкви возле квадратного подсвечника или дома, держа в руках фотографию погибшей подруги. Не каталась каждый вечер через весь город, чтобы заставить поесть ее мужа. Не сходила с ума от раздирающих душу чувств: безнадежной, опустошительной любви к этому мужчине и горечи нашей общей утраты.

Я даже перестала просыпаться по ночам от собственного крика. Почти перестали сниться поезда и кровь. Стала ли я прежней? Это был самый сложный вопрос.

За стеной сплетен, которых в последние два года родилось слишком много, рассмотреть настоящую Жанну Орлову стало трудно. Слишком много натянутых улыбок, слишком много фоновых мужчин. Красивая маска приклеилась намертво, и даже я сама не всегда помнила, кто за ней.

Прошлая я порой казалась нынешней мне незнакомкой. Я помнила, что всегда много работала. Иногда со Светой мы вырывались отдохнуть, и я возвращалась к настоящей жизни в ее теплых лучах. Помнила, что когда-то хотела большую семью, двоих или троих детей. Мечтала об уютном домике за городом. А еще, как дурочка, с первого взгляда влюбилась в потрясающего мужчину, который из двух подруг безошибочно выбрал лучшую.

Смешно: мужчины всегда западали на меня, а цветы таскали Свете, моей полной противоположности, доброй фее с большим сердцем и чистой душой ребенка. Мне обещали звезды и луну, ей тепло и верность. Меня хотели, ее любили… Если я была бы мужчиной, тоже выбрала ее. Не думая!

– Обалдеть, Орлова! Тебя не узнать!

Вот уж действительно было обалдеть. Среди сотен мужчин первым меня заметил собственный выпускающий редактор. Впору было задуматься о преследовании.

– Костя, – я повернулась к говорившему. Пижонский голубой пиджак, залитый лаком рыжий чуб, новые очки – друга было не узнать. – Спасибо, конечно, за комплимент, но что ты здесь делаешь в таком виде? Для гостя как-то уж очень ярко.

Вместо ответа Костя поправил бабочку и смахнул невидимую соринку с лацкана.

– Нет! – я догадалась, на что он намекает. – Этого не может быть!

– Ну не только ж тебе сверкать на сцене, – мой редактор цвел как майская роза.

– Да ты уже наверное забыл, как микрофон держать.

– Ты ко мне несправедлива!

– Твой последний эфир был при царе Горохе. – Какими бы наши отношения не казались со стороны, но Костю я никому не дала бы в обиду. Даже ему самому. – И точно помню – в сетке ведущих не было твоей фамилии. Только среди гостей!

– Ну… – друг опустил взгляд в пол. – Для того, чтобы вынести на сцену цветы самой красивой болельщице не обязательно помнить, как держать микрофон.

От сердца отлегло. Отпаивать коньяком после шоу никого не придется, и выдумывать байки, что заикание это модно – тоже.

– Ну, раз ты сегодня «принеси-подай», то ладно. Если хочешь, могу еще тебя в помощники моей подавальщице статуэток записать. Приз за наибольшее количество голов в чемпионате все будет поувесистее букета цветов.

– Вот правду говорят, что ты циничная су, – с показной обидой проворчал Костя.

– Правду, – не стала спорить. – И про «циничную су», и про «алчную тва». Другим всегда виднее. У них особый глазомер.

После признания мной своих грехов Костя сдулся. Даже морщинки на лбу расправились.

– Блин, – неожиданно спохватился он, – я ж тебе главное забыл сказать. И утром не успел, и сейчас чуть из головы не вылетело.

– Слушаю, – от нехорошего предчувствия у меня внутри все сжалось.

– Твой тайный поклонник опять объявился. Вера Пална после утреннего эфира нашла коробку под твоим столом… – Костя замялся.

– Что в ней? – кровь отлила от лица.

– Мы не хотели открывать… Ну мало ли, может там был подарок, но запах…

– Говори, что внутри, – изображать беззаботность было непросто, но я очень старалась. Хватит нам и дерганной ведущей, пусть хотя бы редактор останется спокоен.

– Там оказалась детская машинка. Старая. У меня такая была в детстве. И… Голубь. Мертвый.

Я мысленно выругалась. С машинки и голубя все началось три года назад. Закончилось залитой красной краской куклой. Может быть было и еще что-то… Чтобы сберечь мою психику, Костя вполне мог утаивать информацию, но из-за гибели Светы я тогда полностью выпала из жизни и разбираться ни с чем не стала.

– Охрана, как обычно, никого подозрительного не видела? – можно было и не спрашивать.

– Нет, – друг развел руками. – Они и камеры проверили. Коробку на этаж никто не вносил.

– Почему-то я не удивлена.

– Может, полицию вызовем?

– Ага. И ГРИНПИС! Голубя предъявим, – я потерла виски, голова начала болеть, а мне еще предстояло взойти на сцену.

– Но что-то делать нужно? В прошлый раз он следующую коробку тебе под квартиру подкинул.

– Может, ничего и не будет, – попыталась отмахнуться.

– А если будет? – Костя вцепился в меня как клещ. – Ты помнишь, как тебя в прошлый раз колотило? Я лично помню хорошо. И повторения не хочу.

– Не пугай меня.

– Жанн, давай все же обратимся, куда следует.

– Костя, да это детский сад! – я уже начала заводиться.

– Я от тебя не отстану. Или вызывай полицию, или поживи у меня пару дней.

– Ладно… Давай так: я пару дней поживу в гостинице, все равно из-за нового проекта эту неделю только спать домой езжу. Если все хорошо – забываем. Если коробка будет – сама вызову полицию.

– Но ты обещаешь?

– Клянусь!

– Честно-честно? – Костя сощурился.

– Я тебе хоть раз врала?

– Ты умеешь мастерски не договаривать.

– Всего лишь берегу твою и мою нервную систему. Скажи спаси…

Договорить я не успела. Вы наверняка слышали выражение «сердце в пятки ушло». Это, когда стоишь на вершине горы над пропастью, но вдруг порыв ветра резко ударяет в спину, и ты падаешь. Тоже самое произошло и со мной. Большая теплая ладонь легла мне на талию, на пару сантиметров ниже глубокого выреза, и сердце рвануло вниз.

Не нужно было оглядываться, чтобы понять, кто рядом. Не нужно было спрашивать. На огромном голубом шарике под названием Земля был только один мужчина, от прикосновений которого все мои нервные окончания коротило.

Прошел год, пять месяцев и шестнадцать дней. Я надеялась… Я сделала все, чтобы эта зависимость исчезла…

Время не лечит.