© Мария Сергеевна Суворовская, 2018

ISBN 978-5-4496-0503-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Шекербура

Кусая шекербуру, запивая её ароматным кофе, смешивая горьковатый привкус обжаренных зёрен со сладкой ореховой начинкой, начинаешь воспринимать осень по-другому – в ней появляется абсолютно уютная нега. Сахарные фундук и миндаль наполняют тебя магическим вкусом. И время останавливается. Шекербура – сахарная завитушка – удивительное печенье родом из Ирана, выпекается в основном на праздник весеннего равноденствия Навруз байрамы. Шекербура словно по волшебству возрождает в Таше солнце. Когда-то любимый человек научил её именно так начинать день. И теперь, когда тяжело или атакует усталость, Таша варит крепкий кофе и, нарушая все диеты, съедает калорийную сладость. Таше бесконечно нравится рассматривать узоры джынагы. Они наносятся на одну сторону лакомства приспособлением наггаш и напоминают пшеничные колосья. Колосья на печенье – как нити событий, их много, они соединены в один правильный узор, в одну жизнь. В которой всё так, как должно быть. Причины настоящего не в прошлом – они в будущем.

Лёгкой сухой прохладой в столице обосновалась осень, солнечными бликами растворяясь между домов, вселяя умиротворение и спокойствие. Все неизбежно. Когда падают листья, приходит осознание, отчётливое ощущение, что все циклично. И всё сменяет друг друга. Жизнь и смерть. Прошлое и настоящее. Настоящее и будущее. Молодость и старость. Всем одинаково не хочется стареть. Телом. Душой. И даже украдкой мечтается, чтобы не старело прошлое. Впрочем, разве можно говорить о старении прошлого? Прошлое замирает. Останавливается в том месте, в котором нажимаешь кнопку «стоп». Чтобы потом многократно прокручивать, переживать, переоценивать, злиться и радоваться, сокрушаться, сожалеть об ошибках и, конечно, любить. Любить так, как можно любить только там. Нежно, трепетно, на одном вдохе или отчаянном выдохе, чувствуя каждый удар сердца, каждый момент дня. Глотая воздух с привкусом волшебства. Там все иначе. Прошлое никогда не стареет. Оно даже как хороший коньяк с годами становится лучше. Потому как плохое имеет свойство забываться, а хорошее – приукрашиваться.

Таша точно знала, прошлое – это единственное, что делает нас навсегда молодыми. Мы остаемся там, далеко-далеко, и в чужих воспоминаниях продолжаем вести свою, параллельную основной жизнь.

– Зайаза, – сын тащил рычащего шпица к двери. Тот периодически скулил и пытался вырваться.

– Гоша, отпусти собаку. И кто научил тебя так ругаться? – Таша сделала максимально строгий голос.

– Не знаю, – пробурчал сын.

Всё внимание было сосредоточено на шпице. Пёс визжал, а Гоша продолжал двигать собаку за собой, то беря её на руки, то, уставая, бросая и таща за шерсть.

Гоша в своем трёхлетнем возрасте на лету схватывал слова, выражения, фразеологизмы, моментально включая их в лексикон. Букву «р» он не выговаривал, и слово «зараза» звучало в его исполнении мягко, забавно и иронично. Шпиц понравился малышу на фотографии в журнале, и Таша, желая порадовать ребенка, поехала и купила собаку. Дома уже были алабай, чихуахуа и кот мейн-кун. Но… Иногда взрослые радуют детей, чтобы испытать сатисфакцию самому. Подтвердить, что они хорошие родители, поддерживающие инициативы подрастающего поколения. У Таши в детстве не было столько животных. Персидский кот-меланхолик, один на всю семью, больше напоминал маленькую плюшевую игрушку, застывшую в красивой позе на диване. Теперь же Таша вкушала все радости ответственности за подопечных и прирученных.

– Всё, оставь собаку. Надо ехать. Мы уже опаздываем, – Таша забрала Ёжика. Так питомца назвал сын.

Октябрь был непривычным, без дождя и слякоти. Несмотря на то, что прохладный ветер всё-таки обозначал середину осени, можно было продолжать щеголять в пиджаке или лёгком пальто, наслаждаясь очарованием жёлтой листвы и свежего утро. Утро, кстати говоря, не задалось. Кофемашина отказалась работать. Пришлось достать турку. Гоша протестовал против сборов в детский сад, продолжая сидеть наполовину одетым в кровати. А теперь – мучая пса, в трусах и натянутых на голые ноги резиновых сапогах. Их большой дом в утренние часы превращался в хаос, все бегали, спешили, круша и сметая всё на своем пути. Цель была одна – успеть, не опоздать. Сегодня все уехали раньше них с Гошей, и можно позволить себе собираться вальяжно, без скорости. Но всё равно приезжать в сад на два часа позже остальных детей некорректно. Таша всегда отличалась пунктуальностью и всей внутренней дисциплиной ненавидела опаздывать, тем более беспричинно. Но теперь, наплевав на бытовые неурядицы, стоя около окна, в котором напоследок веселилась осень, ей совсем никуда не хотелось. Чашка кофе грела руки, мысли убегали далеко и не стремились быстро возвращаться. Вкус шекербуры уносил в солнечные бакинские улочки. Хотелось погрузиться глубоко в себя, бродить по аллеям памяти, копаться в мельчайших деталях прошедших событий и чувствовать в районе солнечного сплетения желанное тепло. Тепло волнительное, лёгкое, обнадёживающее. Таша ещё умеет чувствовать и любить. Тепло об этом напоминает.

– Гоша, снимай немедленно сапоги. Надевай колготки и джинсы. Всё лежит на кровати, – Таше пришлось со вздохом вернутся к реальности.

Она знала, что, демонстративно плача и топая ногами, Гошик всё равно оденется сам и будет готов минут через десять. Значит у неё есть время быстро накраситься и уложить волосы. Последние пять месяцев её жизни заметно перевернули быт. Она долго ждала, что в её доме появится это чудо – маленький ребенок. Да, она видела его именно таким – активным, громким, ярким. Таким он должен был вырасти через пару лет после рождения. Но у Таши сразу появился трёхлетний сын. Сын. Как это звучит! Когда она это проговаривает, её распирает гордость. Она растит мужчину. И ради этого мужчины она готова на все. Гошик вертит ей, пытается манипулировать, а ей это даже нравится. Любовь к сыну – это особая любовь к мужчине. Мужчине, которого создаешь ты. Гоша появился в её жизни в первые дни лета. Когда уже потерялась надежда. Ирония судьбы: если бы четыре года назад всё сложилось иначе, у неё мог бы быть такой биологический сын. Сын от человека, которого Таша из прошлого где-то в параллельной вселенной продолжает любить, страстно и по-особенному. Но жизнь не терпит сослагательных наклонений.

Таша с Гошей наконец собрались и сели в машину. Солнце плескалось в осенней лазури неба. Хотелось открыть окна, включить музыку и ехать долго-долго – в большое путешествие, любоваться подмосковным лесом вдоль дорог, горящим оранжевыми оттенками, разбавленными охрой. Хорошо жить за городом, можно видеть природные изменения, смену времён года. По радио, перебивая музыкальную композицию, бодрый утренний диджей вещал о позитивном настрое, противостоянии осенней депрессии и необходимости чашки кофе в эти утренние часы. Отметающие всю суету, такие будничные поездки наполнены романтикой. И, если научиться замечать в цейтноте простые радости, можно становиться счастливее, свободнее и гармоничнее. Гармония – это успешные переговоры с самим собой. Порою мы знаем, как договориться с мужем, партнёром, клиентом… И не знаем, что предложить себе, чтобы жить стало лучше, спокойнее, веселее. Убивая себя излишним перфекционизмом и самоанализом, мы сжигаем внутреннюю душевную микрофлору. Но при этом хотим, чтобы на этих выжженных полях расцвёл город-сад. А так не бывает. Только успокоив себя, поливая лучшие ростки в своем сознании, можно ожидать цветы счастья. Простого счастья. Когда не трясёт, не беспокоит, не взрывает страхами, не мучает фобиями и паническими атаками. Было время, когда Таша не знала, как перестать себя изводить, прыгать в пропасть с обжигающей лавой ненависти. Добрый, искренний человечек. Именно человечек. Ещё пять лет назад Таша была лёгкой, воздушной, открытой нараспашку эмоциям, миру, людям. Она просыпалась с мыслью о любви и творчестве, а засыпала с мечтами о будущем дне. Пока планы, в которые она так сокровенно верила, не рухнули. Больно. Вдребезги.

– Вы что-нибудь пили? – спросил анестезиолог.

– Да, глоток сока, – ответила тогда Таша.

– Кто разрешил ей пить? Почему не предупредили? – врач ругался, казалось, на всех одновременно в операционной.

– Не ругайтесь. Мне сказали. Я выпила машинально… Я не подумала…

– Ладно, готовим… Мы вколем вам наркоз, считайте в обратном порядке от десяти.

Она никогда не забудет свет той операционной лампы. Этот обратный отсчёт. После которого началась другая жизнь. Да, она выпила сок. Потому что ничего не соображала. Руки не слушались, слёзы лились, она не помнила, как поднялась в палату из кабинета УЗИ. В котором совершенно бесчувственная тётка сказал ей, что сердце её с Русланом ребенка не бьётся. Просто не бьётся. В её понимании, это рядовой случай. Воткнула аппарат, сказала, на выход. Никакого сожаления, сочувствия. Обычная городская больница. Где никто не обязан, наверное, говорить особенные слова. Или просто утро у той тётки было угрюмым, а Таша первой пациенткой после летучки.

– Наталья, – так Ташу звали по паспорту и так она была записана в медицинской карте, – поднимайтесь в палату, я передам информацию лечащему врачу.

– Может, оно забьётся? Может, подождать? Так же бывает? Я читала…

– Это ваше право, ждать или нет. Я думаю, ждать нечего, надо оперировать. Не задерживайте меня, там десять человек в очереди.

И Таша вышла и пошла наверх, без мыслей, в пустоте собственного персонального горя. Ночью накануне она молилась и верила. Верила, что утром будет всё хорошо. Хотя интуиция давала сигналы – сердце остановилось. Внизу живота было холодно. Вообще было холодно везде. Может быть, в больнице плохо топили. Но не спасали ни носки, ни два одеяла, ни чай. Холод распространялся по телу, пальцы рук и ног немели. Била дрожь. Таша тихо выла. Она понимала, что, теряя ребенка, она теряет всякую надежду на будущее с Русланом. Самый идиотский женский миф о том, что мужчину можно привязать ребенком, к которому неглупая Таша всегда относилась скептически, засосал, заманил её перспективой быть с ним – мужчиной, страсть к которому отключала всякий здравый смысл.

Наталья Сергеевна Иванова к тому дню всегда считалась хорошей девочкой: отличница, медалистка, лауреат премий, обладательница профессиональных наград, общественный деятель, пример для подражания, гордость семьи. Со школьной скамьи Таша была на хорошем счету. Везде её выбирали, выделяли, поддерживали. Она всегда совершала осмысленные поступки. Внешние импульсивность и эмоциональность на самом деле не были двигателем её решений. Таша разумно шла по жизни. И забеременела от Руслана специально и решительно. Она точно помнит тот день. Для закрепления результата она долго лежала ногами вверх и посылала сигналы космосу. Прижиться, остаться и, как казалось, наладить всё, что никак не складывалось в цельный паззл.

– Как ты назовёшь сына? – спрашивала она Руслана в постельной неге.

– Мурад, красивое имя… – подыгрывал тот её мечтам и легко импровизировал.

– Му-рад, – разделяя имя на слоги, Таша будто пробовала его. – Да, звучит. Мне нравится.

– Он будет такой же серьёзный, как я, и такой же упрямый, как ты. А ещё у него будут такие же длинные ресницы, как у тебя, Зараза Иванова.

– Нет, Зараза Рагимов, у тебя длиннее ресницы. Поэтому пусть возьмёт твои.

Таша не помнит тот момент, когда они стали в шутку называть друг друга Заразами. Но был в этом свой шарм, пароль к их тайному сакральному миру. В который никто не заходил. Они никого не впускали. Неделя-две раз в полгода, оторванные от основной повседневной жизни, принадлежали только им. Они упивались друг другом. А разлетаясь по делам, в телефоне и скайпе строили сладкие планы на будущую встречу. Жизнь от встречи до встречи для Таши теряла смысл. Работа, люди и даже успехи – всё было до тошноты рутинным. И пережить это можно было только за новую радость объятий.

За полтора месяца до больницы Наталья Иванова уволилась из государственной корпорации, с хорошей должности, к которой двигалась почти десять лет по карьерной лестнице. Ушла в никуда. Обосновалась в офисе у подруги и пыталась начать свое дело. Рекламное агентство тогда было слабо похоже на предприятие. Скорее, Наташа была агентом нескольких изданий и объединяющей силой ряда фрилансеров. Искать новую работу, раскидывать резюме, отдыхать… Этого Таша не могла себе позволить. Мама, дочь, съёмная квартира. Она чувствовала себя виноватой перед семьёй за всё случившееся. Ей хотелось убедить своих, что все хорошо, работа движется, бизнес строится, деньги есть и переживать не стоит. Сама же она каждое утро в поисках успокоения ехала в храм, стояла со свечой у иконы Николая Угодника и просила об одном – чтобы всё наладилось. Она не могла объяснить святому, богу и себе, как всё должно быть, потому как запуталась Таша окончательно. Наломанных дров хватило бы, чтобы построить целый город. Уволилась Наташа потому, что её не отпустили в очередной раз в Баку. А солнечная столица Азербайджана манила. Голова шла кругом от желания бросить холодную зимнюю Москву и приехать в солнечный январь к улыбчивым людям, морскому горизонту и любимому мужчине. Она помнит, как ехала за рулём и объясняла начальнице, что улететь просто необходимо. До этого она всегда входила в положение. Таша была ценным сотрудником, умеющим работать на бешеной скорости на результат за десятерых. И ей многое прощалось. Марии Михайловне – вице-президенту компании по коммуникациям – по-своему нравилось следить за этим горячим, ярким романом, которым не каждого одаривает судьба. Но в тот раз она наотрез отказывалась отпустить Ташу. А у Натальи больше не было сил. Просто не было внутреннего резерва ждать. Психологическая зависимость отражалась на здоровье. Она плохо себя чувствовала, медленно работала, теряла интерес к деловым вопросам и проектам.

– Нет, Таша. Ты знаешь, я всегда входила в положение. Но ты недавно летала. Мы только запустили благотворительный марафон. Кто его будет вести?

– Я буду заниматься дистанционно, – оправдывалась Таша.

– Как ты это представляешь? Ты в правительство дистанционно будешь ездить? Или на расстоянии встречаться со спонсорами? – сарказм в её словах жестоко отдалял Наташу от бакинского праздника.

– Я возьму за свой счёт.

– Нет. Это окончательное решение. Не уговаривай, не стоит тратить ни твоё, ни моё время.

– Пожалуйста. Я болею. Мне надо отдохнуть, подлечиться… Я потом с новыми силами больше сделаю. Я больничный за десять лет ни разу не брала! – Таша с надрывом пыталась убедить начальницу сжалиться и отпустить.

– Нет. Разговор окончен, – резюмировала Мария Михайловна.

И телефон отключился. Таша на эмоциях поехала и взяла билет. Потом отправилась в магазин, купила новые платья, сапоги, аксессуары. Настроение было так себе. Переступить, нарушить принципы, пойти против правил было непривычно. Но она уже всё решила. Неведомая сила упорно вела её к аэропорту. Мама была против. Но её советы не действовали. Даже если бы отменили все рейсы в Баку, она поехала бы на машине. Сломалась бы машина – пошла пешком. Решение было непоколебимо.

Трудно было предать, обмануть Марию Михайловну. Эта женщина по-матерински вела её десять лет в компании, пестовала, воспитывала, учила. Она многое вложила в Ташу. Помогала ей стать лучше, взрослее, как бы сказали сейчас модные бизнес-тренеры, эффективнее. Начальница знала все перипетии истории с Русланом, советовала, напутствовала. Можно сказать, они дружили, как могут дружить две женщины, связанные рабочими вопросами. Им всегда было о чем поговорить, кого обсудить. Это тесная дружба была рабочим двигателем. Доверительные отношения их тандема положительно сказывались на продвижении проектов и инициатив, они поддерживали друг друга, не давали интригам и внешним раздражителям сломать их выстроенную стратегию, которая практически всегда была успешной. Мария Михайловна успокаивала её во время развода с первым мужем, выбивала ей премии, посылала в интересные командировки. Таше было позволено больше, чем другим. И Наталья это ценила. Всё, за что бралась Наташа, приводило к триумфам компании и радости руководства. Взять билет и улететь означало отправиться в один конец. Это был вызов. Начальникам, себе, судьбе, будущему. На тот момент Таша до конца не понимала, что творит, какие последствия могут быть у этого опрометчивого поступка. Спустя годы она пожалеет, что не поговорила с начальницей по душам. Впрочем, тогда это было невозможно.

Трезвые мысли проснулись уже в Баку, к третьему дню пребывания. Лежа в ванной, Таша наконец-то поняла, что её могут уволить, как говорится, по статье. Тогда она написала заявление на отпуск за свой счет и отправила его по электронной почте… Конечно, её уволили. Две недели спустя, по возвращении. Правда, по-человечески. По собственному желанию. Гробовая тишина в офисе, сотрудники, отводящие глаза в сторону, проступающие слезы при сборе в коробки личных вещей. Позже она взглянет на эту ситуацию по-другому и в целом будет благодарна судьбе за такой поворот событий. Но тогда наступила невесомость. Отсутствие опоры. Она держалась. Пыталась строить свое дело. Благо были связи, настойчивость и вера в собственные силы.

Да, она планировала беременность. Да, она хотела ребёнка от Рагимова. Да, она мечтала, что этот ребёнок чудесным образом поселит её навсегда в Баку. Она будет просыпаться в квартире на Гаджибекова, смотреть в панорамные окна на Каспий, ходить беременной в ожидании чуда по Приморскому бульвару. Придумает себе какое-то красивое занятие. Например, будет писать книги, создавать капсульные коллекции одежды или откроет маленький магазин детских вещей. Господи, где была её рассудительность? Она спала, усыплённая мечтой, иллюзией счастья. Которое, казалось, было так близко.

В день, когда она утром лежала ногами вверх, Таша отправилась в мечеть. Надела длинное глухое платье чёрного цвета и пришла в старый город в Лезгинскую мечеть. Ей хотелось попросить помощи бога. Ехать вечером далеко одной в православный храм она не решилась. До Ичери Шехер было подать рукой. Тем более, что Таша где-то вычитала, что чтение молитвы в доме другой религии усиливает её силу. Её спокойно пропустили в женскую половину, и час Таша общалась с богом. Пока женщины рядом читали намаз, она обращалась к небесам с православными молитвами, всеми, которые помнила. Таша чувствовала вибрации в теле, верила, что бог слышит её призывы подарить сына. Сына, который приблизит её к Руслану. И она перестанет бояться его потерять.