...но фильмы
уже
догоняют вино
и даже
вреднее вина.
И скоро
будет всякого
от них
тошнить одинаково.В.В. Маяковский, "Кино и вино", 1928
Сначала я думал, что буду ворчать. И язык суховат, и суждения порой слишком оценочные (и, отступая от кино, автор заметно спотыкается). Но потом я подумал, что автор сумел подать относительно знакомую мне вещь в неожиданном ракурсе, и это куда важнее, чем некоторая шероховатость.
Почему мне нравится старое кино? Кто его знает, но это так, и довольно давно. Я помню, как в 90-е на центральном телевидении показывали фильмы в рамках празднования столетия кино, и некоторые небанальные фильмы меня поразили. В ранние студенческие годы я покупал кассеты VHS и смотрел «Депутата Балтики» или «Падение Берлина» (эта волна была подхлестнута серией передач на канале «Культура» о семидесятилетии «Чапаева»). В эпоху YouTube находить что-то старое и незаезженное стало куда проще, и, хотя время для просмотра сильно сократилось, я все же стараюсь использовать любое окно, чтобы посмотреть фильм, о котором писал Трофименков и некоторые другие.
Тем интереснее посмотреть на советское кино из-за океана. Да, многие фильмы остались навсегда, многие чуть дальше, но все же на слуху, некоторые ценятся только специалистами, но по голливудским канонам фильмов у нас с вами кот наплакал. Автор берет голливудский аршин и говорит, что у нас с вами кустарный, ручной выделки кинематограф (мало сценариев, нет цехов по изготовлению сюжетов, как в Калифорнии, режиссеры, а не продюсеры, занимаются монтажом, режиссер снимает по картине в год, а то и два года одну картину, дожидаясь потом сценария годами), говорит еще, что все планы по массовой агитации провалились, вместо сотен пропагандистских фильмов в СССР при Сталине делали несколько десятков картин в год (а тот и меньше), тогда как основной объем проката занимали зарубежные ленты, старые и не очень (в то время как в Голливуде снимали по 800 фильмов в год). Киноведы концентрируются на вышедших фильмах, тогда как стоит смотреть на индустрию, вернее, на ее отсутствие.
Автор полагает, что проблема заключается в том, что в СССР не стали (вернее, не смогли) сымитировать голливудскую систему, когда режиссер – лишь винтик в процессе съемок, основную ответственность за которые несет продюсер. После вялой попытки создать советский Голливуд при Шумяцком (интереснейший персонаж, сгинувший, как многие стоящие люди, в необъяснимом Большом Терроре) Сталин сделал вынужденную ставку на имеющийся костяк режиссеров, отдав им всю киноиндустрию на откуп. Автор уверена, что именно это не позволило выйти на промышленный уровень производства фильмов в СССР, вернее, это было необходимым условием, достаточным же было ослабление требования о создании шедевров, которое поставило государство. Таким образом сценарии, которых всегда не хватало, писались под имеющихся режиссеров, а ошибки и средний уровень не допускались. Естественным ответом на такие условия на старте и на финише стало снижение числа картин и бесконечное их редактирование. Все это хорошо знакомо не только по кино, Екельчик писал в том же ключе о выпуске исторических работ, о том же бесконечном редактировании учебников и программных монографий, о боязни не попасть в момент.
Но на этом автор не останавливается, идя дальше. Ставка на режиссеров привела к еще одному неожиданному последствию – отсутствию как таковой цензуры в СССР до момента готовности картины. Ассигнования на картину выделялись по литературному сценарию, но, несмотря на серию попыток разных руководителей отрасли изменить ситуацию, режиссеры имели право править сценарий как угодно, контроля не было вообще. Готовые фильмы смотрели на худсоветах, которые были то при студиях, то на республиканском, то на всесоюзном уровне, но состояли они в основном из тех же членов кинокорпорации, так что фильмы обычно проходили эту инстанцию довольно безболезненно. Несколько скандалов с проскочившими фильмами вынудили ЦК создать следующий уровень цензуры в виде комиссии ЦК, но система все равно не работала, ведь иногда комиссия эта фильмы клала на полку, а режиссер выходил на Сталина и получал его одобрение, а иногда комиссия фильм пропускала, а Сталин возмущался. В итоге все свелось к простой и прямолинейной системе одобрения/неодобрения лично Сталиным, сделав все остальные уровни формальными, не имеющими реального значения, что еще больше повысило уровень творческой свободы режиссеров (по крайней мере, до момента решающего просмотра). Сталин пытался периодически их одергивать, но без какого-либо существенного успеха, что в 1936 по вопросу формализма, что в 1946 с «Большой жизнью» и второй серией «Ивана Грозного». Режим стал заложником режиссерской корпорации, которая, по существу, оставалось неизменной с начала 30-х до начала 50-х, еще и потому, что режиссеры снимали не для коммерческого проката, а для искусства, ибо государство почти оставило мечту сделать кино источником прибыли.
Вот такой интересный ракурс, позволяющий иначе взглянуть на систему. Автор вслед за Шейлой Фицпатрик говорит, что следует различать риторику и результаты, показывая, как мечты о фабрике грез разбились о быт, об имеющиеся кадры, как кадры подмяли под себя систему, законсервировав ее и сделав целью не производство сотен средних картин, а единичных шедевров. Но черт подери, с шедеврами-то дело задалось, может они-то принесли государству больше пользы, чем сотни средних фильмов?
P.S. В который раз удивляюсь я Сталину – какой он был разный. Ведь именно он запустил первую пятилетку, с ее эгалитаризмом и пылом, мечтой о фордизме, массовости и индустриализме во всем, в том числе и в кино. И он же свернул, сначала не очень резко, а потом все заметнее, к элитизму, столь заметному по кино, отдав его на откуп режиссерам-генералам.