Каждый из вас – образец ювелирного искусства.

Не робейте, ведите свой маленький образ жизни.

Михаил Жванецкий

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Снег обвалился на город ночью, бесшумно и как всегда неожиданно для коммунальных служб, хотя была последняя неделя декабря. К утру общественный транспорт даже не делал попыток выйти к людям. Ко всему привыкшие пешеходы, словно кроты, проделывали ходы в сугробах, с отчаянным упорством стремясь добраться до своих офисов, цехов, классов и торговых залов, будто при сложившихся обстоятельствах это могло что-либо изменить. Дворники философски бездействовали, но одна из скамеек возле Дома печати все же была заботливо выкопана из сугроба так, что получилось нечто вроде снежной пещеры. Посторонний человек мог ее и не заметить. Сидеть на ней было холодно, и зимой это делали лишь свои в случае крайней необходимости, например подвыпившие труженики пера или практиканты, которым приспичило поцеловаться. Скамейка была всегда. Могло вдруг не стать Дома печати, это лишь развлекло бы его цинично настроенных обитателей, но недоступность скамейки немедленно вывела бы из строя лучшие творческие силы.

Лариса, добиравшаяся до работы два с половиной часа вместо обычных тридцати минут, присела на нее перевести дух и собраться с мыслями, которых, надо признать, было маловато. Точнее – одна-единственная мысль, не дававшая ей спать всю ночь. Руки сами, помимо воли и, кажется, в сотый раз со вчерашнего вечера нашли в сумочке конверт, и Лариса снова просмотрела бумаги. Авиабилет «Екатеринбург – Анталия – Екатеринбург», страховка, ваучер. Везде – ее фамилия. Отель «Папиллон-зюгма», пять звезд, одноместный номер с 30 декабря по 3 января. И две бумажки по десять долларов. Все. Ни записки, ни клочка бумажки, объясняющего странное появление этого конверта в Ларисиной жизни, хотя именно он грозил повернуть ее на сто восемьдесят градусов.

«Почему именно на сто восемьдесят? – по выработавшейся за много лет привычке все прочитанное проверять и подвергать сомнению подумала Лариса. – Может, надо сказать – на девяносто или триста шестьдесят?»

Помочь ей никто не мог, в геометрии она была не сильна, а справочников по вопросам жизненно важных тайн пока никто издать не додумался. Лариса вернула конверт на место и тщательно застегнула «молнию» кармашка, опасаясь, что это странное доказательство реальности происходящего исчезнет так же необъяснимо, как и появилось. Она выбралась из-под сводов сугроба и поднялась на крыльцо белой тринадцатиэтажки по улице Тургенева, 13 (среди журналистов бытовало поверье, будто это сочетание цифр приносит творческую удачу).

Лифт, как обычно, бродил между этажами, не проявляя ни малейших намерений спуститься. Табло с указанием этажей злорадно сообщало, что сейчас у лифта неотложные дела на пятом, а теперь его какие-то бездельники срочно потребовали на тринадцатый, но и те вышли на полдороге. А на площадке первого этажа скопилась уже внушительная группа товарищей. Миновав вахтера, Лариса по привычке подсчитала – ура, она двенадцатая. Лифт рассчитан на двенадцать человек, если, конечно, никто из них не переусердствовал в столовой, тогда вредный механизм брал на одного человека меньше, словно укоряя людей за невоздержанность. Вообще-то на свой восьмой Лариса могла бы подняться пешком, обычно она так и делала. Влетала в офис встрепанная и запыхавшаяся, на бегу приводя волосы в божеский вид. Но поселившееся в ней с сегодняшнего утра вопросительное состояние требовало более плавных телодвижений. К тому же в лифте висело зеркало, а она хотела оценить свое отражение и еще раз взвесить все «за» и «против».

Лифт снизошел. Его пассажиры пребывали в веселом возбуждении и выглядели заговорщиками. Наверное, какое-то незначительное происшествие сплотило их временный коллектив. Может, дверь удачно захлопнулась перед чьим-то начальственным носом или вспомнился анекдот. Неуместную веселость прибывших ожидающие встретили с тихим раздражением, на их лицах было написано: наконец-то, совесть надо иметь, вниз могли и ножками пробежаться. Только теперь Лариса заметила, что среди собравшихся она – единственная женщина, и это ее развлекло. Что ж, пару минут побыть в сугубо мужской компании – редкая удача для немолодой девушки интеллигентной профессии, а именно так называла мама ее работу корректором в книжном издательстве. Застоявшиеся мужики активно протискивались вперед, в Доме печати не принято было жеманничать, и все эти джентльменские штучки насчет пропустить даму вперед тоже были не в почете. На работе – все коллеги. Лариса давно привыкла к этому, почти всегда пропускала мужчин вперед, чтобы не протискиваться с ними вместе. А тут, медленно продвигаясь к заветной двери, она вдруг вспомнила считалку про белых медведей из детской книжки «Цветик-семицветик»: «Первый – нервный, второй – злой, третий – в берете, четвертый – потертый, пятый – помятый, шестой – рябой, седьмой – самый большой». Мужчина под номером одиннадцать вдруг притормозил и сделал приглашающий жест рукой. Лариса впорхнула, взглянув на него благодарно и виновато. Мужчина вошел следом, нажал кнопку «Пуск», на табло вспыхнуло: «Перегруз». Повисла тяжелая пауза.

– Блин, мне, что ли, выходить? – огорчился мужик номер одиннадцать.

– Что вы? – заторопилась Лариса. – Я выйду, вам нужнее.

Все сразу согласились с ней и уехали, тепло улыбаясь.

Через пять минут девчонки в приемной хихикали над Ларисиным рассказом о плюсах и минусах пребывания в мужском коллективе. Вообще, она не мастер рассказывать, но надо же было как-то оправдать свое опоздание, к тому же посетитель, ожидающий директора, как раз был «пятый – помятый» из лифта, хотя своего порядкового номера он, вероятно, и не помнил, зато Ларису узнал наверняка.

Когда в приемную зашел шеф, здесь находились почти все, включая водителя.

– Что тут на сей раз? – поинтересовался шеф добрым голосом, потому что на календаре было двадцать девятое декабря, а Иван Васильевич при всех его недостатках не был занудой. – Не поработать ли нам хотя бы для разнообразия, а, девочки? Давайте попробуем взять себя в руки, несмотря на трудности.

Девочки вняли призыву, и в приемной стало свободнее. Поскольку «пятый – помятый» решил пропустить Ларису вперед, она вошла в кабинет следом за шефом.

– Иван Васильевич, завтра ведь у нас такой день… Можно я не приду на работу? Мне очень надо.

– День как день, тридцатого никто работу не отменял. Ненадолго придешь, поздравимся, и по домам.

– Я и с утра не могу. Пожалуйста.

– Ну, вообще-то… А что у тебя?

Иван Васильевич любил порядок и, много лет возглавляя женский коллектив, придерживался мудрого правила: не можешь предотвратить – возглавь. Он старался быть в курсе всех событий.

– У меня завтра самолет в шесть утра. Я в Турцию улетаю встречать Новый год. Третьего домой, так что я никого не подведу.

Шеф сделал брови домиком: мол, я не осуждаю, но мы имеем право знать…

– Ого! Если пять звезд, то тыща баксов на пять дней, – мгновенно подсчитала из приемной секретарша Юля. Раньше она работала в турфирме и в ценах разбиралась, к тому же отличалась хорошим слухом.

«Надо было дверь закрывать плотнее», – мысленно чертыхнулась Лариса. Девочки напряглись, они прекрасно знали, что у Ларисы лишней копейки сроду не водилось и две трети зарплаты она тратила в день получки по дороге домой.

– Ну, это новый знакомый… – замялась Лариса. – Я потом расскажу.

– Ой, а я думала: неужели Шкирка расщедрился? – засмеялась Юля.

Шутка получилась смешной, все оценили. Лариса, усаживаясь на место, включила лампу – старую, принесенную из дома: по привычке в круге зеленого домашнего света лучше работалось, меньше отвлекали, будто круг света от лампы отгораживал не только от серости зимнего дня, но и от суеты и разговоров коллег. Шкирка – фамилия ее последнего любовника. То есть Шкирка он и по сей день, а вот Лариса его общества, похоже, лишилась. Причина проста – Шкирка был жаден. Не скуп, не экономен (на последнем он особенно настаивал), а именно жаден, причем так искренне и истово, что жадность его выглядела не пороком, а чем-то неотъемлемым и непоправимым, как лысина, к примеру, или акцент. На них ведь не обижаются, так и Лариса старалась не обижаться, когда Шкирка принимался учить ее жить, отнюдь не предлагая материальной помощи.

По его мнению, Ларисе следовало покупать меньше косметики, тональный крем и пудра при ее коже не нужны, прошлогодняя сумка выглядит прилично, а иметь их четыре – глупая прихоть. Сапоги надо брать практичные: не замшевые и непременно на плоской рифленой подошве, чтобы не скользили. Увидев однажды на новой блузке неубранный вовремя ценник, бедный Шкирка горевал полдня, доказывая Ларисе, что распродажи – чистое надувательство, цена этой тряпке – на один ноль меньше без всяких распродаж. И нечего трепаться по сотовому, у тебя входящие бесплатно – вот и жди, когда тебе позвонят, имей терпение. То, как она тратит деньги, приводило его в ужас, и даже очевидный факт, что Лариса тратила свои деньги, Шкирку не успокаивал – сам процесс, возведенный им в степень вселенского бардака, травмировал его ежеминутно. Лариса иногда задавала себе вопрос: интересно, если бы я однажды воспользовалась косметикой из ларька на вокзале и оделась в шмотки с оптового рынка, он бы сразу ушел или сначала похвалил бы меня? Сам Шкирка никогда не ездил в отпуск («А кто за меня работать будет?») и страшно возмущался тем, что Лариса подрабатывает в двух местах – корректоры нужны всегда, – занимает денег у мамы и каждый год покупает самый дешевый автобусный тур, объездив уже всю Европу. После ее возвращения он методично подсчитывал, что она могла купить на эти деньги, и наотрез отказывался смотреть фотографии.

– Ларисик, как ты его терпишь? – возмущались подруги. – Вот устроился, старый пень, нашел себе девочку (справедливости ради нельзя не отметить, что Ларисе было двадцать девять, а Шкирке тридцать восемь, так что девочки немного перегибали), спит с ней бесплатно, да еще и жениться не собирается!

– Ну почему, он продукты приносит, – вяло отбивалась Лариса.

И действительно, автопилот Шкиркиного скупердяйства отключался в продуктовых супермаркетах. Здесь он бывал придирчив, но щедр и никогда не приходил к Ларисе без полных сумок, так что статью «расходы на продукты» она давно исключила из своего бюджета. Светило ли Ларисе стать мадам Шкиркой? Шкирка считал, что положение холостяка гораздо выгоднее в финансовом отношении, да она и сама понимала, что быть мадам Шкиркой – удовольствие весьма сомнительное. Она получила бы гораздо большее удовольствие, выгнав его к чертовой матери, но Шкирка давал ей статус. То есть без Шкирки она была старая дева с унылым хобби – комнатным цветоводством и кошкой. А со Шкиркой – молодая любовница преуспевающего владельца стоматологической клиники, дорогой иномарки и шикарной квартиры, к тому же холостого. Какие у него в голове тараканы, не знает никто, а дозированную информацию о его личных качествах Лариса могла использовать для поддержания разговора с подругами, и в общем хоре жалоб на мужей у нее тоже была своя партия. Ей сочувствовали, ругали Шкирку, своих мужей в частности и мужиков вообще, и вечер проходил в приятной беседе.

Если Лариса его выгонит, он найдет себе другую девочку, которая больше всего на свете хочет замуж, и пока она поймет, что владелец стоматологической клиники, дорогой иномарки и шикарной квартиры по натуре своей Шкирка, пока соберется послать его лесом… Словом, еще год он сможет спать с ней бесплатно, что, как ни крути, действительно выгодно со всех сторон.

Зазвонивший на столе телефон вернул Ларису к реальной жизни.

– Ларочка, ты зайдешь сегодня? – спросила мама. – Мы ведь не увидимся больше до… до Нового года.

– Да, мам, конечно, только поздно, у меня дел много.

– Дай бог, дай бог, – заволновалась при упоминании о дочкиных делах совершенно неверующая мама.

Кстати, о делах. Хоть сегодня и не до работы, но книга должна быть сдана через неделю, еще и домой придется брать шедевры. Начнем, пожалуй: «Город с каждым годом развивается и крепнет, удивляя гостей своей стойкостью, жизнелюбием, блеском асфальтированных дорог, колоритом красок на фасадах зданий, зелеными газонами, устремленными ввысь подросшими березами, праздниками, да такими, что эхо от них разносится по всей России… Да, Куравленко не Париж и не Москва, нет в нем и громадных красот Петербурга, но в каждом городе живут люди, тепло их жизней превращает даже типовую архитектуру в дышащие добром и дарящие покой после трудов дома».

Читая текст, Лариса мысленно перенеслась в далекий Ханты-Мансийский автономный округ, в город Куравленко, с которым, кажется, уже сроднилась за то время, что куравленковская творческая и бизнес-элита сотрудничает с ее издательством. Город удивительный, надо признать. Кажется, он населен исключительно графоманами. Здесь пишут все. Писатель номер один – мэр, неизвестно, как он управляется с делами, всякими там ЖКХ и муниципальными дошкольными учреждениями, но книжечку собственных стихов издает раз в квартал вот уже который год подряд. Он, наверное, очень хороший человек, потому что, будучи сам грешен, уважает страсть к бумагомаранию в своих согражданах. Видимо, каждый, кто обратится к мэру на предмет издания собственных текстов, получает не только «зеленый свет», но и необходимую для издания сумму. То ли мэр раскручивает спонсоров, то ли специальную статью в городском бюджете утвердили депутаты, но на книгах авторов из города Куравленко живет издательство. Ветераны пишут мемуары, дамы – романы, джентльмены – боевики, дети – сказки, психи – фантастику, краеведы – очерки. Стихи пишут все. Плюс ежегодно – сборник ко дню рождения любимого города. Наверное, они видят свой заштатный Куравленко туристической Меккой. Лариса уже давно собиралась съездить туда и посмотреть им в глаза. Впрочем, они пишут, она читает, типография печатает… Кому от этого плохо? К данной точке зрения Лариса пришла не сразу, а после серии мелких скандалов с Иваном Васильевичем. Поначалу она до изнеможения доказывала, что сочинительство такого качества не имеет права становиться книгой, поскольку автор незнаком не только с грамматикой русского языка, но и со здравым смыслом, на что Иван Васильевич меланхолично возражал:

– Слушай, они ведь могли на эти деньги водки выпить цистерну или фестиваль стриптиза устроить. Сидят люди, пишут, занятие тихое, интеллигентное, не подрывающее основ. Придешь домой – почитай Тургенева, поможет снять стресс.

Лариса с тихим злорадством подумывала о том, что если она когда-нибудь сменит место работы, то сама издаст книжку ляпов и приколов, выловленных ею из того безбрежного мутного моря слов, что ежедневно плещется у нее перед глазами. Она посвятит ее мэру города Куравленко, а Жванецкий умрет от творческой зависти.

Зазвонил сотовый. Лариса порылась в сумочке, посмотрела на экран – высветился знакомый номер. Так, телефон в сумку, сверху шарф, и пусть себе звонит хоть до утра. Звонил Шкирка. После раздоров на экономической почве он пропадал, в зависимости от суммы растраты – когда на неделю, когда и на месяц. Лариса подозревала, что она – не единственная претендентка на Шкиркину независимость. Потом он звонил, она делала вид, будто не заметила его педагогического демарша. У Ларисы была удивительная черта характера: она никогда не обижалась на мужчин и почти не ревновала. Эмоции тихо плескались на дне души, периодически создавая на поверхности маленькие воронки, но до цунами не доходило. Один из ее знакомых называл Ларису Снегурочкой.

– У тебя, Лариска, глаза знаешь какие?

– Знаю, красивые.

– Синие и холодные. Была бы ты стерва – отбою бы у тебя от мужиков не было.

– У тебя уже есть одна стерва, ты бы хоть раз жену по имени назвал. Чего тебе с ней тогда не живется? – интересовалась Лариса.

– Ну, так это уже перебор, – мрачнел знакомый, и познавательный разговор завершался.

Телефон, наконец, перестал разоряться. Лариса достала трубку, нажала кнопку «Сообщения» и быстро набросала текст: «Дорогой, у меня изменился номер телефона, и ты звонишь не мне». Подумав, добавила косенькую мордочку-смайлик. Отправила Шкирке. Затем удалила из памяти номер телефона, по которому была доставлена эсэмэска, и отключила звонок. Все. Шкирка остался в прошлом. А впереди был Новый год и новая жизнь. Совсем новая. Она началась еще вчера вечером.

«Пассеизм медленно перетекает в социопатию. Основу методики составляет структура критериев, соответствующая иерархической декомпозиции сложной глобальной цели системы, содержательно определенной как «Обеспечение соответствия содержания и качества образования потребностям граждан и комплексу общественно-государственных требований…» Ого, а он повторить-то все это сможет? Вчера весь день Лариса, борясь со сном, читала корректуру сборника по итогам научно-практической конференции, по ходу дела проникаясь все большей симпатией к милым и далеким от «агрегирования локальных и интегральных критериев» куравленковцам, когда раздался звонок:

– Лариса Петровна? Здравствуйте. Это Валентина Трофимовна, директор службы знакомств «Тет-а-тет». Вы на днях оставили у нас анкету…

– Я что-то неправильно заполнила? – удивилась Лариса вдруг возникшей паузе.

– Нет-нет, все правильно, дело не в этом. Знаете, вам очень повезло. У меня есть для вас такое предложение… Мы могли бы встретиться?

– Я сегодня работаю до десяти, к тому же не на машине. И до вас даже к ночи не доеду, – ответила Лариса, мысленно проклиная все свои халтуры, вместе взятые, которые вечно подворачиваются некстати. По средам она всегда читала корректуру в газетке «Деловой квартал». Отказаться было нельзя – в следующий раз не предложат, а тысяча рублей, которую платили за номер, на дороге не валяется. – Может, завтра?

– Нет-нет, завтра будет уже поздно. Если позволите, я сама подъеду к вам, так даже удобнее, – заторопилась директриса. – Мы сможем где-то поговорить?

«С этим у нас проблемы», – подумала Лариса. Но можно пойти на четвертый этаж, там конференц-зал, а в холле угловые диванчики, в любом случае, если кто и услышит, то не свои. Хотя о чем таком пойдет речь, что это надо скрывать, да еще такая срочность?