© Комарова Марина

© ИДДК

Часть I. Украденный жених

Глава 1. Знакомство у реки

– Может, лучше поцелуешь, красавица? – хрипло спросил он, опаляя кожу дыханием.

Так близко, так самоуверенно. Чуть потянись – и можно коснуться губ. И…

Я с удовольствием залепила ему пощёчину. Получилось так звонко и смачно, что аж сама порадовалась.

Он отпрянул, в глазах сверкнули лиловые молнии. А глаза-то ничего-о-о. Светло-серые, будто небо осенью, но не грозовое, а просто затянутое тучами, за которыми прячется солнце.

Да и сам весь хорош, будто с картинки сошёл. Статный, плечистый, ладный. И неважно, что одет в простые штаны и льняную рубаху, расшитую чёрными узорами. Кстати, странно. Кто вышивал-то? Одним чёрным цветом нехорошо ведь. Но красиво смотрится, в тон его волосам, как вороново крыло, что спускаются за спину. Черты лица у него красивые, резкие. Прям хищный зверь, а не человек. На такого бы смотреть и смотреть. Только пахнет от него полынью и морозом ранней зимы.

Да и повадки… далеки от прекрасных.

– И поцелую, – хмыкнула я, вслушиваясь в плеск волн реки. Так-так, водяные вовсю подслушивают, потом сплетен не оберёшься. – Только не тебя.

Эх, хорошо же денек начинался! Солнышко светило, птички пели, на улице тепло. Я подхватила корзинку с бельём – и на речку. Нечего накапливать, постирать да вывесить надо, чтобы потом дальше спокойно заниматься своими травами. Но нет. Всё не так.

Свалился тут на голову. Сначала держался на почтительном расстоянии, а потом подошёл, разговор завёл. Дивиславом представился, сыном кузнеца. Говорил толково, складно. Я и заслушалась. Прям аж удивление взяло: откуда бы сыну кузнеца так уметь? Тут иной сказитель так речи не сложит, а этот прям заслушаешься.

Вот и сказала:

– Слова у тебя – мед сладкий, таким торговать можно. Очередь соберётся знатная.

А этот подлец возьми и целоваться полезь! Я настолько оторопела, что даже чудесницкую силу не вложила в ладонь, так от души и вмазала. Просто, без эффекта.

Впрочем, Дивислав не особо смутился, удар ему вреда не причинил. И только на красиво очерченных губах появилась тень улыбки.

– Резвая, – только и сказал он.

И продолжил смотреть так, словно уже решил съесть с потрохами.

– Шустрый, – не смутилась я, складывая руки на груди. – Али раз умеешь сладко рассказывать, так и девицы все должны у ног лежать?

– Хотелось бы, – неожиданно весело сказал он.

И вроде даже потянулся ко мне, чтобы сгрести в охапку, но резко остановился. Прислушался. Я насторожилась. И впрямь за спиной что-то треснуло.

– Калина-а-а! Калина! – раздался звонкий крик Забавы.

Дивислав чуть нахмурился. Вечно так с этими молодцами. Как один на один, так герой. А как кто ещё появится, так сразу в кусты.

– Калина!

Я выжидающе смотрела на него: ну, сокол ясный, что будешь делать?

Неожиданно солнце померкло, а где-то вдалеке загрохотал гром. Серые глаза Дивислава подёрнулись дымкой, зрачок на мгновение исчез, уступив светло-серой радужке. Я вздрогнула – вмиг дышать стало тяжело, а голова пошла кругом.

Он оказался совсем близко, стиснул в объятиях, не давая вырваться. Сердце замерло, словно и не знало, как биться.

– Я ещё вернусь, Калинка-малинка, – обжёг он полынным дыханием. – Никуда от меня не денешься.

И, обернувшись чёрным вороном, взмыл в небеса.

Я аж шарахнулась назад. Но потом только покачала головой. Чего только не бывает. Появится, понимаешь, голову вскружит, а потом – раз! – и улетел. И так, скажу я вам, не только с нелюдями лесными да наивными девицами-красавицами. Обычные мужчины – тоже те ещё… летуны.

– Калинка, ты меня вообще не слышишь, что ли? – возмущённо спросила Забава, к которой я так и не соизволила обернуться.

Вздохнув, я всё же повернулась к подруге. Да уж. Забава, дочь Остромысла. Страшная женщина. Не внешне, но внутренне. Ещё ни один молодец не сумел унести ноги от её пылкого взгляда. А что? Душа-девица всея Полозовичей, краса, надежда и прочее-прочее, если только у неё… хорошее настроение. Пышные косы, пышные формы, пышное, э, самомнение. При всём этом за близких готова ринуться в бой, дать больно, а потом невинно захлопать ресницами. А ещё любит котиков, куда без обормотов пушистых. В общем, мёд, а не девица. Главное, потреблять без перебора.

Забава покрутила кончик белокурой косы, а потом резко закинула её за спину. Глянула на меня озорными голубыми глазами:

– С кем ты тут разговаривала? Мужчина был, своими ушами слышала. Где взяла?

– Сам пристал, – сказала я чистую правду, наклоняясь и беря корзину с бельём. – И умчался так быстро, что я и слова не успела сказать. А хотела с тобой познакомить.

Забава тут же насупилась. Ей, вечно жаждущей отыскать единственного и неповторимого, катастрофически не везло в любовных делах.

– Издеваешься, – припечатала она. – Всё я поняла. Никто меня не любит, никто не приголубит. Пойду-ка я…

– Э… нет, родная. Бери свою корзинку и пошли домой. А то у меня и так ничего не осталось от пирожков с малиной.

Забава не оценила моей искренней заботы о её фигуре – презрительно фыркнула, легко взяла одной рукой корзинку и зашагала передо мной. Я только хмыкнула и последовала за ней. Ну а что? Покушать, знаете ли, это прекрасно, сама не без греха, но надо и про меру не забывать.

Забаву, кстати, мои нравоучения страшно злят. Подруга не забывает напоминать, что девушки, которые жр… едят и не толстеют – ведьмы. Ну что ж… в это есть зерно истины. Особенно учитывая, что моя мать – чудесница. А чудесница от ведьмы недалеко стоит; по сути, одно и есть. Только у нас, в Полозовичах, называется чуть иначе. Вот так и живём.

– Красивый хоть был? – спросила она, не оборачиваясь.

Я не сразу поняла, о чём речь. Но потом дошло. Красивый? Да. В Полозовичах у нас всё больше светловолосые и светлоглазые. Ну, ещё есть горцы заезжие с Ночных гор – те юркие и смуглые, вечно сверкают глазищами тёмными и бездонными.

– Красивый, – подтвердила я. – И явно нездешний. Только… нахальный больно.

Забава всё же обернулась. В ярко-голубых глазах мелькнул интерес.

– Ну-ка, рассказывай подробнее.

Я задумчиво смотрела под ноги. Дорога до речки от моего дома вся в ямах да ухабах: того и гляди споткнёшься и упадёшь в ворох листьев и хвойных иголок. Лес возле Ночных гор – всем на зависть лес. Нигде такого больше не сыщешь. Даже из самого стольного града Къева все едут к нам. За древесиной, за ягодами, за советами лесных жителей… Но об этом позже.

– Статный и черноволосый. Одет вроде просто, сыном кузнеца представился. Только не превращаются сыновья кузнецов в воронов.

Забава протянула руку и сорвала с куста сочные ягоды, тёмно-красные такие, с кислинкой. Шеленика зовутся, местная, так сказать, достопримечательность. Варенье получается – пальчики оближешь. Чем, по сути, и будет заниматься Забава, когда вымажется в тягучем янтарно-красном ягодном соке.

– Смелая ты, Калинка, – неожиданно вздохнула она. – Я бы испугалась.

И так мечтательно посмотрела на небо, что мне во всей красе представился этот испуг. Да такой, что добрый молодец со скоростью белки забирается на дерево и прячется в раскидистой кроне.

– Вот в следующий раз я буду его за руку держать, – предложила я. – А ты подойдёшь и это… испугаешься.

Подруга хихикнула. Но тут же посерьёзнела и даже чуть нахмурилась:

– А что, думаешь, вернётся?

Я пожала плечами. Хотя последние слова Дивислава помнила очень хорошо. Да и стальную решимость в светло-серых глазах. Этот вернётся, точно вернётся. Такие от своего слова не отступаются. А касаемо страха… Часто в лесу встречаем то горцев, то дровосеков из соседних деревень, то купцов. Ну и нелюди ходят, это известное дело. Поэтому я ни капли и не удивилась, когда Дивислав обернулся вороном. И не особо испугалась, с моей-то силой не каждый осмелится сделать плохое. С виду хоть и не богатырка, да только не внешность главное.

– Вернётся, – вслух сказала, осознав, что Забава подозрительно щурится.

– Ай, Кали-и-и-инка, – протянула она. – Вижу, пришёлся тебе по душе.

Я сделала вид, что не понимаю, о чём она. Впрочем… Забава считала, что по душе мне каждый второй молодец, поэтому удивляться точно не пристало.

– Прибавь шагу, болтушка, – хмыкнула я.

Забава только фыркнула и прикрыла рот ладошкой, чтобы не расхохотаться в голос. Однако, заметив мой взгляд, спешно зашагала вперёд. Правда, я сомневалась, что подруга искренне раскаялась в своем поведении.

К Полозовичам мы вышли где-то через полчаса.

Каково же было моё удивление, когда я поняла, что передохнуть после стирки, юркнув к себе, не получится. Возле дома собралась толпа. Все шумели, жестикулировали и явно не собирались расходиться.

– Та-а-ак, – протянула Забава, останавливаясь возле дуба, растущего неподалёку от моего забора. – А тут у нас весело. Вроде ж уходили, спокойно было. Или ты знаешь что-то, чего не знаю я, подруга?

– Ничего, – честно ответила я, считая собравшихся.

Человек под пятнадцать наберётся, не меньше. Вот и сходила, постирала. Явились к чудеснице, опять какая неприятность приключилась. Вздохнув, я направилась к дому, кивком дав Забаве знак идти за мной. Разберёмся, не в первый раз. Правда, жалко, что спокойно не пообедать, ведь шум же подняли – матушка дорогая. И вон топчется полозовчанский староста, Микула Радянинович – значит, и впрямь нечто важное. А ещё, по-моему, кто-то плачет. Страшно, навзрыд так. Вот это уже совсем нехорошо.

– Да я и говорю – унес окаянный! – донёсся мужской бас. – Сам видел!

– Да, было-было! – пискляво добавил старческий голос, принадлежавший дальней родственнице старосты. – И…

– А-а-а-а… Мой бедный-несчастный! Как бы-ы-ыть! – снова донёсся плач.

– Ну-ка, тихо! – рявкнула я, и собравшийся люд вмиг притих.

Кажется, даже никто не заметил, как мы с Забавой приблизились. Потому что смотрели так, словно увидели восставших с погоста нежеланных родственников.

Я оценила ситуацию. Так, положение такое: в центре стоит рыдающая Елька с растрёпанной косой, а её, по возможности, пытаются утешить все сразу, но ни у кого толком не выходит.

– Ой, Калинушка, горе-то какое, – запричитала всё та же родственница старосты, – страшное приключилося. Такое вышло, такое вышло…

– Не тараторь, – хмуро прервал её Микула Радянинович.

Родственница (кстати, как её зовут?) мигом захлопнула рот и кинулась к Ельке. Та старательно утирала слёзы и тяжко вздыхала. Так, судя по ней, не так всё и плохо. Следовательно, вызывать дружину из Къева-града не будем. Уже легче.

Я протолкалась сквозь людей, используя корзину аки орудие расчищения пути, что, кстати, очень помогло, и остановилась возле Ельки.

– Так, слёзы отставить! Быстро рассказывай, что произошло.

За спиной послышалось ворчание:

– Вот же выражается. А ещё девица.

– Так дочь же богатыря, – возразили тут же.

Угу. Его самого, дочь Радомира Славного, одного из ближайших соратников князя къевского.

Поэтому и наследственность, так сказать, обязывает. И вообще…

– Свидетели произошедшего были? – громко спросила я, а потом прищурилась и внимательно поглядела на старосту. Тот покачал головой.

– Да какие свидетели?! – возмутилась родственница. – Елька рыдает, чудесница где-то бродит, беда идёт, а…

– А ну-ка тихо! – подала голос Забава, и худосочная востроносая родственница старосты тут же умолкла.

Подруга подошла к ней и угрожающе нависла, как Богатырь-Утёс над рыбацким домиком у берегов Туманной реки.

– Неясно, что ль? – миролюбиво поинтересовалась Забава, невинно взвешивая корзину с бельём в одной руке, словно примеривалась стукнуть не в меру болтливую тётку. – Чудесница только с Елиной поговорить хочет. Остальным тут не место.

Я с трудом сдержала усмешку. У Забавы тоже силушки не занимать, предки-то были выдающихся способностей. Староста только укоризненно посмотрел на меня. Я чуть пожала плечами, но отступаться не собиралась. Когда толпа стоит за спиной, то до истины не доберёшься. Когда пойму, в чём дело – сама расскажу. А пока пусть лучше не мешают.

– Оставим их, – мрачно сказал Микула Радянинович.

Люди неохотно начали расходиться. Родственница и вовсе сверкнула тёмными глазищами, отчаянно расстроенная, что лишили возможности послушать, а потом растрепать сплетни по всем Полозовичам.

Но через достаточно быстрое время моё подворье опустело.

Забава зорко смотрела вслед ушедшим, чтобы никому не пришло в голову задержаться вроде как случайно и чего подслушать. Всё же, хоть я и живу здесь с рождения, о том, как чудеса творю, никто почти не знает. Жаждут узнать, но не могут. На то и сила чудесная, в тайне должна быть от чужих глаз. На результат посмотреть – это пожалуйста, а вот на процесс – запрещено.

Я подхватила шмыгавшую носом Ельку под локоть и повела в дом.

Дверь открылась сама, пропуская нас в прохладные сени. Тут же окутало запахом дерева, целебных трав и ягод. Тихонько скрипнули половицы под ногами, приветствуя меня нечеловеческим голосом:

– Здравствуй, хозяюшка милая. С возвращением.

Я прошла в горницу, поманила за собой Ельку. Та уже почти успокоилась, правда, из светлых глаз так и не ушли страх и беспокойство.

– Садись за стол, – велела я. – И рассказывай.

А сама достала бутыль с настоем на травах и налила в глиняную чашку. Всё же Елька – девица впечатлительная. Чего увидела – и сразу в крик. Поэтому, дабы сама успокоилась и больше рыдать не вздумала, пусть вот травок попьёт. Всё одно польза для организма, это я как лекарка говорю.

Поставила перед Елькой, которая явно немного робела в чужом доме, чашку.

– Пей.

Она поколебалась минутку, но всё же выпила отвар. Сделала глубокий вдох. А потом так тихо-тихо сказала:

– Леля змей унёс.

Я приподняла бровь и села напротив. Даже отодвинула в сторону стоявший в центре стола горшок с медом, чтобы лучше видеть её лицо. Мёд тут не просто так стоит: вечно домашние духи прикидываются миленькими да бестелесными, но при этом норовят подкрепиться чем-то материальным. И желательно повкуснее. Один без ума от сладостей, другому – вяленую рыбу подавай да пиво домашнее. А ещё домовые, называется, никаких денег на них не хватит – кормить постоянно эту ораву.

– Какой змей? – спросила я, пытаясь представить, как моего гибкого да ловкого Леля мог унести змей.

Воображение подсказывать отказалось. Всё же Лель у нас добрый молодец, мечом владеет хорошенько. Да и завидный жених на все Полозовичи, девицы по нему так сохнут, долго глядят вослед и ночами вздыхают. А змеи – так это у нас не удивление.

Само название деревни от полозов происходит. Жил тут давным-давно Змеиный царь со своим змеиным народом. Как на земле, так и под землёй. Владения его простирались аж до Ночных гор и уходили в пещеры. Где уж там граница тех владений проходила – никто не знает. Да и не узнает никогда. Одни лишь сказители ходят от деревни к деревне и рассказывают всякие холодящие кровь истории, что однажды царь вернётся, потому что не простил он нашим богатырям много. Что именно – тоже неизвестно. То говорят, что виной всему красавица Золотава, дочь самого Солнца, то силач Золотко, брат её, который изгнал в подземный мир змеиный народ, но при этом увёл невесту у царя-полоза. Правда это или выдумка людская, кто же разберёт. Да и не будет разбирать никто, ведь стоят себе преспокойно Полозовичи на окраине Къевской Роси, у леса да у Ночных гор. Народу здесь человек триста, все друг друга знают, если не лично, то наглядно точно.

Всё сложно, в общем. Но полозов в наших краях много – обычных, не волшебных. К людям они выходят, но вреда не делают. Да и люди относятся с уважением, чешуйчатых не обижают.

Порой у нас говорят: «Змей унёс». То бишь пошёл далеко и надолго туда, куда можно было не ходить. Обычно, конечно, речь шла про хмельные гуляния, однако Лель – парень относительно серьёзный, поэтому вряд ли среди бела дня он пошёл бы с кем пить веселящие напитки и предаваться разным утехам.

– А теперь всё сначала, Елька. А то я решу, что ты просто отнимаешь у меня время.

Елька посмотрела на меня с видом оскорблённой невинности. Кстати, а девица не так проста всё же. И что только Лель нашёл в ней? Бродила за ним молчаливо, так, что он, бедняга, через мой забор переползал, лишь бы только удрать от влюблённой девчонки. А вот в прошлом месяце объявили они всем Полозовичам, что теперь стали женихом и невестой. Радость Ельки было не описать словами. Крепость пала. Правда, немного не та. Лель отказывался называть причину, а Елька висела на нём почти всё время, не давая нормально пообщаться. Конечно, со мной ей не тягаться. Опасалась, что уведу ненаглядного.

– Мы были на реке, – тихо сказала Елька. – Я шла с обедом, время уже подходило. Из чащи раздавались удары топоров. Он с лесорубами пошёл за древесиной, – пояснила она, увидев мой удивлённый взгляд.

Лель – гончар, все чашки и горшки в моём доме – его работа. А рубить деревья он хоть и может, только не любит это дело. Матушка Леля из лесных дев родом, они очень трепетно ко всему живому относятся. Поэтому чтоб он взял топор да в лес?

Однако Елька не обратила внимания на моё молчание.

– Подхожу я к поляне, никого из мужиков нет, только Лель остался, – продолжила она. – Улыбнулся так ласково и нежно… – Её глаза тут же подёрнулись мечтательной дымкой, но тут же девушка встрепенулась, – и пошёл ко мне. Словечком не успели перемолвиться, как вдруг накрыла нас тень чёрная. Я подняла голову и потеряла голос от ужаса. Прямо на меня падал трёхглавый змей. Да такой огромный, что закрывал всё поляну. Крылья шипастые, тело чешуйчатое, из пастей клыкастых пламя летело. Я позабыла от страха всё, камнем будто стала – ни шевельнуться, ни выдохнуть.

Вот как. Крылатый змей да с тремя головами. Ну-ну, любопытно. Судя по реакции, дева и впрямь испугалась, только совсем не так, как следовало. Я вот тоже кое-кого боюсь, но при этом когда ты знаешь, какое оно чудище, страх совсем не тот.

– А Лель кинулся мне на защиту, – тем временем продолжала она. – Только как от такого-то… А змей схватил его когтями страшнючими и ка-а-а-ак взмоет вверх.

Елька закрыла лицо руками и тихонечко заскулила.

– Страшно-то как. И что делать?

Я постучала пальцами по столу. Звучит странно, только у нас всякое может быть. А о нелюдях и явлениях странных у нас положено докладывать чудеснице в первую очередь. А она уже говорит со старостой. Только хватило ли Ельке ума не порыдать у кого на плече, пока до меня добралась?

Заставив её выпить без остатка успокаивающий напиток, я выпроводила девушку домой. При этом наложив на неё лёгкое заклятие, чтоб кошмары не виделись да разговаривать о случившемся не хотелось. А то мало ли…

Забава молча проводила её взглядом, стараясь сдерживать истинные чувства. Какое-то время подруга тоже была влюблена в Леля, однако это скорее было: «все побежали, и я побежала». Влюблённость и очарование сошли на нет, а вот дружеские отношения остались. Только… Ельку Забава невзлюбила сразу и скрывать это не особо старалась.

– Такой пигалице и такой Лель! Приворожила же, как пить дать! Ну, подумай, Калина, чего он так? Бегал-бегал и тут согласился?

– Может, решил отдаться в цепкие ручки самой настойчивой? – хмыкала тогда я.

Всё же Лель ещё тот прохвост, до девиц охоч так, что словами не описать. Правда, расставаясь со своими любушками, поступал по чести. Никого не обижал и готов был отвечать за свои поступки.

Стоило только Ельке скрыться, я поманила Забаву.

– Пошли.

Забава фыркнула и вошла.

– Ну, что стряслось? – спросила тут же, едва оказавшись на пороге.