Книга Марины Хольмер "На крыльце под барельефом" - формально о советской школе конца 70-ых годов, а на деле гораздо шире: она и о человечности, и о умении подсиживать и идти по чужим головам, и об учителях с большой буквы, и об учителях в кавычках, и о работе-призвании, и о работе-трудовом долге, не только в рамках школы, о Системе и винтиках, которые она перемалывает, если не может вкрутить их в себя, и даже, в некотором смысле, о том самом искусстве "смотреть на мир сквозь пальцы, махнув на все рукой и пожав плечами".
Книга взрослая - во многих смыслах. Я думала, что главным персонажем будет ребенок или группа детей, но нет - главными персонажами являются, в основном, учителя. Основные ее вопросы связаны, конечно, по большей части со школой, но не только с ней, и не очень большая книга затрагивает и тему предательства, тему человеческих отношений - в коллективе ли учителей, между учителями и учениками, семейных и прочих, прочих, в том числе тему, как сказали бы сегодня, токсичных отношений, тему смерти самых близких, вечное "опоздал, не договорил", тему беспомощности, ничтожности маленького человека в жерновах Системы, тему понятливой расчетливости взрослых и в какой-то мере основанного на незнании бесстрашия детей, проблему чуткости и внимательности, вопросы психологии толпы и нагнетания страха, и советский еврейский вопрос и многое, многое другое.
Книга сложная, непростая из-за поднимаемых ей непростых, не всегда однозначных тем, с пронзительной кульминацией и с невероятной силы финальной сценой, которая буквально врезается в память и навсегда там остается. Несмотря на это, она читается на одном дыхании, и отрываешься от нее с большим трудом, и сквозь все повседневные дела неумолимо пробивается желание вернуться к чтению. Книга написана великолепным языком, с первых строк видишь изумительное владение автора словом, отличную игру слов, иронию, то скрытую между строк, то видимую невооруженным глазом, в каждом абзаце звучат определенные эмоции.
Установленные системой правила серо-коричневых цветов маскировали краски жизни, бьющиеся под толщей программных клише и передовичных типографских штампов. В едином порыве пионерского салюта взлетали руки на торжественных линейках… Классу к шестому ученики воспринимали эти сплачивающие мероприятия как привычную часть школьных будней.
Алкины подружки из их заводского «дома высокой культуры быта», как было написано на табличке у подъезда. <…> Бабули регулярно докладывали родителям о заметных их внимательному глазу проблемах отпрысков, которые порой проявлялись на свежем воздухе или в подъезде зимними вечерами чаще, чем в отдельных квартирах. Дом поистине можно было назвать «домом высокой культуры бдительности.
переход от детской, красногалстучной невинности к социалистической реальности
Любовь Васильевна задумчиво смотрела на мелькающие деревья, еще тонко-черные, на пустынные платформы, с которых торопливым шагом спускались пассажиры, стряхивая с себя московские пыль и суету. Потом город уже полностью отступил. Остались вдалеке новостройки с острыми балконными каркасами и подъемными кранами. В приоткрытое окно ввихривался удивительный свежий ветер, приносивший звуки лопающихся почек и упирающейся в неизбежном своем таянии последней черной льдины в низине у железнодорожного полотна.
Одна из главных героинь - Ирина Евгеньевна - учительница русского языка и литературы, при этом у нее крайне неловкая, запинающаяся речь с тучей слов-паразитов, основное из которых - "как бы" (а еще у нее кофе среднего рода!). Во-первых, сразу удивляешься, как может быть такая речь характерна для словесницы. Во-вторых, в книге Ирина Евгеньевна описана как очень робкая, боящаяся сделать что-то не так, и такая речь только подчеркивает это описание, это ее "как бы" словно уменьшает "настоящесть" событий, принижает их существенность. В-третьих - то, что до меня дошло не сразу, зато в какой-то момент вспыхнуло в голове озарением, - ее речь и поведение, болезненная замкнутость на правила, желание контролировать мир вокруг - хотя бы установлением разнообразнейших границ, условного "футляра" - напоминают чеховского человека в футляре с его знаменитым "как бы чего не вышло". И даже фамилии у них похожи: Беленкова и Беликов.
Ирина Евгеньевна во многом похожа на учительницу истории и по совместительству парторга Людмилу Петровну, классическую и шаблонную фигуру советского времени, слова и мысли которой пересыпаны штампами советских лозунгов, и то, что она свято в них верит, ее описание вызывают "смехуечки", как метко написано в самой книге.
Ее решимость дать бой чуждым советской жизни элементам достигла апогея. Она, парторг и советский учитель, больше не может терпеть безобразия. Она все всем расскажет и призовет на помощь партию. Так Людмила Петровна себе сделала вливание порции долга и служения великим идеалам, чтобы никакие ненужные эмоции, бессмысленно женские, не отвлекали ее от важного дела.
Ирина Евгеньевна тоже формалистка до кончиков ногтей, школа для нее - всего лишь работа, которую можно и нужно оставить за порогом дома, причем работа совершенно не творческая, шаблонная. Она не то что не любит учеников, они ее раздражают - если только они не построены по струнке, любое проявление характера, любое самое минимальное отклонение от программы следует немедленно пресекать.
По ее убеждению, любить чужих детей невозможно, разговор об этой любви — сплошное лицемерие, а быть преданной можно только своим близким, семье. Школа — это работа, а работа — это планы, порядок и зарплата. Смешивать разные жизненные векторы ей представлялось излишним и, что гораздо важнее, накладным с разных точек зрения — как временных, так и душевных. Иметь дело с предметом под названием «Литература» было проще, чем ждать, когда какого-нибудь Пьера или Рахметова полюбит тот или иной ученик. Собственно, зачем на чувства к вымышленным персонажам тратить свои душевные силы, она тоже не понимала.
Ирине Евгеньевне противоположны "девочки" - учительницы литературы и английского языка - яркие и интересные личности, которые словно ничего и никого не боятся, что, кстати, мне не совсем понятно в сложившейся обстановке, ведь они ответственны не только за себя. Ну да ладно, это можно списать на то, что они привыкли раньше так жить и не сталкивать с реально серьезными угрозами, направленными лично на них. Вот они - пример именно Учителей, тех, кто беззаветно любит учеников как своих детей, и тех, кого также беззаветно любят ученики, тех, для кого работа - не какая-то часть жизни, а и есть сама жизнь.
Им нужно — я понимаю, что вы это знаете, не хочу вас обидеть ни в коем случае — им нужно привить и на всю жизнь сохранить любовь к литературе, привычку держать в руках книгу. Мы с вами счастливые люди — мы учим их тому, что составляет часть, важную и удивительную часть любой полноценной жизни интеллигентного человека. Это не просто материал и программа. Ведь от нас зависит, будут ли они читать, какими вырастут, смогут ли критически относиться к тому, что их окружает…
Ирина Евгеньевна, как и чеховский человек в футляре, гонимая ужасом, пытается не подстроиться под окружающий мир, не исправить что-то в себе, а подстроить мир под себя, исправить реальность на комфортную, зажать всех в тисках формальных правил. Но в ней живет еще и зависть, и вот в ее голове появляются мысли о людях - в основном, коллегах, которыми она ранее восхищалась, - не на своем месте, и чем чаще возникают такие мысли, тем сильнее кажется, что это именно она находится не на своем месте. И вот эта серая мышка в чужой тени расчищает свое пространство, чтобы поставить на освободившееся место стены "футляра", и горе тем, с кем ей есть что делить.
Ситуация, кстати, весьма не редка и для нынешнего времени, и сегодня "серые мыши" из страха и зависти захватывают власть и выбивают из своего окружения таланты, способные их затмить, а потом кафедра, лаборатория и прочие структурные элементы разваливаются.
А еще я вспоминаю своих школьных учителей и думаю, как же мне невероятно, в большинстве случаев, повезло иметь дело с неравнодушными, потрясающими людьми, не растерявшими за долгие годы работы энтузиазма, а не с человекофункциями.
Также мне понравилось в книге потрясающе красивое описание природы - и очень контрастное по сравнению с человеческим, социальным, дурно пахнущем варевом, но, что, наверное, очень важно, с толикой надежды. И что интересно и о многом говорит - парторг и прочие персонажи-"функции" не замечают природы, а вот более приятные - обращают внимание на ее изменения, природа в их сознании противопоставляется этому вареву и иногда, пусть и ненадолго, побеждает его.
Не могу сказать, что в книге чувствуется дух времени, но только потому, что это время мне не знакомо, так-то в историю очень и очень верится, она цельная, хотя и выглядит со своими небольшими главками и повествованием то от одного лица, то от другого, то от третьего, как лоскутное одеяло, - это очень гармоничное одеяло в том плане, что все кусочки сплетаются воедино, просто смотришь на происходящее разными глазами, чуть расширяя обзор. Но что печальнее и страшнее - в книге все же чувствуется дух времени, только не советского, а уже нашего, нынешнего, стоит убрать слова-маркеры вроде "антисоветчины", «борьбы за мир во всем мире» (эти слова, кстати, снова в тренде), «акул капитализма» и прочего, то в сухом остатке - современность, в которой есть и агитации, и работа среди населения в целом и школьников в частности, и "позор эмигрантам-предателям Родины", и пунктик насчет инакомыслия, и доносы.
Ощущение трагедии, возникшее еще в начале книги, когда ее ничто не предвещало, кроме, собственно, духа времени, перекликается с нашим временем, и это делает книгу очень актуальной и злободневной.