Душа, никогда не страдавшая, не может постичь счастья! Преодолевая трудности, ты становишься счастливее.

Жорж Санд

Как же она любила море! Спокойное и ласковое, манящее своей голубой тайной, штормовое и грозное, пугающее своей мощью, освещенное солнцем и чернеющее под грозовыми тучами. Для нее море было живым существом, с которым она разговаривала, здоровалась и прощалась, благодарила за счастье, которое испытывала, погружаясь в него, слыша плеск его вод, вдыхая его запах. Море было ее страстью, вспыхнувшей в раннем детстве, дающей ей силы жить. Она начинала скучать по нему, не успев уехать. И день отъезда домой превращался для нее в трагедию, исправить которую можно было, только приехав сюда снова. Эту же страсть она передала своей дочери, каждый раз суеверно бросающей в таинственную глубину монетки, в надежде на следующую встречу.

Но на этот раз море ее не радовало. С самого приезда сюда ее не отпускало ощущение тревоги. Муж сорвал ее неожиданно. Она только приехала с побережья. Все лето она занималась обустройством дома у самого моря – мечты всей ее жизни. Дом стоял на холме у самого пляжа. И она по несколько раз в день сбегала по крутой тропинке, ведущей от дома, чтобы окунуться в прохладную зеленовато-голубую воду. Она загорела до черноты, медные волосы выгорели, нос облупился. Наконец, в начале сентября все было готово, и она с грустью покинула так полюбившееся ей место. На будущий год можно было приехать сюда всей семьей, привезти друзей и родителей. Дома ее ждала работа, семья, накопилось множество дел. Но не прошло и нескольких дней, как муж сообщил, что они уезжают.

– Куда? – она оторвалась от перевода, плохо соображая, что он ей говорит.

– Мы едем в Батуми. У меня там дела, и я хочу, чтобы ты поехала со мной. – Что-то было не так в его голосе и взгляде, в том, как он стоит, покачиваясь с пятки на носок.

– Что-нибудь случилось? – Она закрыла ноутбук и встала.

– Ничего, родная, – он обнял ее, – просто я три месяца тебя практически тебя не видел, и соскучился. Ведь нет ничего плохого, если мы проведем вместе несколько дней?

Она ему не поверила, но ничего не сказала. Если он не хочет посвящать ее в свои дела, то расспросы точно не помогут.

Они сняли номер в одном из самых дорогих отелей Батуми. Муж был нежен и внимателен. Море – чистое и спокойное. Но ощущение надвигающейся опасности не отпускало. Где-то внутри нее поселился холодный червячок, который становился все больше и холоднее, и ей хотелось схватиться за желудок горячими руками, чтобы унять боль. Несколько раз она уже испытывала подобное, и это чувство ее ни разу не подводило. Однажды, когда дочка была еще маленькой, они отдыхали на море. С ними был ее отец. Отдых подходил уже к концу, но была такая прекрасная погода, что они решили продлить его еще на несколько дней. В то утро они загорали на пляже. Море было тихое, теплое, у самого горизонта отсвечивало розоватым блеском. Она вошла в воду, с наслаждением погрузилась в бархатную воду, поплыла и вдруг испугалась. Она повернула назад и в панике выскочила на берег.

– Ты чего? – удивился отец, наблюдая, как она лихорадочно собирает с горячих камней вещи.

– Папа, надо уезжать, как можно быстрее!

Отец ей тогда не поверил, уговаривал остаться, дочка тоже хныкала, но холодный червячок все разрастался. Они остановили маршрутное такси прямо на трассе и через пять часов были в Тбилиси. На следующий день из утренних новостей они узнали, что ночью начался ужасный шторм, и домики на прибрежной линии, где они жили, унесло в море.

Они пришли с пляжа, пообедали в ресторане гостиницы, и, окончательно осовев от солнца и вкусной еды, повалились на кровать. Сейчас, лежа на прохладных простынях, она смотрела в огромное окно. Было слишком много красок: море, насыщенного синего света, ярко-голубое небо, на котором оранжево-желтым полыхало солнце, сочно-зеленые деревья и пурпурно-фиолетовые рододендроны. И все это сверкало и переливалось, и казалось, что вот-вот расплавится и потечет разноцветными ручейками и смешается в огромную перламутровую массу. Утром все это было нежным, пастельным и прохладным, а сейчас, в середине дня, дышало нестерпимым жаром. Она повернулась к мужу: то ли спит, то ли притворяется, она не поняла. Что-то его тревожит в эти последние дни. Он напряжен с той самой минуты, как неожиданно объявил ей, что они едут на море. За те пять лет, что они вместе, она ни разу не чувствовала неуверенности и страха. Ей было с ним так хорошо и спокойно, что иногда казалось, что она спит. Вот сейчас сон закончится, и ее снова обступят заботы и тревоги: хватит ли денег на репетиторов для дочери, будут ли у нее самой ученики, пришлют ли переводы, сможет ли она скопить денег, чтобы летом хотя бы на две недели повезти ребенка отдыхать, а потом подготовить его к школе. Целых шесть лет после развода с первым мужем забота о дочери, страх, что она не сможет ее прокормить, одеть, дать ей достойное образование не давали ей расслабиться.

Саша все изменил. Ей было надежно и спокойно. Она была прикрыта им со всех сторон. Он постепенно заставил ее забыть обо всем плохом, сделал ее уверенной в себе и в своем будущем женщиной, счастливой от сознания того, что она нужна и любима. От него исходила ровная сила, основанная на уме, интеллекте и деньгах, которые при наличии первых двух качеств, решали все проблемы легко и как бы само собой.

Однако сейчас его лицо было напряжено, губы плотно сжаты, а на виске нервно пульсировала голубоватая жилка. Он смотрел на какую-то только ему видимую точку на стене и был где-то далеко.

– Ты чего, Ириш? – он перевел глаза на Ирину и улыбнулся.

– Саша, что-нибудь случилось? – она провела рукой по его лицу.

– С чего ты взяла? Все нормально. Небольшая проблема в бизнесе, но я ее решаю. – Она не поверила.

– А зачем мы сорвались из города и приехали сюда?

На его лбу собрались морщины, он снова напрягся, взгляд потемнел и стал тяжелым. Потом усилием воли лицо приняло прежнее выражение спокойной силы.

– Потому что я люблю тебя, и мне захотелось побыть с тобой несколько дней вдвоем.

Он потянулся к ней, надежный, любящий, жаркий. И на какое-то время она перестала тревожиться и сомневаться.

Ирина снова вгляделась в мужа. Сейчас его лицо было спокойно. Он спал, но она снова почувствовала непривычный холодок в груди.

* * *

Как странно устроен человек, думала она, ощущая на плече дыхание спящего Саши. Ей всегда нравились мужчины его типа: большие, высокие, надежные. А вышла замуж за маленького, «карманного мужчину», по словам своей любимой университетской преподавательницы. Да еще по большой любви, со страстями, скандалами и бурными примирениями. Они были вместе семь лет, и пять из них она была счастлива, как корова. Было много хорошего и много смешного.

Они так любили друг друга, и так были поглощены этой любовью, что незнакомые люди на улице желали им счастья. Они проводили много времени с ее подругами, и он, повязав на себя фартук, готовил им свои фирменные блюда. Было весело и страшно вкусно.

Когда родилась их дочь, пациенты, как в кинотеатре, собирались у экрана монитора, когда он с ней разговаривал: в палаты тогда отцов не пускали. После родов она написала записку с просьбой принести памперсы и одеяло. На следующий день в палату вошла растерянная старшая медсестра.

– Вам холодно? – обратилась она к Ирине.

Ирина в недоумении посмотрела на раскаленный радиатор и ответила, что наоборот.

– Тогда зачем вам еще одно одеяло?

Ирина молчала, соображая, что происходит.

– Ваш муж устроил в приемной скандал. Он требует, чтобы мы передали вам шерстяное одеяло, потому что вы здесь мерзнете. И угрожает нас всех уволить! – Казалось, ее возмущению не было предела.

Ирина расхохоталась.

– Я просила детское одеяльце, а он решил, что одеяло нужно мне! – сообразила она.

После кесарева сечения шрам плохо заживал, и он каждый вечер и каждое утро обрабатывал ей рану и делал перевязки.

Как-то после встречи с друзьями сильно навеселе он упал в ванной и расшиб себе голову и бровь. Кровь заливала глаза, лицо. Ирина билась от испуга в истерике. Ее родители повезли его в больницу. Хирург оказался страшным приколистом и, накладывая на бровь швы, прикрепил марлю бантиком. Когда утром муж проснулся, оказалось, что он ничего не помнит. Разъяренная Ирина решила было устроить грандиозную разборку, но муж моргнул, и края бинта заколыхались, как крылья у бабочки. От хохота она опустилась прямо на пол, а «бабочка» порхала с каждым движением век…

Но сейчас память отказывалась вспоминать светлую сторону их жизни и подсовывала только плохое. Вечный халат по субботам и воскресеньям. Сказки о потерянных или украденных у него деньгах. Слюнявые поцелуи и тошнотворный запах перегара после частых попоек. Постоянные опоздания с работы и снова вранье о деловых встречах. Слова свекрови «Заимел бы богатую любовницу, чтобы она нас содержала». И звонок этой любовницы, в подробностях описывающей ее, Ирины, спальню. И наконец, ее уход, а вернее бегство с ребенком из квартиры мужа в семь утра. Он делал вид, что спит и ничего не слышит…И еще много всяких омерзительных мелочей, которые вылезали из памяти и заставляли вздрагивать от отвращения и обиды. Но все это позже, когда пришло полное осознание конца. Любовь стала уходить постепенно, сначала были первые редкие звоночки, когда чувство разочарования как острый нож прорезало все ее существо, но растворялось в привязанности, совместном быте, заботах о ребенке. Потом стало расти раздражение, чувство обиды, неудовлетворенность, которые полностью вытеснили любовь и привели к полном у равнодушию. Она была готова к разрыву, но не могла сделать первый шаг. Она жила в надежде на то, что все рассосется само собой, без ее вмешательства. Поэтому, когда она узнала о любовнице, женская обида быстро сменилась чувством радости от освобождения и отсутствия собственной вины: не она бросила, а ее вынудили уйти. Сейчас, спустя много лет, Ирина понимала, что это было не очень честно с ее стороны, но не особенно себя корила. При всем том, что никаких иллюзий по отношению к бывшему мужу она не питала, она наивно думала, что после развода они расстанутся цивилизованно: у них был общий ребенок, ответственность за которого им нужно было нести вдвоем. Но так думала она одна. Он с готовностью исчез не только из жизни Ирины, но из жизни дочери. С концами, без встреч и звонков. Сначала она не поняла и пыталась успокоить ребенка фразами, типа «папа тебя очень любит, просто он сейчас очень занят». Она наивно думала, что когда в нем говорит чувство оскорбленного мужского достоинства: перебесится, успокоится и вспомнит про дочь. Но она ошиблась и в конце концов поняла, что мужу все это просто не нужно. Точка невозврата наступила тогда, когда она увидела глаза ее четырехлетней дочери, ожидавшей в течение 15 минут, когда папа подойдет к телефону и услышавшей лицемерные слова ее бабушки, что «папа, оказывается, ушел, а я не заметила». Тогда Ирина поняла, что никогда не простит и никогда не забудет. Нельзя простить боль, причиненную ребенку. Потому что ничем и никогда нельзя излечить травму, нанесенную предательством отца. Рана заживает трудно и медленно: «Мама, а ты меня не бросишь?», «Мама, а ты с работы вернешься?», «А сегодня в школе меня спросили, кто мой папа, а я ответила, что у меня папы нет»… А шрам останется навсегда. И собственное бессилие перед этой детской болью, и желание убить, когда видишь лицо дочери, наблюдающей, как чужой папа завязывает шарфик на шее своего чада…

Потом ее Вика загорелась желаем выдать ее, Ирину, замуж. У ее родителей был небольшой магазинчик радом с их домом. Как-то Вика, ей было лет пять, заходит домой и выдает:

– Ты знаешь, сейчас к дедушке в магазин пришел какой-то мужчина и спрашивает: «У вас нет свободных женщин? Я жену себе ищу»!

Ирина смеялась и плакала одновременно. Но статус «свободной женщины» держался за ней почти шесть лет. Ирина делала все, чтобы Вика чувствовала себя комфортно: и дело вовсе не в том, чтобы она ни в чем не нуждалась. Слава Богу, судьба в лице ее сестры наделила Ирину потрясающим зятем, который делал для Вики все, что в его силах. Ирина старалась быть и была для своей дочери не только матерью, но и другом. Каждый вечер перед сном, они долго шушукались и хихикали, рассказывали друг другу обо всем, что их радовало или беспокоило, и затихали только после возмущенных криков бабушки: «Ирина! Завтра ребенку в школу, а вы дурака валяете! Ни днем ни ночью от вас покоя нет!»

Ирина четко определила границы своего личного пространства: дочь, родители, друзья. В ее жизни появлялись мужчины, но срок их присутствия зависел от того, как долго они не пытались эти границы нарушить. Стоило кому-нибудь из них произнести: «Ну, подождет твой ребенок», «Мне хотелось бы, чтобы ты уделяла мне больше внимания», или просто дать понять, что он ждет от Ирины нечто большего, чем то, что она была готова дать, то отношения резко, а порой и грубо заканчивались. Ирина отдавала себе отчет, что это ее психологический «сдвиг». Но менять ничего не собиралась. Спокойствие дочери и собственная независимость от мужчин стали той опорой, которая помогала жить, и той стеной, которая защищала ее и Вику от новых переживаний.

А потом появился Саша. Ирина вместе с сестрой, зятем и несколькими его друзьями сидели в какой-то кафешке. Друзья приехали в их город впервые, бегали по улицам с фотоаппаратами, снимались на фоне храмов, катались на канатке. Ирина устала и хотела домой. Она давно потеряла интерес к разговору, который скатился к обсуждению предстоящих деловых встреч, и обвела зал глазами. Ее в упор, не стесняясь, рассматривали. Ирина отвела взгляд. Через какое-то время снова посмотрела в сторону мужчины: «Может, знакомый?» Тот поймал ее взгляд, улыбнулся. Улыбка хорошая, открытая, ничего оскорбительного. Стараясь не казаться хамкой, Ирина вежливо улыбнулась в ответ и забыла о нем, увлекшись разговором с сестрой о проблемах школьного образования. В итоге они пришли к неутешительному выводу, что прежде, чем принимать на работу педагогов, их необходимо проверить у психиатров.

– Как ты думаешь, надолго они завелись, – спросила она у сестры, кивнув в сторону мужчин.

– Не знаю, – пожала Нина плечами. – А что?

– Нин, я устала, и голова болеть начинает. Я незаметно улизну.

– Одна?

– Можно подумать, за дверями очередь насильников и убийц выстроилась! Машину поймаю и через десять минут буду дома.

Чмокнув Нину, она быстро бросила в сумку мобильник и сигареты и выскользнула из кафе. Уже стемнело, но эта часть города была ярко освещена. Туристический центр старого Тбилиси был прекрасен и днем и ночью. Маленькие узкие улочки, кафе и рестораны, церкви и храмы, купола Царских серных бань, Кура, в водах которой отражалось все это великолепие… Все это Ирина любила до безумия. Но любила наслаждаться этим не в шумной компании, а в одиночестве, спокойно и без суеты. Она прошла к реке, оперлась о перила и стала смотреть на воду, святящуюся огнями, казалось бы, изнутри.

– Красиво. А вы на этом фоне еще прекраснее. – Он смотрел на нее и улыбался.

Высокий, широкоплечий, крупный. Лет сорока. Черты лица по-европейски правильные. Не суетится, стоит, как ни в чем не бывало, как будто имеет на это право. Обычно в подобных случаях Ирина давала понять, что продолжать разговор не намерена, и старалась уйти. Но на этот раз уходить не хотелось. Как ни странно, человек вызывал доверие. На всякий случай Ирина решила показать когти:

– Не люблю людей, льстящих шаблонами. Красиво – да, а я смотрю на себя в зеркало и знаю, сколько мне лет.

Он рассмеялся:

– Если бы вы ответили по-другому, я был бы разочарован. Но вы либо лукавите, либо у вас занижена самооценка. Давайте заключим перемирие: вы соглашаетесь немного со мной погулять, а я не буду говорить о том, как вы мне нравитесь.

Ирина собралась отказаться, но он опередил ее.

– При первом же вашем требовании, я отвезу вас домой.

Он сказал «домой», а не «куда вы скажете», и это почему-то на нее странно подействовало. И они гуляли по ночному городу, говорили обо все и ни о чем. И ей было спокойно и надежно. И не надо было быть настороже, можно было смеяться, когда смешно, и ласкать подбежавшую собаку, и смотреть на небо и на него без опасения, что он не так поймет. Когда она устала, он сам, не спрашивая, сделал короткий звонок, и через несколько минут подъехала машина, и он отвез ее домой. Саша позвонил через два дня, сказал, что купил билеты в 3Д и что Ирина и Вика должны быть готовы через 3 часа. Он приехал за ними вместе со своим сыном Давидом, года на два старше ее дочери. Они хрустели попкорном и шарахались от летающих чудовищ, а после фильма ели в парке мороженое. «Так не бывает!» – вертелось у нее в голове. Но оказалось, что бывает. Дети подружились, а Ирина впервые за столько лет не разрывалась между дочерью и понравившимся ей мужчиной, и не защищала свое пространство, потому что Саша сразу же стал его частью. Сашина жена и мать Давида жила в Англии с новым мужем. Поэтому и угрызений совести Ирина не испытывала. Он очень просто сделал ей предложение, и она так же просто, не раздумывая, согласилась. «Так не бывает!» – думала она по ночам, утром снова жила этой своей новой жизнью и новыми ощущениями от того, что все проблемы решаются Сашей легко, и это не проблемы вовсе, а так, одно удовольствие. Прошло пять лет, и Ирину все реже посещало это чувство нереальности. Дети выросли, Давид продолжил учебу в Лондоне, Вика училась в Москве, в ГИТИСе, на актерском факультете. Она была талантлива, умна и красива той внутренней красотой, которую в девятнадцатом веке называли одухотворенностью. Саша занимался бизнесом. Как она узнала позже, он был не просто, а очень богат. Ирина была классным переводчиком, и, поняв, что жена не может целыми днями бегать по магазинам и косметическим салонам, Саша открыл для нее переводческое бюро. Наконец-то, она стала заниматься любимым делом не потому, что нуждалась в деньгах, а потому, что это доставляло ей удовольствие. Хотя сознание того, что она самостоятельно зарабатывает и не сидит на шее у мужа, грело ее душу и самолюбие. Саша посмеивался, но не мешал, а наоборот, помогал и давал дельные советы. Фирма процветала. Он умел предугадывать ее желания, чувствовать перепады настроения, переводить в шутку назревающие конфликты. Он показал ей Флоренцию и Рим, он исполнил ее мечту и повез ее в Иерусалим. Бродя по древним улицам священного города, она, наконец, поверила, что так все-таки бывает.

* * *