Я тень из тех теней, которые, однажды

Испив земной воды, не утолили жажды

И возвращаются на свой кремнистый путь,

Смущая сны живых, живой воды глотнуть.

Арсений Тарковский

© Марина Алиева, 2018

ISBN 978-5-4493-7537-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

МИСТЕР ИГРЕК РОК

Всё случилось как-то не так. Точнее, не случилось, а просто стало. Какой-то звук.., даже не крик, не удар, и даже не что-то разбилось, а нечто тревожное. Словно кто-то подвёл черту и поставил точку…

Нет, не точку…

Точка – это что-то мягкое, размазанное по листу, а тут был метко нанесённый удар. Едва заметный прокол целого улья то ли мыслей, то ли воспоминаний. И всё это растревоженное вздрогнуло, зашевелилось и потекло наружу. Сначала лениво, неспешно, словно не было уверено, что можно и нужно. Но потом осмелело, набухло и всей мощью хлынуло вон!

Лопнуло…

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПРИШЕЛЕЦ

1.

Зимой в лесу грустно. Особенно ночью.

Тихо поскрипывают замёрзшие стволы и ветви. Комочки снега, что налипли на них задень мокрым и рыхлым повторением всех изгибов и неровностей, теперь, когда ночной холод превратил в лёд всю снежную влагу, бесшумно падают в перину сугробов внизу, увлекая за собой всех других, кого удалось зацепить. Маленькие ямки от падений мгновенно наполняются густо-синими тенями, леденеют по краям и остаются цепочкой крошечных, неровных шажков, словно какой-то психованный лепрекон оббежал тут каждое дерево, ища местечко где можно припрятать своё золото. Чуткая птица откроет было на шорох любопытствующий глаз, да и заснёт снова. А надо всем этим холодно и отстранённо висит луна, с целым выводком звёзд сонно помигивающих с ночного неба, как глаза не до конца разбуженных детей, которые никак не могут понять, померещилось им, или нет, что по лесу идёт человек?

А человек на самом деле шёл.

Самый настоящий, непонятно откуда взявшийся, он брёл между деревьями, по колено увязая в сугробах и, кажется, совсем этого не замечал. Механически выдергивал ноги, высоко вскидывал колени, но выглядели эти движения слишком старательными для того, кто заблудился и теперь этим обстоятельством обеспокоен. Человек даже дороги не выбирал и, если вдруг проваливался глубже обычного, то лишь махал сильнее руками, выравнивал тело до прежнего положения, а потом снова выдёргивал ногу и шёл дальше, ничуть не смущаясь тем, что следующий шаг может снова утопить его в снегу по пояс. Выглядело это так, будто под сильным гипнозом кто-то сказал человеку: «Иди!», и он пошёл.

Изредка однообразные движения прерывались. Человек останавливался, словно для того, чтобы осмотреть местность вокруг себя, но лицо его при этом ничего не выражало, только руки, безвольно висящие вдоль тела, продолжали двигаться смешно, и нелепо. Однако, ещё до того, как останавливались эти автономно отмахивающие руки, человек закрывал глаза, бессмысленно пожимал плечами и шёл дальше.

Одет он был не по сезону в тёмное длиннополое пальто, застёгнутое только на одну, среднюю, пуговицу. Без шапки. Шарф, который можно было бы намотать на голову и, тем самым, хоть как-то уберечься от мороза, путался с руками и так же безвольно болтался поверх пальто. Казалось, его набросили второпях, в самый последний момент перед тем, как злая воля неведомого гипнотизёра лишила человека возможности что-либо воспринимать. Зато сразу было видно, что вещи эти очень дорогие и, скорей всего, сделаны на заказ.

Иногда длинные полы пальто цеплялись за обмороженные ветви, широко распахивались, и становился виден стального цвета костюм с намокшими от снега брюками, светлая рубашка с расстёгнутым воротником и чёрный, кое-как засунутый за жилетку галстук, чей полураспущенный узел выпирал вперёд, словно кадык.

Лицо странного путешественника со всем остальным обликом вразрез ничуть не шло. Это сейчас оно сохраняло выражение полной бессмысленности, но можно было предположить, что когда-то и где-то, в обстановке более естественной, лицо это вполне могло произвести впечатление самое благоприятное и даже более того – привлечь к себе, далеко не мимолётное внимание.

Тёмные с рыжиной волосы стрижены и причёсаны не самым последним парикмахером, который прекрасно понимал, как выгодно оттенит его укладка высокий лоб и холодные глаза. Судя по всему, радужная оболочка этих глаз приобретала голубой оттенок в минуты расслабления и довольства, но всё остальное время оставалась серой, будто закрытой, ледяной сталью. Бесспорно, человек умел смотреть в глаза любому. А плотно и надменно сжатый рот выдавал умение говорить с кем угодно с позиций того, кто лишнего не скажет, но, если скажет хоть что-то, то почти всегда будет прав… И завершал картину нос, явно заготовленный для классического античного профиля. Этому носу не придумать было лучшего эпитета, чем «стремительный». Он будто вытаскивал своего владельца из футляра стандартов в некое одухотворённое пространство, чем делал всё лицо порывисто вытянутым навстречу то ли опасности, то ли вдохновению. Такие лица, как правило, не любят пожилые леди, потому что из-за слишком тонких губ, считают их обладателей людьми злыми. Возможно, так и было, и многое в облике мужчины позволяло думать, что человек он жёсткий, но, при этом, назвать этот облик отталкивающим не решился бы никто. Пожалуй, тут был тот редкий тип привлекательности, который ещё не по зубам юным девушкам, падким на сказочную очевидность, но зато вполне понятен уверенным в себе зрелым женщинам – тем, что не столько смотрят, сколько чувствуют, опираясь на опыт.

Между тем чудаковатый путник, продолжая механически выдёргивать ноги из сугробов, внезапно вышел на опушку. Там он слегка помедлил, как будто не мог понять, что теперь делать, и оглянулся.

Сиротливая цепочка следов из морозного лесного нутра выглядела печально.

Тут лицо человека впервые дрогнуло и отразило смертную тоску. «Назад ни за что», – мог бы сказать мужчина, но говорить было не с кем, поэтому он повернул вперёд и вздохнул, как пловец, готовый нырнуть в океан.

Прямо, насколько было видно, простиралось гигантское одеяло снега, тускло подсвеченное луной так, что казалось одной густо-синей тенью. Далеко-далеко, на противоположной стороне виднелось несколько огоньков, источник которых невозможно было определить из-за большого расстояния, но мужчина вдруг совершенно утратил бессмысленное выражение лица, прищурился, пробормотал: «Ах, вот оно что…», и решительно двинулся в сторону огней.

Да и кто бы поступил иначе?

2.

Все маленькие городки похожи друг на друга…

Кажется, где-то такое уже говорилось?

Или это говорилось про счастливые семьи?

Впрочем, что такое маленький городок, как не одна большая семья? Точнее, что это, если не дом для одной большой семьи. Всё в нём точно так же, как и в таком доме. Все друг друга знают, почти все друг с другом в родстве от близкого прямого до самого отдалённого, и все живут по правилам, установленным невесть когда и соблюдаемым нерушимо, потому что из-за своей древности правила эти почему-то считаются особо верными и нравственными. Плюс к этому, неукоснительное соблюдение дедовских обычаев, для маленьких городков, почти всегда элемент стабильности и уверенности в завтрашнем дне!

Только ленивый не сравнивал такие городки со стоячей водой, где на дне полно осевшей мути, а по верху благостная тишь, да гладь. Но подобрать сравнение которое бы так же удачно и так же полно отображало суть их существования, теперь уже не легко, поэтому приходится использовать сравнение рутинное, тем более, что морозной ночью маленький городок, крепко спящий, как и положено в ночное время, мало чем отличался от сонной заводи, которых полно в дремучих и мрачных лесах, вроде того, откуда вышелстранный человек. Если б можно было добавить к этой зимней и сонной картине ветер, то по улице непременно летал бы ещё и пустой пакет, болтались со скрипом вывески, и обязательно пробежала бы бесприютная собака…

Впрочем, собака по окраине городка, так и быть, пробежала. Остановилась, было, на мгновение, посмотрела на далёкий тёмный силуэт в заснеженном поле, да и побежала себе дальше. Морозный воздух колыхнулся от жара из её пасти, и всё. И снова тишь, да гладь. И один лишь скрип приближающихся шагов…

В момент, когда странный человек ступил на окраину городка, чьи огни заметил выбравшись из леса, небо на востоке уже начало светлеть, из-за чего сходство сонных улиц с аквариумным застоем только усилилось. Набирающий силу рассвет уравнял цветовые контрасты, всё вокруг сделалось водянисто-мутным, и только свет фонарей, похожий на кляксы бледного чая, вносил кое-какое оживление в общую призрачную серость.

Судя по внешнему виду мужчины, дорога через поле приятной не была. Полы его пальто, брюки и даже концы шарфа покрылись наледью в тех местах, где были пропитаны снегом. Замёрзшее лицо бледностью соперничало с луной, уже заметно потускневшей, и только глаза человека, прежде неподвижные и смотрящие прямо перед собой, теперь отчаянно метались по сторонам, словно ему не терпелось что-то отыскать.

Миновав несколько коротких улочек, мужчина свернул в проулок, потом в другой, третий – все безликие и безымянные, потому что брёл он так же незряче, как и по лесу и выискивал явно не уличные указатели. Однако к цели его определённо что-то вело, потому что, опять же, ничуть не плутая и не замирая в неопределённости, он решительно свернул в новый проулок и оказался как раз там, куда, похоже, и стремился. И здесь окаменевшее лицо второй раз дрогнуло, озарившись не столько подобием улыбки, сколько мыслью о ней, ибо улыбаться окоченевший человек уже не мог.

На ближайшем доме ярко горела вывеска: «Отель «Ахея».

Мужчина невесомо выдохнул и закрыл глаза. Как всегда бывает, последнее усилие, когда цель уже перед носом, оказывается самым трудным. Он покачнулся, еле удержав равновесие растопыренными, негнущимися руками, и пошёл прямо ко входу в отель, куда вели три деревянные ступеньки.

3.

Зачем-то ступени эти были обиты ковром, заиндевелым, истрёпанным и таким ветхим, что восстановить его цвет и рисунок не смог бы даже чародей. Сама дверь деревянная, полукруглая с мутным окошком-иллюминатором, подсвеченным изнутри золотистым светом, оснащена была флюоресцентно яркой кнопкой звонка, надавив на которую человек услышал звук корабельной рынды. Он еле заметно вздрогнул, уронил руку, которую поднимал к звонку, изогнувшись всем телом, и замер в ожидании.

Спустя мгновение за дверью торопливо зашаркали. Один за другим отодвинулись засовы, (человек машинально отсчитал пять), и дверь с патриархальным скрипом раскрылась, явив гостю силуэт, то ли старичка, то ли сильно согнувшегося человека в колпаке и, вроде бы, в халате, в воротник которого он зябко кутал своё горло.

– Ах! Боже мой! Боже мой! – тут же запричитал силуэт.

Выскочил за порог, обхватил пришельца за плечи и, не переставая причитать, повлёк внутрь, где оказался, всё же, не стариком, а вполне крепким мужчиной лет пятидесяти.

– Как же вы так?! По этакому морозу! Без шапки!.. Ах, Боже мой! Ботинки-то, ботинки… Ах! Вы, верно, заблудились?.. Нет! Ничего не говорите! Скорей, к камину, и никаких разговоров пока не выпьете кружку глинтвейна и не согреетесь!

Дверь за их спинами захлопнулась, словно отсекла и холод, и дорогу, и всю бесприютность уходящей ночи. Мужчина позволил усадить себя в кресло, немного потёртое, но всё ещё с обоснованной претензией на роскошь, и разом как-то обмяк. Кресло оказалось тёплым и уютным, от чего сразу потянуло в сон. Но едва веки гостя начали опускаться, как его тут же суетливо потрясли за плечо.

– Нет, нет, не спите пока! Вам необходимо себя прогреть!

Голова мужчины с откровенным усилием поднялась. Он как-то изумлённо и покорно принял высокий стакан с дымящимся напитком, обхватил его ладонями и сделал глоток, глядя поверх края стакана на приветливого хозяина.

– До дна! До дна! – замахал тот руками. – Вы же, сударь мой, совсем замёрзли! Смотрите, вот тут, на плече корочка ледяная. Позвольте ваше пальто, я его просушу.

Пришелец не успел ничего ответить, как уже был ловко приподнят и раздет до костюма. При этом хозяин, (или, кто его знает, может просто ночной портье), ухитрился заботливо вытащить тёплый стакан из окоченевших ладоней, выдернуть руки гостя из рукавов и вернуть стакан на место всего за пару мгновений. Потом он критически осмотрел начавшие оттаивать брюки и ботинки, немного подумал, вытолкнул откуда-то ногой пару смешных домашних тапок и с извиняющейся улыбкой принялся гостя разувать.

– Не рискну предложить вам снять ещё и брюки, но скоро утро, встанет моя жена, и уж она придумает, что можно дать на первое время, пока ваша одежда будет сохнуть. А пока вот, только это.

Он удовлетворённо нахлобучил тапки на босые, негнущиеся ноги мужчины, подсунул под них скамеечку, смягчив её подушкой, и слегка развернул каминный экран, чтобы всё тепло шло на гостя.

– Ну вот, сейчас выпьете, согреетесь, потом получите лучшую из комнат, где сможете поспать, а утром.., нет, простите, уже днём я вас зарегистрирую. Тогда и расскажете, как вы тут у нас очутились. Без этого никак, народ здесь чертовски любопытный, и уже утром все увидят следы на снегу, по которым догадаются, что ночью в город кто-то пришёл. Для нас это большая редкость… Ну, пейте, пейте! И теперь уже не молчите. Лицевые мышцы надо как-нибудь размять, чтобы кровь прилила… Может, скажете хотя бы имя?.. А?.. Что? Не слышу… Вы имя-то своё помните?

Мужчина поднял от почти уже пустого стакана глаза, ставшие в тепле этой гостиной совсем голубыми, и, подумав, кивнул, опять же, с изумлением, словно он и сам не ожидал, что помнит собственное имя.

– Помните! – всплеснул руками то ли хозяин, то ли портье. – Так скажите, и я, прямо сейчас, внесу ваше имя в книгу гостей?

Мужчина с усилием разомкнул губы, что-то беззвучно выдохнул, поморщился, после чего сделал ещё одно усилие и, сорвавшись на фальцет, вытолкнул из себя:

– Рок.

– Рок? – удивился портье-хозяин. – Это фамилия?

Снова кивок.

– А имя?

– Иг.

Портье-хозяин приподнял бровь и с профессиональной любезностью уточнил:

– Мистер Иг Рок?

Лицо мужчины застыло, словно он к чему-то прислушивался.

– Нет, – произнёс он неуверенно, – моё имя Игрек. А Иг сокращение для друзей.

– Так вы мистер Игрек Рок?

– Кажется, да.

Пришелец снова к чему-то в себе прислушался, потом повторил уже уверенней:

– Да.., да.

Стакан из его руки вдруг выпал и покатился по ковровому покрытию, оставляя за собой длинную тонкую лужицу, похожую на след от текущей из раны крови.

– Простите, – прохрипел мужчина, не отрывая от стакана глаз.

– Ничего, ничего, – снова закудахтал заботливый портье-хозяин, – я всё понимаю… Давайте помогу вам встать и провожу в комнату. Хороший сон отличное средство, чтобы прогулку, вроде вашей, превратить в сказку со счастливым концом! Поспите, отдохнёте, и завтра всё уже будет хорошо.

– Нет! – воскликнул вдруг мистер Рок. – Я не хочу спать!

Резким движением он сдёрнул ноги со скамеечки, нагнулся, поднял стакан и посмотрел на портье-хозяина со странной яростью.

– Я хочу, чтобы вы меня зарегистрировали! Прямо сейчас! Потому что… Потому что понятия не имею, кто я такой, и как сюда попал!

4.

Напольные часы в углу равнодушно отбили половину какого-то часа

– Как так, не имеете понятия?! – удивился хозяин отеля.

Скорей всего, он таковым и являлся, потому что, начав двигаться и разговаривать, пришелец первым делом увидел на стене большой помпезный портрет, изображавший его собеседника в греческих доспехах и с поднятым мечом. Само собой, выглядел там хозяин куда моложавей, чем теперь, но узнать его труда ещё не составляло. Взгляд мистера Рока зацепился за этот портрет и, с каким-то испугом забегал по убедительно нарисованным волнам со вздыбленным на них корпусом корабля. Волны эти служили портрету фоном, а рама, явно сделанная под него на заказ, была густо залеплена ракушками и осьминогами.

– Как не имеете понятия? – переспросил хозяин, видя, что в первый раз его толком не услышали. – Вы же только что назвали мне своё имя!

– Да, назвал, – неуверенно подтвердил гость. – Но до того момента, как вы спросили, я не помнил и его. Возможно, если вы спросите ещё что-то, я вспомню и остальное.

Хозяин с сомнением потёр подбородок.

– Ваше имя такое странное… Вы уверены, что правильно его вспомнили?

Мужчина отрицательно покачал головой.