Серия «Нечто»

© Койке М., 2025

© Катайцева Э. С., перев., 2025

© Нигматулин М. В., перев., 2025

© ООО «Издательство Родина», 2025

Хтоническая инициация, или Откуда берутся монстры

Марат Нигматулин, Эвелина Катайцева, Александр Шпак

Хтоническая инициация – это, образно говоря, то, о чём не говорил Конфуций. И не только он. Это тот пласт антропологического и онтологического опыта, который по умолчанию оставался за пределами легитимного культурного дискурса – потому что он разрушает его изнутри. О нём не говорят в лекциях по введению в культурологию. Он практически не обсуждается в учебных курсах по нарративным структурам. Студенту, изучающему сценарное мастерство, непременно расскажут о мономифе Джозефа Кэмпбелла, где герой проходит через Зов, Порог, Испытания и Возвращение. Образ «героя с тысячью лицами» стал своего рода золотым стандартом драматургии – и даже предметом академической ортодоксии.

Марико Койке получает награду

Но этот путь – уранический. Он – путь света, дисциплины, порядка и возвышенного Разума. Он восходит к мифам о Гильгамеше, Одиссее и Моисее. Это путь, где герой покидает дом, сталкивается с трудностями, принимает вызов и возвращается домой сильнее. Он вписывается в общество. Даже если он его меняет, то делает это ради восстановления нового порядка. Этот путь априорно считается «позитивным» и потому рассматривается как универсальный. Но универсальность – это миф о самой универсальности. Ибо есть иные пути, которые не стремятся к свету и не ведут к общественному возвращению, – но ведут к подлинной глубине.

Мирча Элиаде в своих фундаментальных трудах о священном и профанном, о мифе и обряде, едва касается хтонической инициации. Когда он упоминает шаманизм, темные обряды, смерть и расчленение посвящаемого, он делает это с академической дистанцией. А обратная инициация – инициация в смерть, в небытие, в грязь, в отказ от возвращения – чаще всего трактуется как деградация или патология. И здесь проявляется ключевой предрассудок: традиционная культурология и религиоведение, даже когда описывают тьму, по-прежнему находятся во власти уранической (солнечной, возвышенной) логики мышления. Им хочется, чтобы любой путь заканчивался Возвращением. Чтобы герой вернулся, стал взрослым, нашёл своё место в иерархии, исправился, стал лучше.

Хтоническая инициация отрицает само понятие «лучше». Она не предполагает возвращения. Это путь, который не ищет завершения в социуме или в божественном порядке. Это не путь к Граалю. Это путь к Кибеле, к Персефоне, к Эрешкигаль, к Маре, к Ояма-но-ками. Это путь Милли Мэнкс, которая осталась в Стране Рождества и не захотела взрослеть. Это путь Каяко Саэки, которая растворилась в ненависти и превратилась в орудие инфернального закона. Это путь тех, кто выпал – но не разрушился, а переформатировался, переродился в иной, тёмной, полной онтологической силы форме.

Почему же в академии о таких путях не говорят? Почему Элиаде, Леви-Стросс, Дюмезиль, Барт и Батлер обходят их стороной? Не потому, что эти пути редки. А потому, что эти пути – опасны для структуры легитимного знания. Хтоническая инициация ставит под сомнение само деление на норму и девиацию, на высокое и низкое, на свет и тьму. Она не нуждается в оправдании. Она не требует морального или политического контекста. И она не «лечится». Это не болезнь. Это пугающая и жуткая альтернатива.

Тот, кто прошёл через этот путь и остался собой – изменён, но не разрушен, – приобретает власть, с которой невозможно говорить на языке Кэмпбелла. Это не победитель, не герой, не святой. Это – ведьма. Онрё. Призрак. Демон. Или девочка, которая навсегда осталась в грязной квартире с выключенным светом, но стала хозяйкой этой тьмы. Ужас академического ума в том, что она не хочет признать: эта девочка может быть также и источником смысла. Хтоническое – это не «выпадение из смысла». Это смысл иной природы.

Следовательно, отрицание хтонической инициации как полноценного пути – это не просто академическая ошибка. Это отказ признать, что есть альтернативные структуры бытия, в которых грязь – не ошибка, страдание – не повод для исправления, а тьма – не антагонист света, а его сестра. Это – отказ признать, что иногда путь начинается вниз. И не заканчивается никогда.

* * *

Хтоническая инициация ускользает от схемы. Трудность её формализации не является недостатком метода описания, а связана с её онтологической природой. Мономиф Кэмпбелла (а вместе с ним и вся структура уранического пути героя) основан на представлении о временном и осмысленном изгнании, за которым следует интеграция. Герой покидает мир, проходит сквозь испытания и возвращается – трансформированным, но вернувшимся. Возвращение – суть схемы. Возвращение – это момент, в котором коллективное признаёт индивидуальное, а личная трансформация возвращается в общественное русло.

Хтоническая инициация разрушает эту опору. В ней нет возвращения. Порой – и нет самого «общества», в которое можно вернуться. Она не предполагает, что человек, пройдя путь, снова будет «своим» в мире. Более того, она не требует, чтобы он хотел возвращения. В этом её антигуманизм, её аморальная сила, её глубокая инаковость. Потому и попытка разложить её на этапы – дело сложное, требующее особого подхода.

Тем не менее можно попытаться выделить парадигмальные фазы хтонической инициации. Но с оговоркой: они не обязательны, могут чередоваться, повторяться, меняться местами или исчезать вовсе. Это не лестница, а спираль, корневая система, воронка, прорастание. Ниже – попытка выделения этих фаз, которые можно уловить в жизнях Милли Мэнкс, Каяко Саэки, Хироко Нагаты, Ульрики Майнхоф, Джули Бельмас, Энн Хэнсен и других.

I. Сбой сцены

Это момент, в котором рушится сцена, маска, ритуал. Девочка больше не может быть «обычной школьницей». Парень больше не верит в университетский путь. Больница, семья, партия, система – дают сбой, и это сбой не в них, а в их восприятии субъектом. Это не обязательно насилие или травма. Иногда это просто разлад, диссонанс, обессмысливание.

Девочка Юки перестаёт приходить в школу. Каяко замыкается в себе и не отвечает матери. Хэнсен замечает, что левые теории не соединяются с опытом и практикой.

II. Изоляция / Оседание / Блуждание

Следующий этап – уход с социальной сцены. Героиня остаётся одна, или среди маргиналов, или становится «невидимой» – вещью среди вещей. Это может быть самоизоляция, изгнание или просто утрата голоса.

Милли Мэнкс остаётся в Стране Рождества, забытая всеми. Каяко живёт в хаосе своей квартиры. Бельмас пьёт, не моется и спит под мостом. Менигон теряет способность удивляться.

III. Кристаллизация / Обретение формы

В какой-то момент, на дне, во Тьме, появляется образ. Символ. Ритуал. Желание. Сила. Это может быть нож, как у Нагаты. Сабля, как у Милли. Перо, книга, пуля. Или – внутренняя клятва. Человек обретается как существо, не желающее возвращения.

Джули Бельмас говорит: «Цель панка – стать как можно более мерзким». Хэнсен принимает решение действовать автономно. Каяко перестаёт говорить. Мэнкс находит Страну Рождества.

IV. Инверсия морали

Человек перестаёт видеть добро и зло как общественные константы. Он начинает чувствовать себя этически избыточным. У него может быть своя мораль, но она либо ритуальна, либо хаотична, либо парадоксальна. Это уже не девиация – это онтологический отказ от внешней нормализации.

Нагата убивает своих же товарищей. Милли вежлива, но ест «плохих взрослых». Каяко убивает не с ненавистью, а с безмолвной силой.

V. Новая идентичность / Онтологическое оформление

Человек перестаёт быть человеком. Он становится хтоническим существом, стражем, ведьмой, онрё, демонессой, королевой теней. Он может «маскироваться» под обычного человека, но внутри его метафизический статус изменён. У него больше нет необходимости в одобрении. Он не просит ни любви, ни прощения, ни включения в общество.

Каяко Саэки

Милли Мэнкс правит в Стране Рождества. Каяко становится живым проклятием. Менигон – «та, кто никогда не удивляется». Не слуга Тьмы, а её часть.

VI. Уход вглубь / Пульсация / Рассеяние

Путь не завершён. Не следует возвращение, не следует смерть. Существо уходит дальше. Может замереть на века. Может раствориться в поле. Может стать тенью. Может сидеть в подъезде или ждать в машине. Оно – засеянный архетип, и однажды кто-то снова пойдёт тем же путём.

Милли ждёт нового Рождества. Каяко остаётся в доме. Нагата умирает в тюрьме, но её имя шепчут в подворотнях.

Милли Мэнкс

Эта схема не предполагает победы. Она не обещает вознаграждения. Она не требует катарсиса. Она не исходит из идеи, что мир надо исправить. Напротив: в ней содержится сокровенная правда о том, что мир – это не то, что нужно победить или объяснить. Это то, что можно переварить, сожрать, обжить, и уйти ещё дальше.

Потому этот путь бесконечен. Он не закольцован, он ветвится. Он не геройский – он мифологический. Не искупительный – а инфернальный. И его не найти в схемах учебников. Но его можно найти в тени за спиной, в трещине на стене.

Потому и страшен, и притягателен.