Чужеродные

Дебютировать в большой литературе со сборником малой прозы ещё несколько лет назад было не самой лучшей идеей. Идеей ещё хуже было бы только после выхода цикла рассказов выпустить ещё один. Именно так и сделала писательница Марго Гритт, которая явно не ищет лёгких путей к признанию в литературных кругах, зато отлично знает путь к своему читателю, приметившему её ещё во времена шорт-листа «Лицея» несколько лет назад.

Как и прошлый сборник, «Вторжение», вышедшие этой осенью «Чужеродные» – цикл, в котором есть скрепляющий все тексты мотив. Если рассказы из первой книги были объединены образом некого инородного, вторгающегося в привычную жизнь персонажей, то во второй герои оказались по разным причинам лишены этой привычной жизни и сами являются тем инородным, что способно вмешаться в предсказуемый ход вещей. Безымянный рассказчик «Чужеродных», рассказа, подарившего название всему циклу, – иммигрант, отделённый языковым барьером даже от своих сожителей, и пытающийся сохранить память о чужом родственнике. Саша из Acqua eterna везёт свою отстранённую мать в Венецию не для того, чтобы попытаться сблизиться, любуясь мостами и плавая на гондолах, а ради серьёзного разговора, на который не способна в нейтральной обстановке. Зоя из «О» видит, как после развода реальность буквально на глазах становится иной и пытается указать на эти изменения бывшему мужу, чья жизнь по-прежнему лишена любых метаморфоз. Все они больше не принадлежат тому миру, в котором когда-то могли быть своими: «и какой бы теперь ни купила билет, своего уже нет и своих уже нет», как поёт иноагентка Монеточка.

Перед выходом книги писательница предупреждала, что не стоит ждать от «Чужеродных» эмигрантской прозы, мол, Берлин Берлином, дёнер дёнером, но опыт смены страны проживания хотелось утрамбовать в какую-то менее привычную форму. Однако сборник, начавшийся как набор сюжетов для «Чёрного зеркала», к финалу всё-таки приходит к той самой эмигрантской прозе, какой она может быть в XXI веке, когда дневники покинувшей век назад Российскую империю аристократии смешиваются в голове с мемами из эмигрантских чатиков. И, на мой взгляд, именно посвящённые эмиграции «Заметки на полях каталога ИКЕА», «Музей отчего края» и «Красная нить» – самые сильные тексты цикла. В них писательница не пускается в бесконечные воспоминания о былом, не морализирует на тему «России, которую мы потеряли», и не преподносит сам факт миграции как конец света. В рассказах Гритт сквозит интерес к месту, языку, истории и повседневной жизни «выбранной родины», а героини хоть и осознают, что «Тата не та, и я не та» не отказываются от выстраивания новых связей и вместо поиска несуществующих корней занимаются тем, что пускают свои. И в этом видно ещё одно значимое отличие новой книги, от вышедшего в 2022 дебюта: чужеродность в большинстве случаев оказывается проблемой вполне преодолеваемой.

Привычная картинка за окном говорит, быть может, о стабильности, комфортности, когда нет такой уж надобности что-либо менять. Ты привык, варишься в своем котле со знакомыми ингредиентами, ничто не способно пойти по иному пути, через 30 минут суп будет готов, а ты в любимых трениках находишься там, где был и будешь.

Однако когда настройки мира сбоят, а по телевизору идет драматическая передача, твой очерченный годами путь дает осечку. Картинка за окном идет рябью. Внутри становится тревожно. Ты не был готов к новым обстоятельствам, не знаешь, что предпринять и сделать. Тебе придется приспособиться или составить новый план, зашить любимые треники и кинуть их в сумку, отправиться туда, где ты не был, но будешь. И, быть может, рябь остановится… или будет вытанцовывать другой ритм.

Герои рассказов Марго Гритт переживают знакомые многим чувства. Попадают в ситуации, казалось бы, невозможные, и пытаются держаться на плаву, из последних сил гребя к берегу, не отпуская из рук нечто ценное и сокровенное, взращивая новые ростки там, где почва холодна, пытаясь подпитать вынутые из горшка и перемещенные в другую емкость корни, чтобы те росли вширь, чувствуя тепло солнца.

Я редко читаю сборники рассказов, а сборники сильных рассказов — это вдвойне проблема. И вот почему. Рассказ — это история, пусть короткая. Но с завязкой, кульминацией, развязкой. Я вхожу в историю, живу в ней и выхожу из неё. Если история оказывается достаточно сильной, мне нужно время прийти в себя и совсем не хочется переключаться на следующий рассказ с другими персонажами — снова ждать точку входа и снова врастать...

«Чужеродные» — сборник непредсказуемо неодинаковых по силе воздействия рассказов, и в этом подвох. Я не могла знать заранее, что выбьет меня из колеи и заставит ловить воздух ртом, а что — оставит равнодушной. Я продвигалась вперёд как по минному полю.

У нас у всех свои триггеры, поэтому бесполезно показывать вам карту минного поля, у каждого она окажется своей. Я — прошла. Этого достаточно.

Я не могу не сказать вот что; я шла в прозу Марго Гритт непредвзятой и неподготовленной (ай, моё любимое развлечение, вы заметили?), поэтому совершенно не ожидала фантастичности/антиутопичности/притчевости некоторых рассказов. Я думала, будет просто, ну проза с эмигрантским настроением (а с чего я думала, а — ничему-то жизнь меня не учит).

Первый же рассказ немного в духе «Чёрного зеркала» — о посмертии и подготовке к посмертию, о том, какой день жизни мы считаем самым счастливым и хотели бы проживать снова и снова, – заставил меня остановиться и думать (и плакать, штош); значит, решила я, это хорошая проза, и дальше будет так же хорошо.

...но нет. Дальше из меня просто вышибло воздух рассказом Aqua aeterna. Дело в том, что я ещё не была в Венеции, но у меня с ней связано (а у кого не связано?); и вот, тут меня накрыло водой по макушку; я вам уже жаловалась, что дальше рподолжать читать не могла примерно сутки.

У автора чрезвычайно хороший язык и чрезвычайный талант по силе эмоционального вздействия.

И я могла бы сказать, что она этим пользуется, чтобы брать идеи/посылы/страхи современного общества (части, замечу, общества), выкручивать их на максимум и превращать в антиутопию, но, ёлки, а кто не пользуется-то? Покажите мне писателя, который не использует талант, чтобы писать о том, чем наполнено его сердце и сознание, а?

Марго Гритт делает это — и делает великолепно.

Мой рассудок может обконстатироваться: мол, так и так, тут она взяла и преувеличила страхи общества насчёт курса современной России на традиционные ценности и семью как базис традиционных ценностей и выкрутила историю до абсурда, а сердце моё разбивается вдребезги рассказом «О», потому что это история о-диночества, трансформации реальности брошенного человека, история беспомощности, отвергнутости и... чужеродности.

И так во всём. Где-то мой разум возмущён топорностью сюжетного допущения (уверена, люди из условно другого лагеря скажут, изящностью), а сердце бьётся, бьётся, теряет ритм и рвётся в клочки.

Берлин, мой Берлин и чужой Берлин в рассказах настолько настоящий, что мне нечего добавить. Тоска человека в чужом городе — Боже, я в своей жизни зацепила лишь краешек этой тоски; я не была в Берлине эмигрантом, но я была — чужой, и Берлин в этом смысле один из самых странных городов Земли для меня.

Нигде я не чувствовала себя чужее, чем там.

Читая рассказы Марго Гритт, проживаешь то, чего ни за что не хотел бы пережить, но – оторваться не можешь и возвращаешься перечитывать. Тата не та — и я не та, и сам к концу книги становишься не тем, не там,и нужно время, чтобы вспомнить себя и вернуть себя к своим истокам и опорам.

Это. Очень. Сильно.

А теперь представьте: именно эту книгу я дочитывала в последние часы 2024...