Глава 1

– Северо-западный ветер – это ветер, который дует с севера на запад?

Подавившись картофельным пюре, я уставилась на Пашу Самойлова в сильнейшем изумлении пополам с трагическим ужасом и, видя его серьезнее некуда выражение лица, только и сумела вымолвить:

– Да, – после чего поспешно пересела на другой конец стола. Мне повезло, что до сего момента прозвучало лишь два тоста, потому как степень тупости Пашиных вопросов росла пропорционально пропущенным через его организм рюмкам. Катька Любимова – моя ближайшая подруга – считает, что данный кадр влюблен в меня девственно-чистой юношеской любовью, оттого и теряется пред моим ликом, не ведает, как поддержать беседу. Отсюда – массовый поток глупостей, например то, что я услышала сейчас.

А я уверена, что человеку, не имеющему представление о том, откуда же дует злополучный северо-западный ветер, рядом со мной делать нечего. Не считайте меня высокомерной: проведя анкетирование знакомых, я получила неопровержимые доказательства того, что Пашина невежественность распространяется не только на меня – на все сто процентов населения планеты. Теперь я даже собираю в блокнотик Пашины избранные высказывания и, тогда как у Задорнова – «задоринки», баловство Самойлова называю «пашнятинки».

Другой конец стола меня тоже не особенно порадовал: моя одноклассница Таня Грачева налегала на водку, точно мужик, совмещая это деяние с разгорланиванием русских народных песен, в результате чего мои руки что есть мочи прижимались к протестующим ушам, сие, однако, было бесплодным занятием: Таня, следуя давней мечте стать настоящей звездой, старалась изо всех сил. Стремясь спасти барабанные перепонки, я продолжала затыкать себе уши, пытаясь представить грачевскую мечту осуществленной. Какой же звездой она собирается стать? Сириусом, Альдебараном, Вегой, Капеллой? В любом случае с таким-то голосищем явно не эстрадной. Цирковой? Хм, очень даже может быть, особенно если учитывать длинную рыжую косу и манеру одеваться: Таня запросто может напялить к зеленой блузке красные брюки и белые туфельки с кокетливым сиреневым цветочком, в качестве аксессуара захватить с собой синюю сумочку из джинсы, а потом хвастаться мне на перемене, дескать, она такая красавица, что все на нее по дороге в школу оборачивались. Конечно, в силу природного такта я никогда не решаюсь объяснить ей подлинную причину искреннего любопытства со стороны прохожих.

«Зачем я приперлась на эту вечеринку?» – в который раз подумалось мне. Да и повод был довольно условный – 9 Мая. Вам не кажется странным отмечать победу над фашизмом, случившуюся семьдесят лет назад? Да, это было глобально для всего мира, но почему мы напиваемся и поем старые советские песни, когда должны горевать о миллионах трагически ушедших, об их семьях, и думать об ужасах войны, любой войны, чтобы никогда этого не повторять? Но мы, русские, такие: чтим традиции, даже когда они странные.

Впрочем, странно это только для таких как я – интровертов-трезвенников. И теперь, запивая Танькино пение абрикосовым соком, я начала мысленно ругать на чем свет стоит человека, меня сюда притащившего, – лучшую подругу Катю.

Дружим мы с детства, учились в одной школе, но Катя старше на год и уже учится на первом курсе экономического вуза. По характеру она смелее меня и общительней, поэтому любит подобного рода сборища. Ее девиз – «если за сегодняшний день ничего стоящего не произошло, можно смело вычеркнуть этот день из жизни». И ведет она себя соответствующе, придумывая сама себе приключения. На сегодня список развлечений таков: отмечать День Победы в деревне Березовке, что совсем рядом от города, где мы живем, в доме, принадлежащем ее бабушке, до того момента, пока каждая тарелка не ознакомится с чьим-нибудь лицом, стол не отведает чьего-либо стриптиза, а деревянный пол – всеобщей ламбады. Причем отмечать следует вкупе с этой самой бабушкой, глядя на которую, в настоящий момент я понимала, в кого уродилась подруга.

– Ой, мороз, моро-оз… – старательно выводила басом баба Рита, обнимая за талию какого-то хлюпенького студента в очках, видимо, Катиного одногруппника. Одногруппник смущенно краснел и озирался по сторонам в поисках подмоги, не забывая при этом слова песни. Нет, бабуля Марго не была педофилом, просто в ней плескалась уверенность, что в компании молодых она и выглядит моложе. Что и говорить, пятнадцатиголосый хор студентов и одной бабули позорно терялся в недрах Танюхиного пения!

Поскучав еще немного, кляня свой дурацкий характер, и допив-таки сок, я додумалась глянуть на часы. Двенадцать! Да меня родители прибьют!

Я подскочила как ошпаренная, опрокинув на себя тарелку с салатом Оливье, из которой только-только вынул лицо один особо перетрудившийся студент, приблизивший на один шаг к реальности Катину мечту об идеальной вечеринке.

– Кать, мне пора домой, – обратилась я к виновнице события, вытирая джинсы салфеткой. Та что-то собиралась возразить, но я перебила: – Не переживай, я папе позвоню, он приедет.

Паша взял вилку, перегнулся через стол и начал поедать оливье прямо со скатерти.

– Ты, Юль, выпей сначала, – оторвалась от любимого дела Танька, – а папа твой никуда не денется! Не морозь меня-а-а-а… Кстати, спасибо, что позвала на тусовку!

– Я не звала, ты сама напросилась, – зло парировала я, удалившись-таки из-за праздничного стола и поправляя теперь перед большим зеркалом, висящим на стене возле двери, свой светловолосый хвост. В темноте джинсы все равно не видно, потому что они темные, а вот непорядок в волосах обязательно бросится в глаза.

– Действительно, Юль, – поддержала эту вредину Катька, – оставайся ночевать, места всем хватит, было бы желание.

– А оно есть! – поддакнул пьяный белобрысый парень, Женька Логинов, и со значением воззрился на мою подружку, но та сделала вид, что ничего не заметила.

– Нет, я пойду!! – разозлилась я и топнула ногой для пущей убедительности. Что-то со мной сегодня творится, настроение ни к черту. Я с рождения была некоммуникабельной, но чтобы так уж реагировать на попытку оставить меня в компании веселых студентов и одной бабушки… Даже для меня это слишком.

Короче, эти мысли прибавили мне еще большей решимости к дезертирству, я просто-напросто испугалась, что через пять минут пребывания в социуме, окончательно озверев, начну кусаться. Катька любезно и разумно предложила подождать папу в доме, но я с гордостью отказалась и вышла, громко хлопнув дверью.

– Ну, погоди у меня, Любимова! – негодовала я, неумело маневрируя между грядками. Неумелость была рождена вследствие неимения собственного домика в деревне с обычно прилагающимся к нему огородом и дала о себе знать следующим образом: зацепившись мыском кроссовка за торчащее из земли растение, которое в темноте практически невозможно было идентифицировать (наверняка какой-нибудь будущий овощ), я потеряла равновесие и упала, успев-таки простереть вперед руки, чему несказанно удивилась: а как же мое невезение? В то же время было бы везение – упала бы я пусть даже на руки?

Устроившись между грядками на корточках и отряхивая ладони одна об другую, лишь увеличивая от этого масштабность загрязнения, я услышала какое-то шевеление поблизости. Прислушавшись к шороху, похолодела: кто-то ко мне подкрадывался со стороны крыжовника. Оглянувшись на дом, я поняла, что сглупила. Позвонить отцу можно было и оттуда, наплевав на шум, а затем ожидать его в комфорте и безопасности. Сейчас же, находясь в абсолютной темноте и одиночестве, я всерьез запаниковала. И ограбить могут, и убить, и… Я не успела закончить свою мысль, потому что шевеление травы теперь послышалось очень близко.

Я испуганно икнула и достала мобильный, но, подумав, положила его обратно: чего грабителей провоцировать? Телефон у меня без наворотов, довольно дешевый, но на безрыбье – и Siemens рыба. С тем чтобы пропасть из поля видимости потенциального грабителя, я заныкала светлую голову между грядок, опустив ее как можно ближе к земле, да перестаралась – лоб уперся в пачкающуюся почву, а сама я с выпяченным задом начала походить на пугливого страуса, но все же появилась надежда на спасение: темный зад было тяжелее различить в темноте, нежели светлый верх. Тут грабитель подкрался совсем близко и, громко мяукнув, потерся мягкой шерстью о мою руку.

– Тьфу, зараза, – сплюнула я разочарованно (кот не заслуживал предпринятых мер) и поднялась. Набрав отца, приготовилась слушать долгую поучительную лекцию о чреватости ночных прогулок в полупустых деревнях в красные дни календаря, но обошлось.

– Я подъеду к зданию почты, – мгновенно среагировали на том конце и дали отбой.

«Дотуда еще дотопать надо», – подумала я печально и стала выходить на главную дорогу.

Машина наша очень старая, отечественная, и проехать на ней безопасно можно было только до здания почты, к которой вел довольно качественный асфальт. Прямо возле здания он куда-то рассасывался, и в большую часть деревни, где был расположен в том числе домик Катиной бабушки, попасть можно было или на чем-то очень крутом, или на том, с чем расстаться навсегда совсем не жалко. Запасного автомобиля у нас не было и денег на новый тоже, так что оба пункта не подходили.

Достигнув обочины дороги, которая через километр вывела бы меня к почте, я заметила темную или же вовсе черную машину, едущую мне навстречу с минимальной скоростью. Сперва решила снова испугаться, но, покумекав недолго, не стала. Отнимать поношенный мобильник, имея иномарку, – нецелесообразно, а больше у меня с собой ничего не было. Рядом со мной автомобиль остановился совсем, и из него, опустив стекло, показалась голова водителя – молодого мужчины приятной наружности. Откуда я тогда взяла эту приятную наружность, если на улице, учитывая столь поздний час, было до дрожи в коленях темно, не знаю. Да еще если брать в расчет мое дурное на тот момент настроение… Наверно, воображение разыгралось. Так вот, молодой человек, все еще сидя в авто, обратился ко мне:

– Девушка, вас подвезти? – Весьма приятный голос.

– Не надо, сама дойду. Тем более нам, как я вижу, не по пути, – последнее замечание я высказала даже с некоторой обидой на судьбу. Разозлившись на себя за это, я, не обращая якобы ни малейшего внимания на парня, обошла его машину и с гордо поднятой головой продолжила свой путь. Он посидел еще немного в полной прострации, глядя вслед странной девчонке, потом вздохнул досадливо, поднял стекло и уехал.

Сделав еще несколько шагов, я опять увидела машину, а точнее, слепящий глаза свет фар. Что-то они разъездились сегодня, праздник как-никак, неужто есть на свете и кроме меня непьющие люди? Через мгновение я уже лицезрела очертания этой громадины – что-то вроде «КамАЗа», но я в них не особенно разбираюсь. Через секунду я уже вовсю ругала себя за столь поспешные выводы: водитель этого механизма был явно навеселе, потому как качало несчастный автомобиль из стороны в сторону неслабо, и я вдруг поняла, что ему ничего не стоит вот так просто взять и на меня наехать. Как будто услышав мои мысли, шофер начал клонить машину определенно в мою сторону, я еле-еле успела отскочить вправо, тут нога моя обо что-то споткнулась, и уже через мгновение я отдыхала, лежа в кустах. Постепенно мозги встали на место, и, провожая глазами обидевший меня грузовик, я принялась ощупывать ушибленные части тела. Так, голова на месте, туловище на месте, ноги две, все хорошо, только вот левая рука какая-то холодная. И какая-то она вся такая непонятная, как будто не моя… И тут вдруг до меня дошло, что рука-то действительно не моя. А моя настоящая левая лежит себе спокойненько на чьей-то ноге… О господи!

Я мгновенно вскочила и уставилась на то, что находилось рядом со мной. Лунного света вполне хватило, чтобы убедиться – это был человек, и судя по рукоятке ножа, торчавшего у него между лопаток, человек был мертв. Я заорала, приложив грязные ладони ко рту, где-то поблизости завыл волк, меня прошиб холодный пот, по спине пробежало полчище крупнокалиберных мурашек, волосы зашевелились на затылке, и последним, что я увидела в ту минуту, была ведьма, летящая на метле на фоне абсолютно круглой луны.

За несколько месяцев до этих событий

Мужчина закрылся у себя в комнате в большой, дорого обставленной четырехкомнатной квартире и, ослабив галстук, мешающий дышать, поднес к губам включенный диктофон:

– Это случилось три дня назад поздним вечером. Моя жена, которую я любил до слез, до умопомрачения, до смерти, ушла вечером к подруге, и больше я ее не видел. Точнее нет, я видел то, что от нее осталось. Глаза были выколоты, голова наполовину отрублена, висела на одном лишь позвонке да клочке тонкой кожи. Коленные чашечки были проломлены. На теле – множественные порезы и укусы. Укусы человеческих зубов. Осталось напомнить то, что моя любимая женщина, с которой мы жили душа в душу много долгих лет, родили и воспитали замечательную дочку, была изнасилована данным подобием человека, сотворившим это дикое, беспощадное зло, сначала при жизни, а потом уже после смерти – так сказали судмедэксперты.

Когда жена не вернулась, я, только дождавшись раннего утра, тут же обратился в полицию. Подруга сказала мне, что жена вышла от нее в районе одиннадцати вечера или чуть позже. Однако выслушавшие меня дежурные заявили, что это не повод писать заявление. «„Ну, может, загуляла где?“ Загуляла! Моя любимая, мое солнышко загуляла?! Короче, я, поняв что от них толку – чуть, сам отправился на поиски. И нашел то, что я нашел. Правда дворник нашел это раньше и даже позвонил в полицию. Но они соизволили приехать гораздо позже меня. На сей раз меня приняли радушнее, сто, двести, триста раз спрашивая одно и то же: в котором часу ушла, каким маршрутом пользовалась… Конечно, дорогая, ты сглупила. Я же учил тебя, не ходи ты этим парком! Ну что теперь… Решила дорогу сократить до остановки. Что и говорить, никто ничего не видел и не слышал. Однако за две недели до этого в том же районе свершилось подобное жестокое убийство, но у полиции по-прежнему нет ни улик, ни описания, ни чего-либо другого. Следующие два дня прошли точно в бреду. Не помню, как рассказал дочери. Не помню, что с ней было. Плакала, наверно. Приходили близкие и дальние родственники. Что-то болтали, утешали… Стоит ли говорить, что в эти две ночи мне снились исключительно кошмары? Нереальные, садистские, жестокие, кровавые кошмары… А сегодня утром сообщили результаты экспертизы. Я понял, что делать. Я нашел выход. Милая, единственная и желанная! Я не могу без тебя жить! Я должен быть всегда рядом с тобой, там же, где и ты. Вот ушла ты без меня и что произошло? Нет, определенно, я должен оберегать тебя. Я не знаю, способно ли то, что сейчас тебя окружает – небеса, ангелы, боги – причинить тебе боль, думаю, что нет, и все-таки я не доверю тебя никому. Для этого я приду к тебе. Сегодня же. Сейчас же. Все, кто прослушает эту запись, простите меня. Я по-другому не могу. Я ухожу».

Мужчина выключил диктофон, положил его на стол, поставил стул в центр комнаты, поднялся на него, а надоедливый галстук, распустив узел, привязал к крепко фиксированной в потолке люстре. «Что ж теперь… Что ж…» – пробормотал он, повязывая галстук вокруг шеи.

* * *

Когда я очнулась, то поняла, что сделала это зря, так как труп как был, так и лежал со мной в обнимку, и надо было срочно что-то предпринять. На всякий случай я взвизгнула, затем, поняв, что этим ничего толкового не добьюсь, встала на ноги. Я быстро поняла, что вой волка и полет ведьмы на метле были не чем иным, как игрой больного воображения (хотя насчет первого, пожалуй, предположу, что это на кого-то огрызался местный пес), но вот труп был реальный, и, как бы страшно и диковинно это ни звучало в моей голове, я должна была что-то с этим делать.

Отдышавшись, я шагнула в сторону, но, споткнувшись об одну из конечностей мертвеца, сызнова дрепнулась на него же, вдавив своим небольшим, но все же весом нож поглубже ему промеж лопаток.

– Извините, – смущенно промямлила я.

И тут мне показалось, что труп вздохнул в ответ. Меня оттуда как ветром сдуло.

Не помня себя от ужаса, я добрела-таки до почты и, заметив остатки некогда работавшего таксофона, вспомнила, что мне нужно позвонить в полицию. Хорошо что хоть мобильный был исправен. Ответивший на звонок дежурный был зол и это почему-то заставило меня чувствовать себя виноватой, словно это я убила того незнакомого мужика. К сожалению, выяснилось, что я обязана дождаться опергруппу, но к тому моменту, как разговор завершился, подъехал мой отец, и с ним я себя чувствовала увереннее. Офицеры взяли мои контактные данные, заставили что-то подписать и осчастливили новостью, что мне теперь придется явиться к следователю, которого назначат вести это дело.

Родители, как выяснилось впоследствии, в это время тоже не скучали. В самый разгар празднования маме (она у меня стоматолог) позвонил какой-то крутой бизнесмен, у которого очень некстати разболелись зубы. Все платные клиники нашего города были закрыты, а среди всех известных ему номеров только мамин (личный, который она, однако, раздает всем пациентам) отозвался трезвым голосом. Мама бросила все и полетела открывать клинику спасать больного. Пациент попался щедрый и на радостях отвалил маме двести долларов чаевых.

Когда мы с отцом вернулись, мама уже была дома, в прекрасном настроении, и демонстрировала нам торжественное заныкивание зеленых купюр под матрац. Этого от нее можно было ожидать. Видите ли, у мамы есть интересное хобби – прятанье денег. В каких местах у нас только не оборудовано сейфов! И под цветочными горшками, и под паласом, и в рамке за фотографией, внутри подушки тоже можно найти, а также в помойном ведре в специальном мешочке на завязочках. На вопрос, а зачем, собственно, такие крайности, родительница отвечает логично:

– Ты представляешь себе вора, копающегося в мусоре в поисках денег?!

Лечь удалось только в три, а вставать пришлось в семь сорок, чтобы успеть в школу. Зато там я наконец-то стала «королевой бала»: Танька всем растрепала, что я нашла труп, тем самым поместив меня в центр внимания всего класса. В каком странном мы мире живем, не правда ли? Если ты круглая отличница, никто почему-то тебя не замечает, а стоит труп найти… Ну да ладно.