© М. Азарова, 2016

Предисловие

Я взял на себя смелость изложить некоторые факты из жизни моего друга Марселя. В первую очередь – в намять о нём, хотя надеюсь, что он здравствует и поныне, где-то в неведомом мне мире, который составляет его счастье, и уповаю на то, что после публикации книги его творчество получит ещё больший резонанс. Каждый художник ищет признания своих творений, отклика родственной ему души, я ступаю на стезю проводника к его творчеству – к его картинам, к тому, что он ценил больше всего в жизни, не мысля себя ни в каком другом ремесле. Думаю, он бы не возражал и более того – был бы мне признателен за это.

Повествование будет основываться на дневнике Марселя, наших беседах с ним, его письмах ко мне и моих к нему. Кстати о дневнике: я до сих пор пребываю в недоумении – кто является отправителем бандероли, в которой кроме дневника Марселя не было больше ни одного послания, записки или чего-нибудь похожего на объяснение. Почерк на пакете ничего мне не говорил, а мои графологические умозаключения были настолько субъективны, что я их оставлю за занавесом. В любом случае отправитель – либо мужчина, либо женщина. Кому-то было необходимо, чтобы дневник попал ко мне в руки и, зная мой род занятий, не просто попал, а был обнародован. Мои цели мне ясны, опять же, надеюсь – я всё делаю правильно.

Хочу для начала затронуть тему родителей Марселя, хотя, возможно, это ему было бы не совсем приятно, но для общего антуража событий я немного о них упомяну. Сразу оговорюсь: я с ними не был знаком и практически ничего о них не знаю. Марсель всегда уклонялся от моих расспросов о том, как ему жилось с родителями, далёкими от творчества, да и его духовного состояния вообще; предпочитающими сытный ужин книге, не говоря уже о театре или картинной галерее…

Оба они приехали из захолустных деревушек в стремлении к лучшей сытой жизни – голодные дети войны с узким мировоззрением о хлебе насущном, и кто их в этом упрекнёт? Кто хотите, но только не я.

Отец шоферил на грузовой машине: этот нелёгкий труд приносил ему двойной месячный доход рядового инженера. Это давало возможность приобрести чудо техники того времени – телевизор и откладывать на чёрный день, что привело в дальнейшем к покупке кооператива в городе, близлежащем к его родной деревне, и женитьбе на своей первой юношеской любви. Мать была маляром, поэтому Марсель говорил, что он живописец во втором поколении. Впоследствии она в поисках мужского тепла без стеснения проводила ночи с посторонними мужчинами на кровати, находившейся в полутора метрах от кровати её сына. Признание этого факта было выболтано им случайно в момент душевной слабости, причём под воздействием алкоголя, и, думаю, не раз он пожалел о сказанном, но, как говорится, из песни слова не выкинешь.

Нетрудно было представить нечаянное совокупление двух молодых людей – его будущих родителей, случайно оказавшихся вместе в момент отдыха от трудов праведных, что привело к беременности его будущей матери и в связи с этим – браку совершенно непонимающих и в конечном итоге ненужных друг другу мужчины и женщины.

Но – да здравствует случай. Он дал возможность появиться на свет Марселю, хотя, ратуя за плоды совокупления хотя бы в таком виде, после дующее отношение самого же результата любви к участникам сих перипетий контролировать невозможно. Мне казалось, что он стеснялся своих родителей, и этим вызвано его нежелание о них говорить. Но, возможно, я ошибаюсь.

Передо мной дневник Марселя – письма, разложенные в хронологическом порядке. Что-то я домыслю и перескажу от третьего лица, чтобы тебе, читатель, лучше понять персонажи, попавшие в эту книгу. Ну, что же – я приступаю.

С уважением к читателю,

друг и почитатель таланта Марселя,

ваш Вениамин К.

Глава 1

Голова болела, болела настолько, что я не мог ни о чём думать – боль притупляла и эту возможность. Всё бы ничего. Подумаешь – головная боль, но повязка на моей голове говорила о большем. Значит, что-то со мной произошло. Но как, где и почему? А главное, кто я? Прикосновение руки к ране на затылке было нестерпимо болезненным. Возможно, она образовалась в результате падения, а возможно… я терялся в догадках. Не было сил подняться. Слабость сковала всё тело. Сколько прошло времени, сколько я вот так пролежал без движения? Было темно на улице, и в голове моей было не менее темно. Кто я, и что я тут делаю?.. – вопросы, блуждающие в тёмных закоулках моего сознания, не получали ответа.

Глава 2

Кровати, стоявшие вдоль обшарпанных больничных стен, загораживали и без того узкий коридорный проход. Вениамин торопился к кабинету главврача. В регистратуре сказали, что он очень строг и принимает исключительно по расписанию. Оставалось полчаса, и Вениамин, делавший всегда всё заранее и впрок, боялся, что ему этого оставшегося времени будет недостаточно для серьёзного обстоятельного разговора, попутно думал о том, что люди, добровольно работающие в таком учреждении, изначально герои. Каждый день видеть человеческое горе и продолжать жить нормальной жизнью, строить планы на будущее… это люди особой закалки, избранные, другой касты, куда остальным дорога заказана.

Неведомо откуда выскочил санитар и со словами: «Ах, вот вы где», – буквально потащил его за собой по каким-то лестницам и коридорам, похожим на катакомбы, приведшим в патологоанатомическое отделение клиники. Откинув простыню с трупа на тележке, санитар вопросительно взглянул на Вениамина.

Наступила долговременная пауза.

Наконец санитар удосужился спросить:

– Вы его опознали?

Вениамин в недоумении отрицательно покачал головой.

– Это не он?

– Нет. А кого я должен опознать?

– По телефону вы сказали, что все приметы сходятся: вот родимое пятно на правом плече, седая прядь, наконец, татуировка на пальце… Это ваш брат или нет?

– У меня вообще нет брата.

– Так что же вы молчали? Шли за мной?

– Ну, знаете… – Вениамин развёл руками, не зная даже, что возразить в этой нелепой ситуации. – Лучше проводите меня к кабинету главврача, иначе я не успею с ним переговорить.

Когда Вениамин достиг двери заветного кабинета, главврач уже намеревался его покинуть, но, услышав о произошедшем недоразумении и узнав, к кому пришёл посетитель, пригласил его для беседы.

– Вы можете, конечно, к нему пройти, но у него посттравматическая амнезия, – предупредил он. – Возможно, ваш друг вас и не вспомнит. Он себя-то не помнит. Хотя больному нужны положительные эмоции, надеюсь, в вашем лице он их получит.

– Не сомневайтесь, доктор. Но всё же, как вы думаете, насколько быстро он сможет восстановиться? Ведь он молодой талантливый художник…

– Никто не сможет ответить на этот вопрос. Знаете, мы все находимся в зоне риска. И это не зависит от нашей собственной значимости. Его величество случай в любой момент может изменить нашу жизнь. На данный момент для него предприняты все меры лечебного воздействия. Сразу при поступлении была проведена операция на голове по удалению скоплений крови, слава богу, разрушений в тканях мозга не было. Но устранить такое последствие черепно-мозговой травмы как амнезия не представляется возможным. А амнезия вашего друга – это вариант ретроградной амнезии, при которой потеря памяти бывает кратковременной, длящейся от нескольких часов до нескольких дней, но бывает и долговременной, а это уже годы.

– То есть, вы хотите сказать, надежда существует, что он может всё вспомнить в любой момент?

– Человеческий разум – очень тонкая материя, и что может послужить её восстановлению, предсказать невозможно. В каждом конкретном случае это свой импульс для нейронных связей, своя динамика выздоровления. Но это ещё не всё: у вашего друга помимо утраты памяти нарушено зрение – его раздражают яркий свет и звуки. Что ж, будем продолжать лечение. Хорошо, что у него оказалась телефонная книжка, благодаря которой мы вас и разыскали. А то не знали, что и делать. Одет ваш друг прилично, а вот документов при нём нет…

– А кто его привёз?

– В том-то и дело, неизвестно. Мы нашли его лежащим на скамье приёмного покоя. Как он там очутился, никто не знает, кроме дежурной медсестры, хотя её рассказ трудно принять на веру. Он больше напоминает бред. И поскольку она всегда отличалась дисциплинированностью и даже некоторой педантичностью, мы всё же не взяли во внимание рассказанные ею небылицы, решив, что всё ей привиделось от усталости; знаете ли, работа такая тяжёлая и тем более – в ночные смены. А ноя вился ваш друг как раз в ночное время. И мы, ценя нашу медсестру как работника, даже отправили её в отпуск, пусть отдохнёт.

– А скоро она выйдет? Я хотел бы с ней поговорить.

– Я вам дам её адрес. Дело необычное, и любая информация не будет лишней для восстановления здоровья больного.

Они вошли в палату, где, свернувшись калачиком, словно малый ребёнок, положив под щёку сложенные ладони, лежал Марсель.

– Он спит. Сон для него сейчас лучшее лекарство.

– А можно его разбудить?

– Боюсь, это невозможно. Ему дали успокоительное. О следующем своём визите уведомите заранее. Может, мы застанем его в активной фазе бодрствования.

Вениамин не стал откладывать в долгий ящик поход к медсестре, дежурившей в ночь поступления Марселя в больницу, и так уже много времени было упущено.

Дверь открыла бледная сухонькая женщина со строгим лицом. Она достаточно приветливо спросила, что ему нужно, но при этом ни разу не посмотрела гостю в глаза, а блуждала взглядом вокруг Вениамина, будто стремясь увидеть нечто такое, чего не видят другие.

Кратко объяснив цель своего визита, Вениамин был приглашён внутрь обители этой выглядевшей иснуганно женщины. Потом он понял: она ждала хоть кого-то, с кем могла бы поделиться своими переживаниями, того, кто выслушал бы её серьёзно, не поднимая на смех.

Глава 3

Как же нестерпимо болит голова. Болеутоляющие таблетки приносят лишь кратковременное облегчение. Вчера врач сказал, что у меня был посетитель. Вот и сегодня ко мне приходил какой-то Вениамин и утверждал, что он мой друг с самого детства и называл меня именем города – Марсель. Я не против экзотических имён, даже красиво. Но кому пришла в голову эта идея? Неужели моей маме, которую, к моему великому огорчению, я не помню, как и моего отца и всего того, что было до того, как я осознал себя лежащим здесь, на больничной койке. Кто я такой на самом деле? Могу ли я верить этому Вениамину? Могу ли я верить всему тому, что он рассказывает обо мне? Возможно… Ведь после его утверждения, что я умею рисовать, я действительно почувствовал потребность в рисовании. И вот уже второй час после его ухода рисую в блокноте, что он оставил мне со словами обещания обязательно принести в следующий свой приход бумагу большего формата, кисти и краски.

Глава 4

В молодые годы я мечтала работать в школе с детьми и зачитывалась «Историей государства Российского». Много времени проводила в библиотеке, выискивая то, что не написано в учебниках. Хотела стать историком, – начала свой рассказ издалека медсестра, представившаяся Марией Григорьевной. Вениамин не перебивал её, помогая тем самым спокойно вспомнить все детали события, которое так интересовало его и потрясло её.

Интерьер комнаты с книжными стеллажами, занимающими более трети жилого помещения, старой, обветшалой мебелью, древностью каждого предмета, но тотальной чистотой с белоснежной накрахмаленной скатертью, присутствием неба и свежего воздуха без визуального присутствия оконных стёкол, – лучше всяких слов характеризовали хозяйку дома.

– Но обстоятельства сложились так, что об учёбе из-за болезни матери, единственной кормилицы в семье, пришлось забыть, – тем временем продолжала она. – Отец ушёл из жизни раньше, и причина его ухода достойна отдельного повествования. Скажу только, что мы не сразу жили в столице. А в тех местах, где родился отец, и куда после замужества к нему переехала мама, и появилась на свет я, довольствовались водой, как потом оказалось, не пригодной для питья, вызывающей болезни желудочно-кишечного тракта. Отсюда и ранняя смерть отца и болезнь матери. Хорошие знакомые, видя наше бедственное положение, устроили меня на работу санитаркой в больницу; я и этой работе была рада. Да ещё под моим присмотром находился мой маленький братишка. И работа в ночные смены оказалась очень и очень кстати. Мама долго болела, так и не выздоровела, а я привыкла к этой нелёгкой профессии и, окончив медучилище, стала работать медсестрой. Помогла получить высшее образование брату, теперь он живёт в северной столице, женился на местной девушке, да и переехал к ней насовсем.

Взгляд Вениамина упал ей на руки, неизменно выдающие возраст женщины: руки с длинными пальцами, но сухой, будто черепашьей кожей, а у Марии Григорьевны – ещё и пропитанной дезинфицирующими средствами.

Возможно, когда-то она была привлекательна: непослушный локон, убираемый время от времени за ухо, всё ещё отливал медью. Старинные часы, висевшие напротив, символично напомнили своим мелодичным звоном о неизбежном движении времени.

– Почему-то я вам доверяю, – прервав рассказ, наконец подняла на него глаза эта рано увядшая, загнанная в угол обстоятельствами жизни женщина.

«И я вам», – подумалось ему, но он промолчал. Лишь одобрительно кивнул, боясь даже звуком своего голоса нарушить доверительную атмосферу.

Мария Григорьевна продолжала: