– А вы верите в летающие тарелки?

– Нет.

– А я, по-моему, верю. Мне, например, приятно было бы думать, что на нас смотрят какие-то существа высшего порядка, а вам?

– Надеюсь, что тот, кто на нас оттуда

смотрит, обладает чувством юмора.

Айрис Мердок «Дитя слова»

1440 день 2003891 солнечного года

С этого дня я начинаю вести дневник, посвящённый моим исследованиям на Трёшкапланте.

Мне 13 лет и 10 из них меня готовили для полёта на Трёшкапланту, с целью обновления имеющейся информации об её обитателях. Вообще-то лететь на Трёшкапланту в лучшем случае я должен был бы через 15-20 лет. Но проверявший Исследовательский Центр Высокий Ум решил, что мы слишком давно не были на Трёшкапланте. Последние исследователи были на этой планете ровно 50 лет назад. 50 солнечных лет – это довольно маленький срок, обычно на Трёшкапланту исследователей отправляют с интервалом в 70 лет. На другие планеты исследователи вообще летают с периодичностью в 100, а то и в 120 лет.

И тут вдруг Высокий Ум решил, что срочно нужно лететь на Трёшкапланту. И выбор пал на меня. Выбрали меня не потому, что я был самым сообразительным и ответственным в учебной группе – у нас есть ребята намного сообразительнее и ответственнее меня. И не потому, что я самый умный и способный – мои знания по Трёшкапланте оценили как "очень средний уровень". И это при всех моих стараниях: я годами читал и перечитывал все учебники по Трёшкапланте, даже написанные 120 лет назад. К примеру, язык трёшкапланцев я знаю прилично, лучше меня его знают только исследователи, которые сами были на Трёшкапланте.

Но выбрали меня не из-за этого. Всё дело случая. Даже ошибки, и, причём, сделал эту ошибку не я. Много лет назад мне нечаянно вкололи двойную дозу иммуномодулятора. И если все в нашей группе должны стать похожими на трёшкапланцев к двадцати годам, то я вылитый трёшкапланец уже в 13. Раньше на это особо не обращали внимания. Нет, мама, конечно, была возмущена, что её сына изменили до неузнаваемости. Больше всего её расстраивали ставшие невероятно большими мои уши. Но папа сказал, что они (родители, а не уши), знали, на что идут, когда в три года отдали меня в Исследовательский Центр на подготовку к полётам на другие планеты.

Мне тоже сначала было непривычно с такой внешностью. Я чувствовал себя неуютно из-за того, что на улице на меня часто оборачиваются, настолько я выделяюсь среди своих. А потом привык. Иногда могу и подшутить – резко выскочить перед кем-нибудь и закричать: "Стоять! Я – трёшкапланец! Вы захвачены!" Правда, пугаются не все – многие не знают, кто такие трёшкапланцы, а те, кто и знает, не знают, как они выглядят.

И вот, благодаря моей внешности, я лечу на межпланетлёте, и меня уже завтра высадят на Трёшкапланте. Моя цель – проникнуть в Исследовательский Центр трёшкапланцев, изучить их поведение и постараться узнать как можно больше полезной информации о них. В Исследовательский Центр я должен проникнуть под видом трёшкапланца, который был похищен обитателями других планет и смог от них сбежать. Это должно вызвать интерес ко мне, и я смогу задержаться в Центре достаточно долго, что позволит мне наблюдать жизнь трёшкапланцев, не подвергая себя опасности.

Жить и обитать среди трёшкапланцев мне запрещено – не дорос ещё до самостоятельной жизни в открытой среде чужой планеты. А в Исследовательском Центре мои контакты с внешним миром будут сведены к минимуму. По заявлениям исследователей, побывавших на Трёшкапланте, каждую минуту на этой планете может подстерегать непредвиденная опасность.

1441 день 2003891 солнечного года. Первый день на Трёшкапланте

Меня наконец-то высадили на Трёшкапланте. На то же самое место, откуда 50 лет назад забрали предыдущих исследователей. Теперь я сам себе главный – рядом нет ни одного взрослого, который без конца говорил бы, что мне делать, и постоянно указывал на то, что я сделал не так. Отныне все ответственные решения я принимаю сам. Сам за себя отвечаю и сам в одиночку веду наблюдения на чужой планете.

Итак, первое, что меня поразило на Трёшкапланте – яркий солнечный свет. Я не мог открыть глаза, переживая, что ослепну и не смогу как следует осмотреть Трёшкапланту. Однако второе обстоятельство заставило меня забыть о первом. И это второе тоже было связано с солнцем – солнечные лучи буквально жарили меня. Теперь я понял, почему на меня надели неудобный многослойный костюм трёшкапланца – костюм должен защищать меня от пережаривания. Именно в такие костюмы были одеты наши исследователи, которые последними вернулись с Трёшкапланты.

Было настолько нестерпимо жарко, что я понял: нельзя стоять на месте, нужно идти вперёд и искать, где можно спрятаться от этих солнечных лучей, пронизывающих насквозь. Я огляделся и пошёл вперёд (по крайней мере, мне казалось, что та сторона, куда я иду, и есть "вперёд"). Я шёл медленно. Не потому что не торопился, а потому что не мог идти быстрее. До чего же у трёшкапланцев неудобные костюмы, и особенно обувь!

С трудом волоча ноги в огромной трёшкаплантской обуви, я шёл по бескрайнему полю, на котором ничего не росло. То здесь, то там валялись лишь остатки былой растительности. Наконец, я дошёл до длинной и пустынной дороги. Остановившись у края дороги, я стал ждать появления какого-нибудь трёшкапланца, чтобы узнать у него маршрут до Исследовательского Центра, где, наконец, смогу приступить к своим наблюдениям.

Вдали показалась машина. Чтобы трёшкапланцы наверняка заметили меня, я встал прямо посередине дороги.

Раздался визг и скрежет, и машина остановилась. Из неё вышел трёшкапланец, с огромными чёрными глазами на пол-лица. Он был выше меня – значит, это был взрослый трёшкапланец. Мне повезло, он должен знать, где находится Исследовательский Центр.

– Тычё офонарел? Тынакой поттачку сиганул? – такими были первые слова, которые я услышал на Трёшкапланте.

Я растерялся. Я не мог понять, на каком языке говорит трёшкапланец. Казалось, что я учил совсем другой язык. А может это трёшкапланский китайский язык? Я по-китайски знаю пять слов и могу рисовать две крючковатые картинки. Или английский? Его я тоже почти знаю, по крайней мере, лучше, чем китайский.

Конкретный язык трёшкапланца я определить не смог, но нужно было как-то отвечать, и я решил использовать язык мимики и жестов. Я улыбнулся и помахал рукой, желая выразить своё дружелюбие и показать, что я "свой".

– Чего лыбишься? Размахался тут. Чё под машину, говорю, бросаешься? Жить надоело? – трёшкапланец одной рукой взялся за свои большие чёрные глаза и мгновенно отцепил их с лица. Под этими большими глазами оказались ещё одни, обычного маленького размера, как и у всех трёшкапланцев, нарисованных в наших учебниках.

Но главное было не это. Главное, что я услышал в речи трёшкапланца знакомые слова и смог определить язык – трёшкапланец говорил на великомогучем языке, который я столько лет учил, учил и учил. И я бодро ответил трёшкапланцу прямо по учебнику:

– Здравствуйте, товарищ!

– Хотя бы не немой, и то плюс. И как же тебя зовут, товарищ? – уже не так строго сказал трёшкапланец.

И я выдал текст, который заучивал в последние дни:

– Я не помню свою фамилию и своё имя. Я несколько дней находился среди обитателей другой планеты. Прошу вас доставить меня в Исследовательский Центр или показать мне туда дорогу, чтобы я всё рассказал её сотрудникам.

– Вон значит оно как. Ситуация усложняется, – сказал трёшкапланец и полез к себе в карман. Оттуда он достал маленький чёрный прямоугольник, потыкал в него пальцем и, приложив его себе к уху, начал говорить.

– В общем так. Я ехал по трассе и увидел у обочины странного подростка. Решил остановиться, вдруг ему помощь нужна или подвезти куда надо. Так оказалось, он не помнит, как его зовут! Конечно, спросил! Фамилию тоже не помнит. Мы находимся на второй автодороге, примерно на двенадцатом километре. Хорошо, побуду с ним до приезда экипажа.

Закончив говорить, трёшкапланец положил прямоугольник обратно в карман, достал большие чёрные глаза и снова прицепил их себе на лицо. Видимо, он заметил, с каким интересом я за ним наблюдаю.

– Что, очки мои понравились? – спросил трёшкапланец. – Хочешь, подарю? – стянув со своего лица то, что он назвал "очками", трёшкапланец протянул их мне.

Я с опаской смотрел на очки, а вдруг они могут нанести мне вред? В учебниках не было написано о том, можно ли нам ими пользоваться. Но я же исследователь. Я должен исследовать, порой даже рискуя своей жизнью. Решившись, я приделал очки на лицо, зацепив их за уши.

И вдруг яркий солнечный свет, который слепил мои глаза, стал не таким резким, всё вокруг словно потемнело и моим глазам стало легче смотреть на мир трёшкапланцев.

– Спасибо! – сказал я. Ещё на первых уроках по Трёшкапланте я хорошо усвоил, что "спасибо" и "пожалуйста" одни из самых важных слов для трёшкапланцев. И ещё к таким словам относятся "родина" и "партия".

– Ты бы малость разделся, – сказал трёшкапланец. – На дворе хоть и конец сентября, припекает как летом.

Но я не стал ничего снимать, мало ли, вдруг хуже станет, и я совсем изжарюсь без защитного костюма.

Больше ничего не сказав, трёшкапланец стал изучать проезжающие мимо машины. Молчал он до тех пор, пока около нас не остановилась машина с красными и синими прямоугольными фонариками на крыше. Я обрадовался, что остановилась именно эта машина, уж очень она была нарядной. Из машины вышел один трёшкапланец, правда, не такой нарядный, как его машина.

– Лейтенант Мокраплин. Вы звонили по поводу обнаруженного подростка? – спросил он, подойдя поближе к нам.

– Я, – согласился мой знакомый.

– Это вот он? – кивнул в мою сторону приехавший трёшкапланец.

– Ну, да, он, не я же.

Трёшкапланец-лейтенант посмотрел на меня изучающим взглядом и спросил:

– А почему он в солнечных очках, шапке-ушанке, пальто и валенках?

– А я откуда знаю? Очки я ему подарил, всё остальное на нём уже было, – судя по всему, моему знакомому трёшкапланцу не нравилось, когда ему задавали вопросы.

Трёшкапланец-лейтенант видимо это тоже понял и начал задавать вопросы мне:

– Фамилия? Имя?

– Не помню, – сказал я, как и положено. И повторил свой текст: – Я не помню свою фамилию и своё имя. Я несколько дней находился среди обитателей другой планеты. Прошу вас доставить меня в Исследовательский Центр или показать мне туда дорогу, чтобы я всё рассказал её сотрудникам.

– Понятно, – сказал новенький трёшкапланец. – Значит, придётся ехать в отделение. Садись в машину.

Я с радостью полез в нарядную машину. Наверняка меня отвезут в Исследовательский Центр, и я начну выполнять свою миссию.

Здание Исследовательского Центра оказалось большим и серым. Пока мы выходили из машины и шли к зданию, я прочитал табличку, на которой было написано "Полиция". Я заволновался, что меня привезли не туда, и сколько бы я не вертел головой, таблички хоть как-то намекающей на то, что это именно Исследовательский Центр, я не увидел.

Меня провели в небольшую комнату с маленьким окошком. За столом сидел трёшкапланец, одетый точно так же, как и тот, что меня привёз. На стуле возле стены сидел ещё один трёшкапланец, но в другой одежде, чем-то похожей на мою. Тот, который сидел за столом задавал вопросы, а тот, что сидел возле стены, на них отвечал. Меня тоже посадили на один из стульев возле стены. Видимо, различия между трёшкапланцами делали по форме одежды: у кого правильная форма одежды, тот сидит за столом и вопросы задает, а тот, кто не додумался одеться в такой костюм, на эти самые вопросы отвечает.

В помещении было не жарко – солнечные лучи сюда почти не проникали, и я снял очки и шапку, положив их рядом с собой на стул.

– Так, Птахин, с тобой мы потом продолжим. Сиди, жди, – сказал трёшкапланец за столом, обращаясь к сидящему рядом со мной.

– А что мне ещё делать, как не сидеть и не ждать, гражданин начальник, – ответил мой сосед по стульям.

– Молча сиди и жди, – сказал сидящий за столом и, глядя на меня, спросил: – Фамилия? Имя?

– Не помню, – сказал я. – Гражданин начальник, мне нужно в Исследовательский Центр.

– Какой я тебе "гражданин начальник"?! Совсем уже малолетние шалопаи в конец обнаглели, – сердито сказал трёшкапланец за столом и начал что-то писать в своих бумагах.

Я подумал, что, наверно, это очень неприятно, когда какие-то шалопаи наглеют. И чего эти шалопаи именно в конец-то наглеют? Могли бы и в начало понаглеть или хотя бы в середину.

– Не успеют из яйца вылупиться, а уже себя чёрте кем воображают, – продолжал ворчать одетый в форму и, глянув на меня исподлобья, добавил: – Дядю Стёпу почитай.

– Начальник просит его почитать и уважать, – ткнул меня локтем в бок сосед по стульям.

Я тут же исправился.

– Уважаемый дядя Стёпа, – начал я как можно почтительнее. – Я был похищен обитателями другой планеты, и мне нужно рассказать об этом в Исследовательском Центре.

– Конечно! Я же дядя Стёпа, а ты с инопланетянами контактируешь, Птахин ангел, сошедший с небес, а твой папа снежный человек, – сказал дядя Стёпа, не поднимая головы от бумаг. – Как же о таком не рассказывать?

Я внимательно посмотрел на Птахина – нужно запомнить, как выглядят ангелы. И ещё я вспомнил, что у меня в учебнике было написано про трёшкапланцев, которые делают из хлипкого белого материала большие объёмные поделки. Делают это они, кажется, зимой, потому что дождь бывает осенью, роса утром, а зимой снег. А поделки эти называются снеговиком и снежной бабой. Но причём здесь мой папа?

– Почему вы назвали моего папу снеговиком? – спросил я.

– Что за снеговик? – на этот раз дядя Стёпа мельком глянул на меня.

– Вы моего папу снежным человеком назвали, – напомнил я.

– Ты шуток не понимаешь? Или терпение моё испытываешь? – строго посмотрел на меня дядя Стёпа.

– Понимаю, – поспешно сказал я. И в доказательство того, что отлично понимаю шутки, пошутил сам: – Мой папа снеговик, а моя мама снежная баба.

– Ага. А твоя тётя Снежная Королева, – сказал дядя Стёпа.

– Это тоже шутка? – на всякий случай уточнил я.

– А вот это мы и выясним, – сказал дядя Стёпа и потянулся к телефону на столе. Телефон – это такой аппарат, по которому трёшкапланцы разговаривают друг с другом, если им лень идти, чтобы что-то сказать другому.

– Алло, Маша, проверь по базе, нет ли в розыске подростка лет тринадцати, волосы короткие, светлые, глаза серые, особых примет нет, разве что лопоухий, – сказал дядя Стёпа в телефон.

В этот момент Птахин опять ткнул меня в бок локтем.

– Давно в бегах?

– Я не в бегах, я был у обитателей других планет, – начал я, но сосед меня перебил.

– Ты эту лабуду им оставь, – мотнул он головой в сторону стола. – А мне можешь правду говорить – зуб даю, что не выдам, – сказал Птахин и улыбнулся. Судя по количеству зубов у него во рту, выдавал Птахин часто.

– Птахин! – окликнул его дядя Стёпа. – Не приставай к ребёнку.

– Всё, молчу, молчу, – ещё сильнее заулыбался Птахин.

Дверь открылась и в комнату вошла трёшкаплантка. В том, что это была трёшкаплантка, я не сомневался: она была в юбке и у неё были длинные волосы, всё как по учебнику.

– Вот, – протянула она дяде Стёпе какие-то бумаги и внимательно посмотрела на меня. – Думаю, это Нечаев. Ушёл из дома два дня назад, 23 сентября, и не вернулся.

– Так, так, так… – дядя Стёпа изучал бумаги. – Вот и отлично! Родителям сообщи.

Трёшкаплантка улыбнулась, ещё раз посмотрела на меня и ушла.

– Ну что, Нечаев Дмитрий Юрьевич, Снежная Королева вовсе тебе и не тётя. Сейчас позвонят твоей маме, и через полчасика она уже прибежит за тобой.

– Я не Нечаев Дмитрий Юрьевич, – сказал я.

– Откуда же ты знаешь, что ты не Нечаев? Ты же ничего не помнишь? – сощурил глаза дядя Стёпа.

– Знаю и всё. Мне в Исследовательский Центр надо.

– Вот придёт за тобой мамка и поведёт тебя хоть в центр, хоть на карусели, а захочешь, и в зоопарк сводит, – сказал дядя Стёпа. – А мы вернёмся к нашим баранам, то бишь к тебе, Птахин.

Птахин приосанился и приготовился отвечать про баранов. А я размышлял о том, как же мне попасть в Исследовательский Центр. На Трёшкапланте оказалось сложнее, чем я думал.

Прошло не так уж много времени (по крайней мере, я за это время ничего путного придумать не успел), как в кабинет не зашла, а ворвалась какая-то трёшкаплантка и набросилась на меня.

– А вот и мама подоспела, – довольно сказал дядя Стёпа.

– Сынок, сынуля, живой!.. Здоровый!.. – обнимала меня трёшкаплантка. – Как же ты меня напугал!