Malcolm Duffy

Me Mam. Me Dad. Me.

© Malcolm Duffy, 2018

© Д. Раскова, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ТОО «Издательство «Фолиант», 2022

* * *

Моей маме

Один

В тот день часы пошли назад. Именно тогда я решил его убить.

Я играл в футбол с Барри Моссманом, Беном Симпсоном и Карлом Хеджли. Это мои школьные друзья. Гэвин Лэтам тоже должен был прийти, но мама повела его стричься. Мы гоняли мяч в парке у кладбища. Тупо били угловые и одиннадцатиметровые. Нормально-то вчетвером не поиграешь.

Потом стемнело, и мяч стало еле видно. Я сказал Барри, что лучше бы он сегодня взял белый. И мы разошлись по домам. Обычно я езжу на велике, но в тот день у меня была спущена шина. Всю дорогу до дома я стучал мячом об землю. Набил триста восемьдесят семь раз. Шел и считал. Несколько раз чуть не сдался, но так идти было веселее, все какое-то занятие.

Я обошел дом, вошел в ворота и оказался у задней двери. Мама всегда оставляет ее открытой, когда я гуляю. Не успел открыть, как что-то услышал. Плач. Громкий плач, такой иногда по телику можно услышать. Сначала я подумал, что, может, это и есть телик. Положил мяч возле мусорного ведра с педалью, прошел в гостиную и заглянул внутрь. Телик был выключен. Черный экран. И никого.

Я прислушался. Плач доносился со второго этажа. Голос чем-то напоминал мамин, но звучал странно, то затихал, то через секунду начинал нарастать, будто кто-то крутил туда-сюда ручку громкости. Я медленно пошел наверх. На цыпочках подкрался к двери комнаты и прислушался. Вот откуда шел звук. Точно мама. От ее плача в животе выросла воздушная яма, как когда катаешься на американских горках. Кажется, я понял, что произошло. Но надеялся, что ошибаюсь. Нужно было все выяснить. Я набрал в легкие воздуха и повернул ручку.

Заперто.

С чего ей понадобилось запирать дверь спальни?

Я постучал.

– Мам.

Она не услышала, так громко плакала.

– Мам, это Дэнни! Что случилось? – проорал я.

Плач тут же стих.

– Иди вниз, Дэнни! – крикнула она. Ее голос напугал меня даже сильнее, чем слезы.

– Мам, ты норм?

Идиотский вопрос.

– Да.

Идиотский ответ.

Знамо дело, она обманывала. Когда все в порядке, не будешь так реветь. Только если по телику показали что-то реально грустное. Или кто-то умер. Человек или, там, домашнее животное.

– Ты поранилась?

– Дэнни, прошу, уходи.

Может, я и хотел уйти.

Но нет.

– Что случилось?

– Ничего.

Я знал: что-то произошло. Даже тряпка какая-нибудь так не плачет, а мама моя вообще не из таких. Я видел, как она однажды заорала на мужика в супермаркете. В отделе чипсов. У него татуха была на всю лысую башку. Он с силой толкнул мамину тележку и даже не извинился, только взглядом ее смерил. Она закричала на него, скрестив руки на груди. Не спасовала. Я капец как ей гордился.

– Чаю хочешь, мам?

Не помню, чтобы она хоть раз в жизни отказалась от чашки чая.

– Нет.

Подозрительно.

– Где Каллум?

Я услышал смешок. Так смеются те, кому совсем не смешно.

– А ты как думаешь? – сказала мама.

Я знал ответ.

– Позвонить тете Тине?

– Нет.

– Дяде Грегу?

– Нет.

– Может, дяде Мартину?

– Нет! – еще громче крикнула мама. – Я хочу, чтобы ты ушел.

И снова заплакала.

Я только хотел узнать, что стряслось, и все. Но она моя мама, так что я послушался. Спустился на первый этаж и включил телик. Надеялся посмотреть футбол, но так и не нашел его ни на одном канале. Чисто невезучий день, футбольные матчи ведь постоянно где-то показывают. Наткнулся на программу про львов. Обожаю львов. Они дрались на экране. Я сделал погромче. Рев заглушал мамин плач.

Пора было пить чай. Но никакого чая не было в помине. Впервые у нас такое. За всю жизнь. Мама мне всегда чай делает, даже когда простыла или перебрала красного вина. Но в тот день я даже был рад, что чай не готов. Не испытывал ни капли голода. Нельзя есть, когда внутри все сжалось как кулак. Когда понятия не имеешь, что с твоей мамой.

Мне стало скучно смотреть, как львы бьют друг друга лапами, и я позвонил Эми. Даже от звука ее голоса мне обычно делается легче. Но ее телефон был вне зоны доступа. Я оставил сообщение, мол, надеюсь, ты в порядке.

Выглянул в окно. На улице совсем стемнело. Вот что бывает, когда переводишь часы. По-моему, тупая затея. Зачем пить чай в темноте, если еще вчера в это время было светло? Вообще смысла ноль. Еще посмотрел телик. На этот раз выключил звук, чтобы слышать маму. Там шел матч по регби. Не люблю регби. А без звука так вообще беспонтовая чушь.

Стоило мне подумать, что уже ничего не произойдет, как на лестнице послышались тихие шаги, как будто к нам залез грабитель. Это мама спускалась, чтобы приготовить мне чай.

– Мам?

– Сынок, сиди, где сидишь, – сказала она. – Прошу тебя.

Я услышал, как шаркают по полу ее шлепки, будто она тащит что-то тяжелое. Потом она высморкалась.

Мама попросила меня оставаться на месте, но я не мог. Надо было узнать, что с ней. Я тихо-претихо открыл дверь и пошел по коридору, как в замедленной съемке. Дверь в кухню оказалась закрыта. Я испугался. Так бывает в фильмах ужасов, когда не знаешь, что ждет тебя в комнате. Я повернул ручку, легонько толкнул дверь и заглянул внутрь.

Мама просто стояла спиной ко мне и смотрела в темное окно. Но поворачиваться ей было необязательно. Я увидел отражение ее лица в оконном стекле, все в огромных синяках, под одним глазом виднелся фингал, черный, как небо за окном.

Мама потянулась за бумажным полотенцем и сплюнула в него. Белая бумага окрасилась красным.

Она наклонилась над раковиной, держась руками за живот, будто ее прихватило, и снова начала плакать.

Тогда я понял, что должен его убить.

Два

Кто как, а я свою маму люблю.

И очень кстати. Мы много лет жили вдвоем в одной квартире. Никаких родственников. Никаких бойфрендов. Без других детей или квартирантов. Только мы вдвоем.

Думаю, ради меня она сделала бы все что угодно. Всегда покупает к чаю какую-нибудь вкусняшку, которую можно разогреть в микроволновке. Всегда разрешает брать свой ноут. Всегда следит, чтобы моя футбольная форма была чистой. За носками опять же следит. Всегда покупает мне на день рождения то, что я больше всего хочу, даже когда не при бабле. И каждый вечер обнимает меня перед сном, даже если я ну вообще не заслужил. Мало кто из мам так поступает.

Наверное, я иногда дико ее бешу, но она просто скрещивает руки на груди и начинает тяжело дышать. Вообще почти не выходит из себя. На меня и в школе неплохо орут, так что я рад жить в пространстве, полностью свободном от ора.

Зуб даю, маме втайне хотелось бы иметь не сына, а дочь. Но если и так, она никогда этого не показывает. Тупо слушает мои рассказы про футбол с таким выражением лица, типа «господи, лучше б ты о чем другом рассказал». Я с таким же лицом терплю ее монологи про шмотки.

Но мама не только добрая, она еще и капец красивая. Невысокая, но очень прикольная. Думаю, она даже моделью могла бы стать, если б не любовь к шоколадным печенькам. Не представляю, правда, чтобы она от них когда-нибудь отказалась. Это ее главный наркотик.

– Дэнни, сейчас же забери их у меня, – говорит она.

Раз не хочет, так зачем тогда вообще берет, а?

Короче, вместо того чтобы работать моделью, она сидит в колл-центре. У мамы дико приятный голос. Думаю, благодаря этому ее и взяли на такую работу.

Когда я был маленький, мы с ней жили у бабушки с дедушкой, в районе Данстон. Мне там нравилось. В доме вечно было полно народу, соседи, друзья, родственники заглядывали по поводу и без, и всегда было шумно. Бабуля такой человек, постоянно что-то говорит, и темы у нее не заканчиваются. Если бы болтовню сделали олимпийским видом спорта, она бы точно золото взяла.

Но когда мне было около девяти лет, нам пришлось съехать.

– Будем искать другой дом, Дэнни. Нам тут уже тесновато.

У бабушки мы с мамой жили в одной комнате. Она сказала, что теперь я вырос и пришло время переезжать в отдельное жилье. И вот она обратилась в муниципалитет, и ей дали квартиру в районе Лоу-Фелл.

У муниципалитета миллион квартир и домов. Не представляю, почему они выбрали для нас именно ту квартиру. Ничего общего с домом бабушки. Никакого сада. Никакого второго этажа. Просто четыре комнаты. Пять, если считать туалет. Зимой было так холодно, что дома нам приходилось одеваться, как на улицу, чтобы не замерзнуть. И по стенам текло не пойми с чего. Но кое-что мне там все же нравилось: у меня была своя комната и жили мы прямо около школы, так что по утрам я мог до упора валяться в постели.

К нам особо никто не приходил. Может быть, стульев было маловато. А может, мама стеснялась холода и влаги на стенах. Я скучал по людям, которые приходили к бабушке. И саму бабушку я теперь очень редко видел. Жалко. Бабулю я люблю почти так же, как маму. Она обожает обниматься. И дедулю я тоже люблю, хоть он ни с кем и не обнимается – у него деменция.

Но мы все равно виделись. Когда у кого-то был день рождения или что еще, мы все собирались дома у маминой сестры. Тетя Тина совсем не такая, как мама. У нее машина, понтовый дом и голос выпендрежный. Тетя Тина живет далеко, на другом берегу реки Тайн, и дом у нее такой огромный, что без уборщицы не обойтись. У дяди Грега, наверное, самая крутая работа на свете. Ну или он какой-то преступник. У них двое детей, Табита и Маркус. Тоже выпендрежники те еще.

Есть еще родственники, с которыми мы редко видимся, например, мамины двоюродные, они живут в Манчестере, и ее брат, дядя Мартин. Он потерял работу и уехал с женой, тетей Шилой, в Дарлингтон. Детей у них нет. Может, поэтому они всегда так рады меня видеть. Люди, у которых нет собаки, тоже всегда радуются, когда видят пса.

Короче, наша с мамой жизнь была, конечно, не такой, как в кино показывают, но все равно прикольной. У меня были друзья. Футбол. Родственники. У меня была мама. Она любила меня. Я любил ее. Я был бы счастлив, если бы так продолжалось до бесконечности.

Но потом весь мир разом перевернулся вверх тормашками.

Три

Не могу вспомнить, когда конкретно он появился в нашей жизни, он просто взял и возник. Кажется, около года назад.

Мама нашла его по интернету. Вот его не было, а вот он уже тут как тут. Тогда, в самом начале, я еще не хотел его убивать. Сначала все было хорошо. Он казался обычным чуваком, ничего особенного.

Он был крупный. Огромные руки, отвисший подбородок, живот, выпирающий из-под ремня, как одеяло, что свисает с края кровати. Акцент выдавал, что он не из наших мест, может быть, откуда-то с юга, типа Лондона. У него были темные кудрявые волосы, маленькие голубые глазки и большой рот под стать большому подбородку. А еще он все время улыбался. Помню с самой первой встречи эту его слащавую улыбку во все зубы, будто он без перерыва пилил селфи. Звали его Каллум Джеффрис.

Не знаю, что он делал в нашем городе. Я не спрашивал. Он говорил, что занимается компьютерами. Думаю, он был большой начальник. Очень быстро печатал, хоть пальцы у него и были жирные. Мама плохо разбирается в компьютерах. Я лучше, но Каллум явно меня в этом деле превзошел. Вроде так и должно быть. Это же его работа.

К нам он не переехал. В квартирке едва хватало места для нас с мамой. Так что сначала они все время куда-то ходили вдвоем: в паб, в кино, ездили к морю, куда-то там еще.

Мама прямо с ума по нему сходила. Они вечно держались за руки, наглаживали друг другу руки и ноги, пялились друг на друга, как будто обнаружили новое чудо света. Когда он был далеко, мама звонила ему и разговаривала своим телефонным голосом, как в рекламе, когда пытаются втюхать зрителям то, что им на самом деле вообще не нужно. А вечерами они лежали на нашем маленьком диване, запутавшись руками и ногами, как рестлеры, и их тела напоминали осьминогов или мотки веревки.

Я был счастлив, что мама счастлива.

Когда Каллум только появился в нашей жизни, он был дико дружелюбным. Гладил меня по голове, как маленького, и давал карманные деньги со словами: «Это тебе, Генерал». Мама вечно пыталась его остановить, но он все равно делал по-своему.

Они с мамой виделись всего несколько раз, когда он спросил, не хочу ли я покататься с ним на машине. У него был здоровенный «Рендж-Ровер».

– Ага, – сказал я.

Мы пересекли реку и поднялись к Валу Адриана. Каллум сказал, что всегда хотел проехаться по настоящей римской дороге. Римляне точно сделали бы на ней пару-тройку лежачих полицейских, если б знали, что он сюда наведается.

– Готовься ко взлету, Генерал.

Он втопил в пол педаль газа, и мы сорвались с места. Никогда не видел, чтобы кто-то так быстро ездил. Римляне не заботились о таких скучных вещах, как круговая развязка или, там, повороты. Их дороги были тупо прямыми, как линии разметки на футбольном поле. Я тайком взглянул на спидометр. Сто семьдесят километров в час.

– Ю-ху-у! – прокричал он, когда мы обогнали ехавший по дороге минивэн, как будто тот был просто припаркован у обочины.

Каллума прям распирало от счастья.

Мы попали колесом в ямку, и, клянусь, мой желудок подскочил аж к мозгам. Это была самая безумная поездка на машине в моей жизни.

– Не страшно, Генерал?

– Не-а.

Да.

– Ждешь не дождешься, когда сам сможешь так гонять, да?

Да уж спокойно обойдусь.

Не понимаю, чего ему было так гнать. Он ведь даже никуда не спешил. Но несся тем не менее как ужаленный.

– Ну как, мальчики, хорошо покатались? – спросила мама, когда мы вернулись.

– Ага, прикольно.

– Кажется, Генерал хочет стать летчиком-испытателем.

И все мы рассмеялись. Правда, я неискренне. Я не мог до конца понять, как мне относиться к маминому новому бойфренду. Он явно хотел, чтобы мы стали добрыми приятелями. Давал мне карманные деньги, трепал по волосам, брал с собой кататься, Генералом называл. Как будто очень хотел мне понравиться.

Однажды в выходные Каллум пригласил нас в свой дом в Уикхеме. Я аж обалдел. Там был гараж на две машины, сад со всех сторон и ни единого соседа ни сверху, ни сбоку. Я решил, что у него, должно быть, самые быстрые в мире пальцы, раз он смог позволить себе такие хоромы.

Я видел, что маме тоже очень нравится. Она с такой улыбкой открывала все сверкающие ящички и шкафчики, будто смотрела в интернете видео с котятами.