Часть первая. Беги Макс беги… Глава №1 Ну как-то так получилось…

Здравствуйте, если вы собрались прочитать моё сочинение про то, как я провел это лето, то вам непременно надо узнать о моей семье, а то возникнет много вопросов, куда смотрели родители, комсомол, школа и милиция…

Давайте по порядку:

– Я, Максим Петрович Монтекки 1970 года рождения и это не шутка, а историческая коллизия нашей семьи, возникшая в следствии интернациональной помощи страны СССР гордому и свободолюбивому народу Испании.

Итак продолжу!

– Ученик восьмого класса школы №5 города Энска, возможно подающий большие надежды и обладающий незаурядным потенциалом, если бы не мой характер.

В моём воспитании непосредственное участие принимали:

Отец, Пётр Хосевич Монтекки – инструктор горкома партии и сын испанского революционера. Маман, – оперная дива городской филармонии Элеонора Монтекки, отчества она не признавала, поэтому просто мамуля Элеонора и наконец старшая сестра, – студентка мединститута, конечно, будущее светило терапии Ольга Петровна, соответственно Монтекки, та ещё зануда и образец нравственных принципов.

– И как у «таких родителей» и при такой-то сестре, вырос такой непутёвый я? – этот вопрос шёл рядом со мной и задавался на каждом педагогическом совете, начиная с третьего класса.

Маман единственная, кто не делала мне мозги, она вообще человек лёгкий и отходчивый, считала меня личностью незаурядной и потому не нуждающейся в лишних наставлениях. С остальными, родными и близкими мне приходилось жить, как в осаде, постоянно оправдываясь и замирать при первых звуках своего имени.

Теперь про саму историю, в которую я попал по роковому стечению обстоятельств и только потому, что мои кипучие испанские корни подтолкнули меня на путь предпринимательства, сам бы я, разумеется, низа что….

На дворе благоухал зеленью и жужжал шмелями май 1984 года. В столице продолжалась пресловутая «гонка на катафалках» уносившая с завидным постоянством каждый год по генсеку, страна двигалась вперёд, так говорила программа «Время», а полки магазинов всё пустели.

Я бежал! – По моим ощущениям целую вечность, от железнодорожной станции, вцепившись одной рукой в спортивную сумку с «сокровищами», второй рукой помогал своему телу аккуратно перемахивать заборы, чтобы не завалить модный джинсовый костюмчик. Менты постепенно отставали и поэтому угрожали окружением, стрельбой и бесполезностью сопротивления, куда им догнать, юного спортсмена запрещённой ныне секции карате.

Отдельно поясню про «сокровище»!

С «такой семьёй», учился я в школе не простой, а очень даже с уклоном в разного рода достойнейших родителей и иностранные языки.

Отпрыски городской знати, иногда посещающие заграницу и часто бывающие в специальных магазинах «Берёзка», постоянно нуждались в наличных, не учтённых семейным бюджетом. Моим одноклассникам самим было не с руки всякое плебейство, вот и стал Максим Монтекки, тем самым школьным фарцовщиком, умеющим договариваться.

Короче «сокровище» – это две пары джинсов «Левайс» и пара кроссов «Адиков», в общей сумме 420 рублей. Кто понимает, что такое две зарплаты инженера в одной сумке, тот вцепиться и будет бежать от ментов, как за Родину.

Всё вроде неплохо получилось.

Немного попетляв и преодолев несколько высоких препятствий удалось оторваться и провериться на предмет слежки. Теперь оставалось привести дыхание в норму и припрятать «сокровище» в надёжное место.

Бежал я в подвал Петровича, то самое и единственное место в этом городе, где мне было по-настоящему хорошо и спокойно. Тут в шкафчике для переодевания было оно, надёжное место.

****

Буквально пару фраз о Петровиче.

Петрович когда-то был физруком в нашей школе, а ещё до этого прапорщиком интернационалистом, долгие годы водивший пешие туры по демократической республике Афганистан.

Как он сам рассказывал:

– Два раза прошёл его по диагонали в составе разведбата ВДВ, иногда с компанией местных «зелёных» из армии ДРА, но так они там и не нашли, ни демократии, ни мира.

После ранения Родина посчитала, что Петрович больше не способен вести братский народ к социализму и списала его в чистую на гражданку.

Когда карате запретили в первый раз, Петровича попёрли из нашей блистательной и незаурядной школы. Тогда его выручил старый друг из военкомата, помог с подвалом и организацией военно-спортивного кружка «Патриот», где нас Петрович и обучал рукопашному бою и вообще всему, как полагается настоящему мужчине вести себя в обществе и Родину любить.

В этом же «Патриоте», я познакомился с простыми парнями, у которых не то, что джинсов, но и отцов отродясь не было, за это наше коренное различие они и отмудохали меня при первой встрече.

Так завязалась моя первая настоящая дружба.

****

Продолжу дальше рассказывать про обстоятельства.

Вот и прибежал я в наш любимый подвал, а там прокурорские с обыском. Петрович сидит грустный возле своего-же стола, а тут Макс Монтекки нарисовался не сотрёшь, с глазами по 5 копеек, сумкой набитой «фарцой», красный и сильно вспотевший. Всё бы ещё ничего, следакам пацан не интересен, но по рации план «Перехват» объявили, с описанием злостного спекулянта, сбежавшего во время облавы.

– Как вы понимаете картина получилась так себе, некрасивая.

Петрович оказался виноватым по статьям 219 . 1 «О нелегальном обучении каратэ» и 154. «Спекуляция» УК РСФСР, а я как несовершеннолетний и сын «не простых родителей», пошёл свидетелем и был передан на поруки семьи.

– Обломалось весёлое лето, – это были все мои мысли на тот момент. Уже ни о каком Крыме и речи не могло идти, тем боле про золотые пески Болгарии.

Испанские корни моего папочки вырвались наружу и бушевали по всей гостиной, он сотрясал воздух кулаками и упрекал меня в подрыве социалистической государственности, радовался, что дед Хосе не дожил до такого позора.

Маман меланхолично капала валерьянку папе в стакан и утверждала:

– Предприимчивость у него, как раз от деда, перебесится, возьмется за ум.

Сестра обвинительной и безупречной статуей смотрела на меня, как на пустое место.

Вот в этой нервной обстановке и было принято решение отправить меня в деревню Орловку к бабушке, на всё лето, как говориться с глаз долой и от греха подальше.

****

Про маменькину родословную. Поверьте, тут вся соль дальнейшего повествования.

Моя бабушка, по маминой линии, жила не тужила и знать особо не хотела, что там в городе у детей делается. Деревня Орловка была обычная такая, как и все остальные деревни, с колхозом, развалившейся церковью, которую вот уже не один год пытался восстановить местный поп-волонтёр.

Давайте я расскажу про свою бабушку Паулину Архиповну, в девичестве Орлову.

– Ага, почувствовали связь? – Орловка и Орлова! – то-то.

Когда-то деревня Орловка была частью большого поместья, графа Орлова в которую он сам не разу за свою жизнь так и не приехал. В ту пору, ещё безымянная деревня с пристанью, фруктовыми садами и маслобойней, стараниями усердного приказчика росла и процветала. Строилась небольшая, по графским меркам, усадьба в ожидании приезда всего великосветского семейства.

В столице стало очень неспокойно и граф отправил жену и дочь сюда в деревню, переждать революцию.

Теперь об этом в семье никто старался не вспоминать. Бабуля, прошедшая лагеря за грехи отцов, вернулась по амнистии в отчий дом уже в 1953 году и обнаружила некогда красивую, кирпичную усадьбу в сильно разрушенном и разграбленном виде. Стены в два этажа без окон и перекрытий, да черепичная кровля, как-то непонятно выжившая, ещё частично сохранился кованный забор. Колхоз от своих щедрот, ей и выделил её же землю. Сама на ней отрыла землянку, да там и поселилась.

Устроилась бабушка в управу колхоза, как обученная разным наукам, аж в Санкт Петербургском лицее. Работала сразу везде: счетоводом, секретарём и ответственной за культмассовый сектор. Случилась у неё, уже не молодой, но ещё довольно интересной женщины любовь с агрономом, моим будущим дедом. Рядом с бывшей усадьбой они выстроили свой домик, участок огромный, одной картошки соток пятьдесят высаживали. Всю свою жизнь дед Андрей намеривался отремонтировать усадьбу или снести, для расширения сада, так и помер, осенью 1979 года, не успев ни то, ни другое.

*****

Короче, ситуация в самом начале лета 1984 года сложилась следующим образом:

Петрович под следствием, я с двумя сумками на вокзале, в кармане документы и билет плацкартного вагона. Под конвоем сосредоточенной сестры Ольги Петровны и неунывающей маман Элеоноры, отправляюсь, как папины любимые большевики, отбывать ссылку.

Возле вагона меня передали с вещами и билетом проводнице:

– По-моему, моя родня просто следила, чтобы я точно уехал в деревню.

Обнявшись с маменькой и пожав руку сестре, с тяжёлым вздохом начал пробираться в душную тесноту вагона.

– Вот и моё место в плацкарте, среди мужиков, перманентно пахнущих алкоголем, луком и немытыми телами.

Настроение паскудное, жалея себя и глядя через грязное окно на удаляющийся город, появилось время задуматься о будущем, стало очень стыдно перед Петровичем.

Мгновенно сократилась некогда большая армия друзей, и ещё недавно весёлая жизнь резко вильнула в сторону и покатилась вниз. В глазах безнадёга человека не знающего, как пережить лето в глухомани.

Из попыток самокопания меня вырвал пестрый и шумный коллектив шабашников, едущие строить, что-то по заказу СМУ-1 для советской армии, в районе нашей деревни.

Средний возраст строителей почти отсутствовал, потому что от 20 и до 60 лет, ну плюс минус, наверно большая часть из них уже отсидела или собирались туда чуть позже. И все они были уже пьяны и не собирались прекращать это делать до самого конца.

По счастливому стечению обстоятельств моим соседом напротив, оказался молодой человек, долговязый с очень вытянутым лицом, которого все звали Архитектор.

****

Небольшой штрих о Григории, характеризующий его личность.

Архитектор или Гриша Рогов, выпускник архитектурного института, оказался интеллигентом с большой буквы «И».

– Вы знаете, как бывает, когда человек рассказывает, а ты просто хочешь его слушать и слушать, как он пользуется всеми оборотами языка великого и могучего, акцентирует и расставляет ударения, лихо вворачивая экстремумы из матерщины и сложносочинённых ругательств.

– Просто музыка для ушей, замученных протокольными фразами комсомольских собраний!

Если бы не его бескомпромиссный характер и тяга к алкоголю, наверно всё от той же интеллигентности, творил бы Григорий свою музыку, застывшую в камне где-нибудь в столицах, а пока извольте, только каменщик.

****

К концу поездки мы с Григорием почти сдружились, я его полностью устраивал, как благодарный слушатель, он меня в качестве человека, открывшего для 14-летнего пацана новый мир фронтонов, фундаментов и перспективы. Уже подъезжая к Орловке, мы стали с ним заодно, искренне ненавидеть античную архитектуру, упрекать за консерватизм, несущий гибель всему творческому началу. Я полностью согласился, что невозможно рисовать пять лет этот «нафталин прошлого», а потом создать настоящий шедевр. Всех корифеев в профессии мы солидарно посчитали гирями на ногах прогресса и тому подобное.

На станции Орловка, прощались с Архитектором, как закадычные, все и всё понимающие друзья.

За шабашниками приехал зелёный ЗИЛ 130, с замученным бойцом и красномордым прапорщиком.

– А про меня, кажется, забыли или и никогда не вспоминали, – подумал я, оглядывая маленькую станционную площадь.

Подхватил сумки и двинул в сторону дома пешком. Бабушка жила почти на окраине, так что топать мне пришлось через всю деревню. Добирался долго с передышками. Основной привал организовал у поселкового магазина, в котором кроме очень сладкого лимонада больше ничего безалкогольного не было.

Наверно уже вся деревня к этому времени знала, городской приехал, к Егоровой идёт, вот только моя дражайшая бабушка была похоже одна не в курсе.

Долгий стук и крик у калитки ничему не привели.

Решил пробираться к домику без приглашения, через заросший сорняками огород.

– А вот из трубы идёт дым, ну хоть покормят, – порадовался я.

Не срослось, бабуля крепко спит. На печи, металлический бидон с агрегатом сверху и трубкой, из которой капает прозрачная жидкость.

– Моя бабуленька самогонщица! – да ещё и не бдительная, дом открыт настежь, – расстроился я за прародительницу, всё-таки сам преступник со стажем.

Когда разбудил, долго пытался объяснить, что я не за водкой и вообще её единственный внук. Потом бабушка причитала и сетовала на память, жалела меня несчастного и как-то почти на середине своих слов переключилась на заботу о самогоне.

– Похоже мне предстоит огромная самостоятельность во всём, – решил я.

– Думаю сама Паулина Архиповна быстро забудет про меня, как только я из дома выйду.

Так, меня Петрович учил выживать, в суровых условиях агрессии натовских ястребов на соцлагерь. Неужели я в родовом гнезде Орловых не вывезу?

– Начнём с инспекции хозяйства.

Начало лета, огород бесполезен, в холодильнике только растительное масло, погреб наполнен бутылками самогона, есть картошка, морковка и немного лука. Пошёл в сельпо, купил хлеб, макароны, гречку и дефицитную в городе тушёнку.

Рядом с самогонным аппаратом аккуратно пристраиваю кастрюльку с макаронами, по-моему, сегодня будем есть с бабулей макароны по-флотски и чай без сахара.

День уже катился к завершению, и я пытался прикинуть, где тут можно устроиться на ночлег.

– Избушка в принципе крепкая, осталось выкинуть скопившийся хлам и найти подходящий матрац, – размышлял я.

В дверь раздался стук:

– Архиповна, мне сказали тут можно купить…, – кажется мне послышался знакомый голос?

А бабушка наелась макарон и спит.

– Архитектор, какими судьбами?

Я сильно устал за день, но его компания меня порадовала. Мой вагонный товарищ деловито прохаживался по избушке:

– Знающие люди посоветовали, сей славный заводик счастья!