Фотограф Риша Соколов

© Максим Болдин, 2018

© Риша Соколов, фотографии, 2018

ISBN 978-5-4490-8170-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Цветы, упавшие на снег…»

 
Цветы, упавшие на снег,
как брызги света,
как то, чего в помине нет,
как боли нету,
как нет тебя и нет меня,
но есть изнанка,
не мысли и не бытия,
а постоянной Планка.
Ах, постоянство – то да сё,
сплошное эхо,
но русский лес стоит еще
в краю лемеха,
еще грамматика жива
в гортани духа,
хоть неподъемна и стара
природа слуха.
 
 
Январь, 2018
 

«Обмороженные груши…»

 
Обмороженные груши
во саду ли слободы,
где соседи греют уши,
и злорадствуют клопы.
Переехать ли под старость
в Сызрань или Воркуту,
чтобы этот весь артхаус
полюбился Худруку.
Собирая по сусекам
на буханку колбасы,
быть сторонником Генсека
теплотрассы из Москвы.
На волнах вайфая слушать,
глядя в темное окно:
обмороженные груши,
а другого не дано.
 
 
2017
 

«В чашку цедится заварка…»

 
В чашку цедится заварка,
кап-кап-кап да кап-кап-кап.
Хоть поэт и не кухарка,
но по-своему арап.
Книжный червь с плохой осанкой,
на полставки музыкант,
пропивающий с гражданкой
музой мизерный талант.
А нет денег – чифиречек
цедит, чтобы не уснуть,
начирикать пару строчек,
привирая что-нибудь.
 
 
2018
 

«Малые люди на круглой планете…»

 
Малые люди на круглой планете
мы созревали затем,
чтобы до старости плакали дети
в черствых сердцах ЭВМ,
в нас загрустивших без повода, просто,
правда печальна, ясна,
словно свободная ты в девяностых,
рухнувшая страна.
Прелым листом под подошвой ботинка,
чем-то прошедшим уже,
смотрит природа прохладой суглинка —
дым сигаретный в душе.
Но хороша и спокойна окраина,
где побывать не пришлось.
Непонимание лучшее знание,
мудрость, всенощная злость.
Люди, как птицы, стоят у дороги,
шины шуршат, и грядут
новые пустопорожние боги.
Жалко, что нас не спасут,
не заберут, как автобус бесплатный
этих как птицы людей
в многоквартирные чьи-то пенаты
чьих-то приличных семей,
чтобы в чужих фоторамках сияли
грустные наши глаза,
чтобы гордились собой россияне
и не теряли лица.
 
 
2018
 

«Расскажу по секрету о главном…»

 
Расскажу по секрету о главном:
ничего не бывает потом.
Смысл жизни в падении плавном
с отвалившимся нафиг крылом.
Вот вам символ природной гидравлики —
орошение, замкнутый круг.
Загогочут по небу журавлики.
Тащит бабку на улицу внук.
Возвращаются птицы с гостинцами.
И чем ближе весна, тем честней
горожане становятся лицами
с монобровью заместо бровей.
С диким саженцем, звонким ведерочком,
в приусадебном весь мандраже
я в зеленой рубахе, как ёлочка,
отправляюсь с вокзала уже.
Все мне радостно, все улыбается.
Скоро встанет над грядками Рак,
потому что стоять нам так нравится.
А иначе не можем никак.
 
 
2018
 

«Господи, спаси от войны…»

 
Господи, спаси от войны,
господи, спаси от дурдома,
от глухоты, немоты, слепоты,
от полицейского шмона.
Господи, умерший, втоптанный бог,
очень смешной и наивный,
боже, от этих российских дорог,
перевернувших равнину,
ровное поле, казармы, кресты,
сгнившее брюхо бараков,
шорох дремучей твоей бересты,
косноязычие зеков,
универмаг и сырую насквозь,
вспухшую тушу деревни,
где тыщу лет обнимаются вскользь,
воют разбитые петли,
где недород, перегиб, пересчет,
и депутатское племя,
господи боже мой, все-таки врет,
врет, погляди, не краснея.
От безработицы, пьянства, взаймы
чьей-то несобственной жизни,
от беззаконной твоей красоты,
от Колымы как Отчизны.
Эти слова мне прости, не бери
в счет, когда время настанет,
лишь бы горели в ночи фонари
в дружественном Казахстане.
 
 
2018
 

«Шумят березы под окном…»

 
Шумят березы под окном
традиционно шумно.
Сходить в ларек, купить попкорн,
жить по уму, разумно.
Употребляешь корнишон
иль кукурузу с сыром,
а все равно ума лишен,
и неприятен рылом.
В жилкомплексе «Рай для души»
жуй, не тужи напрасно,
дары культуры хороши,
и даже безопасны,
если не рыпаться, не бздеть,
не просыпаться ночью
живым, как сказано, на треть,
на половину точно,
и не смотреть в ночное дно
двора с пустой качелью,
как будто ждет тебя там кто
под ледяной капелью.
 
 
2018
 

«Ф. Терентьеву…»

 
Ф. Терентьеву
 
 
Я мну руками талый снег,
как недоумок.
Мой век не зверь – картинка-век,
плохой рисунок.
 
 
Дрожит рука, и почерк врет,
и доктор Хаос
напалм берет, его черед,
ты доигралась,
 
 
Эвтерпа, девочка-муляж,
дитя разлуки.
Терентьев крошит карандаш
и умывает руки.
 
 
Он сядет в душное метро,
помянет всуе,
как гений в траурном пальто,
его рифмуя
 
 
сквозь зубы, сквозь сплошной амбре
в душе и теле,
с душой и тенью на петле,
на самом деле.
 
 
И дольше века длится бред,
и гениален
этот бухой анахорет,
не Вуди Аллен.
 
 
2017
 

«Когда бы не был я собой…»

 
Когда бы не был я собой,
не загремел по полной,
дурной, бесстыжий, молодой,
в спектакль немногословный
с битьем зеркал, сердец и лиц
в кустах июльской ночи,
из-за каких-то там девиц,
двух пигалиц, короче.
Но, слава богу, пронесло,
теперь гуляю в парке,
и практикую ремесло
досадное Петрарки.
Всем надобен уют, фураж,
подход с хорошим жимом,
но здесь откланяется ваш
борец с физкульт режимом.
 
 
2017
 

«Задолго до азбуки Морзе писал…»

 
Задолго до азбуки Морзе писал,
страдая подагрой, нефтяник:
высочество ваше, отец-генерал,
используйте кнут или пряник.
 
 
Задействуйте милость и жалость свою,
и стадо заблеет прилежно,
зайдется народным «ай лав ю», «ай лю,
ай лю ли», душевно и нежно.
 
 
Диктатор, не будь отдален от людей,
ходи на работу как надо,
используя транспорт державы своей,
идущий вдоль Летнего Сада,
 
 
вдоль Спаса, где ждет тебя юный бомбист,
курсист, шариата подвижник,
а рядом в казенном жакете гэбист,
в недавнем пловец или лыжник.
 
 
Едва мы успеем открыть свои рты,
но каменной крошкой забило.
Трясутся поджилки, как нить тетивы.
Спасибо, скажи, не прибило.
 
 
Герои-строители, типа того,
что плотники-назаретяне,
уроды распяли, предали его,
а звались когда-то друзьями.
 
 
…Закончим пилить и отложим брусок,
и дачный остынет поселок,
и где-то вдали угасает гудок
и смех отдыхающих тёлок.
 
 
Шашлык и вино и на грядках щавель,
не щавель, а звук любистока,
и в небе заката легка акварель,
как глупая мудрость востока.
 
 
И радио скажет: был ранен тиран,
но жив, слава Богу, Аллаху.
И войско введут в ряд положенных стран.
Нагонят там шороху-страху.
 
 
2017
 

«Пахнет палевным пшеном…»

 
Пахнет палевным пшеном,
самопалом,
чечевицей и вином-
краснодаром.
Генеральскою кирзой
и гвардейской,
крокодиловой слезой
казначейской.
Скоро, скоро заберут
нас, забреют
в мандельштамовский маршрут
по сабвею,
по горячим, словно лёд,
переправам.
На дорожку нам споет
Розенбаум.
От Останкино пряма
путь-дорога,
тур на родину слона,
бандерлога.
Тур на родину блохи
магаданской,
где кантуются лохи
по-пацански.
Ставит музычку старшо́й
на айфоне,
пахнет кислой анашой
на перроне.
Я люблю тебя, прогресс,
между прочим,
ведь экраны, вот те крест,
мироточат.
 
 
2018
 

«К. К…»

 
К. К.
 
 
В Комарово теперь благодать.
На Васильевском шумно и людно.
Скоро осень, и пена опять
слижет кромку с прибрежного блюда,
и намокший, озябший песок,
прилипает к подошве, ботинок
проглотив, словно громкий плевок
бескультурщина, отрок глубинок.
Много их, голубых городов,
вросших в землю по самое темя.
В Комарово уж нет комаров,
и закончилось время.
Чайки роют обвисшую грудь
ледяного Балтийского моря.
В Комарово езжай отдохнуть
от похмелья и горя,
от счастливой и пьяной любви,
оказавшейся просто застольем,
на котором свои – не свои.
Это море, у моря спроси,
каково это быть целым морем.
 
 
2017
 

«Реют триколоры…»

 
Реют триколоры.
Триедина суть.
Практикуют воры
византийский путь.
Данные Госплана:
атом расщепим!
В кабаре «Осанна»
пляшет Третий Рим.
Паханы в столице,
урки на краю
стерегут милицию
в ледяном раю.
Впрочем, электрички,
паровозы, снег,
машинист по кличке
Первочеловек
песню запевает,
как ямщик-отец,
радость подступает
к горлу, наконец.
Клеветник, мормона,
пламенный гип-гип!
Телевизионным,
аки хлопец сыт
квасом да с окрошкой,
глянцевым амбре
утомлен немножко
гражданин тире
виноградарь истин,
мученик-палач,
в деле бескорыстен,
а в душе трюкач,
упоенный слогом,
перевертнем слов —
нагло бог оболган,
и́дет рыболов!
Место занимайте,
господа, в жюри,
русский гастарбайтер,
репер из Перми,
плечи расправляет,
подымает, днесь
(смехи утихают,
утекает спесь)
оглашает слово,
вещее словцо:
Поколенье молла!
Мол, заподлицо
с нашим человеком
богочеловек,
обожженный веком
зверя, уберег
вифлеемской манны.
Экспортируй дух,
а не газ в капстраны
падаванам мух.
 
 
2018
 

«Почернеет моя голова от ума…»

 
Почернеет моя голова от ума,
как сухая трава после взрыва,
после песен плохих о любви до утра
и любовного, в общем, порыва.
 
 
Это судно качает, штормит, капитан.
Капитан, улыбнитесь варягу.
Пляшут бляди с филфака отвязный канкан.
Я сегодня с одной из них лягу.
 
 
Ну, валяй укреплять в генофонде строку
и силлабику русского плача,
а потом отвернись и, уснув на боку,
ощути, как волнуется чача.
 
 
Будет долгая бить мимо цели волна.
Станет фраза точна и сердита.
Устоит, поглупев от похмелья, страна,
стой и ты у ворот общепита
 
 
и стреляй на поправку стране, голове,
генофонду, сгорая на солнце.
Пусть орут соловьи, как на смертном одре,
лишь бы чача осталось на донце.
 
 
2017