Пока человек отдает себе отчет, что его знания и опыт – ничтожная крупица реальной картины мира, он настолько не безнадежен, что пари впору заключать, делая ставку на его блестящее будущее.
Застенчивость – это просто один из способов нравиться другим людям, – сказал шеф. – Точнее, защититься от их неприязни. Не мешать, не раздражать, не навязывать себя. Быть комфортным и незаметным. Вполне разумное поведение в детстве, когда ты слаб и зависишь от других. Взрослому оно не к лицу. А для могущественного человека – немыслимо. Если так уж приспичило срочно всем понравиться, пускай в ход обаяние. При должном подходе оно может стать оружием столь совершенным, что даже убивать никого не понадобится – вообще никогда, прикинь.
Мне это жизненно необходимо: хотя бы пару часов в день проводить в полном одиночестве. Когда на меня никто не смотрит, можно опустить вечно вздернутый подбородок, расслабить плечи и мышцы лица, погрузиться в молчание, перестать наконец бесконечно придумывать удачные ответы на вопросы, которые, скорее всего, так никогда и не будут мне заданы, но теоретически – вполне могут прозвучать, пока рядом есть люди, все равно кто.
Для того чтобы постичь подлинный смысл события, которое считаешь несчастьем, следует отойти от него на некоторое расстояние. И если не вовсе перестать страдать, то, по крайней мере, не считать страдание главным делом своей жизни.
Я понимаю одно: нет ничего невозможного, – отрезал он. – Ни для меня, ни для тебя, вообще ни для кого. Трудно многое, да что там, почти все в жизни трудно. Но «невозможно» – это бессмысленное слово. Опасная, ложная идея. Зря ты в нее так вцепился.
Смысл – как я себе его представляю – не в наших поступках, а в самой возможности их совершать. Точнее, в многообразии возможностей, которые, по большому счету, суть одна великолепная возможность – быть.