© Майя дель Соле, 2016

© Colin Prestage, дизайн обложки, 2016

Корректор Наталья Рая

ISBN 978-5-4483-5038-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

2015. Испания, Кадис

– Да ну тебя. Если уж выбирать меньшее из зол, то расти быком для корриды куда лучше, чем быком для бифштекса. Победил разок матадора – и вот уже пенсия где-то на прекрасной ферме. А в загоне, объевшись гормонов, особо не до героизма. Да и зачем он там? Чтобы раньше времени забили?

Мы развлекались философскими беседами на кухне какого-то забытого богом хостела на краю Андалусии, над которой, а заодно и над нами, вопреки вековым традициям уже вторую неделю издевалась небесная канцелярия. Было слышно, как в ведро, поставленное у стойки регистрации, то и дело постукивает дождь. Теперь понятно, почему сутки тут стоят всего 12 евро.

Вид этой то и дело опорожняемой жестяной тары и отметка в 15 градусов на термометре общей комнаты на шестерых меня настолько опечалили при заселении, что, усевшись прямо так, в куртке, на первый этаж двухъярусной кровати, я заплакала: отличный выбор отпускника из Северной Европы в период рождественских праздников. Осталось только их еще встретить с температурой.

Вдруг через туман слез вижу перед собой темнокожую руку, которая на манер фокусника раскрывает передо мной печеньки. Такие же, миндальные, покрытые белой глазурью, сейчас, неделями позже, припасены у нас к чаю.

– Это волшебное лакомство, guapa,¹ превращает слезы в смех. – Произнес только что вошедший, по всей видимости, сосед по комнате, коверкая испанский. Широченно раскрывавшийся при этом рот и громкость выше среднего выдавали акцент выходца из бывшей французской колонии в Африке. Моя нетолерантная подруга таких называет просто: «шахтерами» (сами догадайтесь, почему).

«Пожалуйста, не говори по-английски: я не перенесу этого издевательства над языком», – подумала я, уже и позабыв про свою печаль.

– Дэнькью, маай френд. – Сама же зачем-то спровоцировала его перейти на английский, не сумев побороть желание передразнить африканский акцент.

– А-а-а, как у тебя здорово получилось, ха-ха-ха!

Убедившись, что «волшебство» начало действовать, он представился как бэкпекер. Об этом и так можно догадаться, ведь за спиной у парня был большущий тюк. Хотя в полном размере его рюкзак предстал, только когда с плеч отправился на пол: моя сумка весом 20 кг в сравнении с ним выглядела ручной кладью.

Внушительных размеров был и сам сосед: казалось, мощи ему добавлял даже цвет кожи – работника шахты, но по добыче не угля черного, а, скажем, урана сильно-коричневого. Настоящего своего имени он раскрывать не пожелал, сославшись на его сложность, попросил звать его Жаном (прибыл, мол, из Франции) и тут же перевел тему, дескать, почему мадмуазель сопли размазывала. Я честно ответила: «От холода». Разве ради него я перлась сюда из Эстонии? Еле сдержав смех, он ушел и через некоторое время вернулся с двумя дополнительными пледами. Так я и спала две недели кряду аж под тремя одеялами.

О самом Жане удалось узнать только то, что он приехал в Кадис утром и вечером намеревается не изменять своей традиции: по прибытии в прибрежный город он всегда проводит одну ночь на пляже в палатке.

Неважно, что хлещет дождь, на море шторм, того и гляди вода подступит к набережной… Не самая комфортная температура и дыры в крыше хостела внезапно показались мне более чем приемлемыми условиями проживания. Я утерла слезы и предложила бэкпекеру чайку на дорожку.

Рассказав пару баек, он действительно отправился к морю и явился на следующий день совершенно здоровым и бодрым, чего точно нельзя было сказать обо мне, скоротавшей ночь, без конца сморкаясь и пытаясь замотать одеялом голову так, чтобы в нее не дуло от окна, но при этом слышать рассказы сумасшедшей старушки из Австралии, которая балаболила без умолку.

– Ой, дорогая, мой муж выбросился бы из окна, окажись он в таких условиях. Ты, кстати, в курсе, что горячая вода только по вечерам бывает? А Джон обожал плескаться по утрам… Он был привязан к домашнему комфорту и совсем не любил путешествовать. Меня дом без него не радует, вот я и пустилась в странствия, когда он умер…

И каждый раз представляю, как забавно он проклинал бы неудобную кровать или этот mierda²-кофе. Он точно крутил указательным пальцем у виска там, на небе, когда наблюдал за моей поездкой в одиночку по австралийским глубинкам: меня же укусил паук-красноспинка. Ой, да ничего страшного! Все закончилось хорошо, правда, врачи сказали, что еще бы час – и руку пришлось бы ампутировать. Ну-ну, дорогуша, от всего в жизни не застрахуешься.

А ее муж пытался: всю жизнь как раз-таки этим и занимался. Он был в команде страховщиков какого-то крупного арабского предприятия, которое приглашало докторов на дни здоровья для работников, и последних, как выяснилось, проверяли не только на сахар и холестерин. Самые дорогостоящие, как сейчас модно говорить, нанотехнологии использовали для того, чтобы выявить у человека печальные предрасположенности или уже имеющиеся серьезные заболевания, которые, начни сразу, можно было бы вылечить. Но цель была не в этом, а в том, чтобы застраховать работников именно от этого типа недугов и по их смерти получить огромные деньги.

– Джона сбила машина, когда он шел на работу. Знаешь, на какие средства я сейчас разъезжаю? На те, что выплатила страховая компания по статье «несчастный случай». Еще доказывать пришлось, что он под нее не сам бросился. Какая ирония.

Мне снились медбратья-мулаты, которые были на самом деле не медиками, а страховыми агентами. Пугая пауками, они заставляли меня подписать какой-то договор, а когда я начинала его читать, то мне на глаза падала белая тяжелая чалма, да так, что в какой-то момент она спустилась до носу, перекрыв доступ кислороду. Так я и проснулась, пытаясь высвободить голову из «чалмы», состоящей из многочисленных подушек и одеял.

Ночью я рассказывала старушке свою историю, а теперь обнаружила записку. Синей пастой на вырванном из блокнота светло-розовом листке было написано: «Отпусти его».

Женщина уехала, а Жан остался, и вот мы уже вместе бредем на рынок под дешевым зонтом в шотландскую клетку. Кажется, что от брызг меня больше защищает мощь нового знакомого, чем зонт. В рыбной лавке этот загадочный великан очень старается говорить по-испански: темнокожее лицо залила краска, взгляд стал детским, несколько беспомощным, и при таком раскладе широченные плечи выглядят совсем неуместно. Захотелось вдруг на них повиснуть. Ловлю себя на мысли, что впервые за долгое время чувствую себя спокойно. На меня вдруг обрушиваются все запахи и звуки этого рынка разом – все-таки я жива.

Вместо «мидии очень вкусные» он говорит «приятно познакомиться с мидиями», а потом подкалывает меня, когда в тапас³-местечке я вместо того, чтобы сказать «дайте вашу визитку», говорю «подпишите мне открытку». Потом мы час ржем, как два идиота, когда я рассказала ему историю, приключившуюся со мной много лет назад в Италии: вместо un piatto delle cozze («тарелка мидий») я попросила un piatto dei cazzi («тарелку х**в»). Официант тогда ошарашенно покачал головой, а я выпалила: «Ну как это нет, написано же, что у вас лучшие х*и в городе!».

И вот мы (точнее, Жан) уже на кухне хостела очищаем многострадальных моллюсков от песка и готовим соус из вина, лимона и базилика, хозяин заведения тем временем развлекает нас своими историями, отвлекаясь иногда на сукин ихо де пута сын, когда дождь заряжает особенно сильно.

– Амигос, в нашем городе 340 дней в году солнце, а вам достались остальные дождливые!

Он наливает винца – «для стимуляции аппетита к обеду» – и начинает не пойми с чего рассказывать, что Кадис сыграл важную роль в жизни десятков тысяч геев: во времена Франко они валили сюда отовсюду, чтобы перебраться по морю в Америку (в которую Колумб, кстати, отбывал от местных берегов). Дедок нашего хозяина был очень находчив и делал бабосы на гомосексуалистах: организовал поездку тем, у кого на нее были деньги, и использовал как дешевую рабочую силу («не подумайте ничего плохого») тех, у кого их не было. Мы с Жаном обмениваемся ухмылками победителей: по дороге на рынок мы как раз говорили, что в нашем хозяине, несмотря на наличие жены, есть что-то эгейское…

– Ладно, Маша, бог с ними, с быками, – негромко произносит Жан, и его голос подрагивает.

Как вообще у такого гиганта может дрожать голос? Сосед собирает ладонью со стола крошки от миндального печенья, и я, кажется, знаю, что он сейчас скажет.

– Все последние дни я только и думаю, что о твоем отъезде. Останься со мной. Давай продолжим путешествие вместе. Влюблен я в тебя. Энаморадо. Знаю, что тебе нужно время, но пусть оно лечит рядом со мной.

Утром я пью этот mierda-кофе, которым в аккомпанементе с сухарем и джемом обычно балуют средиземноморские хостелы, и рассматриваю оставленную две недели назад старушкой записку: на ней теперь синие разводы от стирки в кармане джинсов. Их купил мне когда-то Он – после того, как мои изорвала собака. Могла ли я тогда подумать, что заеду в них черт знает, куда без Него?

По пути на железнодорожный вокзал улыбаюсь тому, что дождливая пора, наконец, закончилась: надо выбросить зонтик, который мне в сумке совсем не в кассу. Достаю этот продукт китайского производства за два евро и вдруг понимаю, что он поедет со мной до самого дома и будет мне в итоге милее любого привезенного из этого путешествия сувенира.

Странное чувство. Я ведь и из Жана сделала сувенир.

Рано мне на корриду, гуапо. Мне удобнее в загоне без подвигов, май френд.

1900. На Амазонке

Голые мужские ноги ступают по джунглям. Черт, это же мои ноги, и это же я в мужском обличье пробираюсь сквозь заросли у берегов Амазонки. Судя по чернющей растительности, которая покрывает мое тело, меня легко можно принять за обезьяну.

Господи, что только ни творит потерявший любовь человек! Я вот аж до погружения в прошлую жизнь дошла. И она (или мое воспаленное воображение?) водит меня на лоне реальной природы под носом у крокодилов, а мимо моего собственного носа шныряют попугаи. Какие же они яркие, а как забавно перешептываются!

По размеру попугаи-говоруны раз в пять больше Кеши, который живет у моей нетолерантной подруги и знает одну только фразу: «Ты мне нравишься». Смотри-ка, этим я точно нравлюсь: совсем не боятся, а один – зеленый с синим лбом и желтой грудкой – примостился совсем рядом и прямо-таки в глаза заглядывает. Можете себе представить улыбающуюся птицу? Речь сейчас именно о такой.

Птицу точно такого же окраса, но грустную, я видела минувшим летом в отпуске в парке живой природы в Коста-Бланке в Испании. Попугаище сидел в клетке неподвижно и смотрел в одну точку, а я с трудом сдерживала слезы от его вида, хотя особой нежности к птицам никогда не питала. Подруга тогда засняла этот эпизод на видео и теперь грозится выложить его на YouTube под заголовком «Маша и дергающаяся нижняя губа, или Птичку жалко».

Эту же амазонскую птичку жалеть точно не стоило: казалось, она была счастливее любого известного мне человека, и когда я отвечал на ее пристальный взгляд, она застенчиво прикрывала «личико» крылышком – показалось, или она правда хихикает?

И тут проводник по прошлой жизни, как назло, отвлекает меня своими расспросами о происходящем вокруг и вынуждает оставить попугаев, погружая еще глубже в прошлое, чтобы получить ответы на вопросы, за которыми я, собственно сюда и пришла.

Какими они могут быть у 30-летней свободной (читайте: одинокой) женщины? Дело, конечно, сердечное. А если точнее, то дело не идет. Сколько времени мне еще будут мерещиться эти карие глаза, и сколько еще ночей, чтобы уснуть, я буду представлять, как мою щеку нежно поглаживает жгуче-черная борода с просветами седины не по годам?