Благодарю всех наставников и учителей из Ордена ОХЗДС. Без их помощи и водительства я бы не писал книги.

Искренний поклон Терри Пратчетту. У него я позаимствовал вдохновение.

Пролог

Во Вселенной существуют несколько священных чисел. Одно из системообразующих и важнейших – это число семь. Семилетний цикл возвращения Селены в гороскопе; семь дней недели; семь главных планет Солнечной системы (септенер); каждые семь лет клетки человека полностью обновляются; требуется семь лет воздержания, чтобы полностью очистить чакру Свадхистану от сексуальных привязок; семислойное строение тел человека, как и семь слоёв земного мира. Семёрка пронзает и образует этот мир. Существуют группы планет числом по семь, на которых проживают существа одного эволюционного уровня развития. Планета Земля входит в свою семёрку, куда относятся также Гайа, Йорд, Мидгард, Теллус, Эрида и Терра.

На этих семи планетах обитают люди, человеческая раса. Несмотря на то что эти космические тела расположены друг от друга очень далеко на расстоянии тысяч парсеков, можно сказать, что на них живут одни и те же люди, поскольку согласно теории реинкарнации после смерти дух/эйдос человека воплощается в следующем пункте назначения. Так люди и кочуют из жизни в жизнь от планеты к планете. Условия обитания и эволюционный уровень в этой группе примерно похожи, поэтому люди даже при регрессивном гипнозе, вспоминая прошлые жизни, не чуют подвоха, считая, что предыдущие воплощения прошли на Земле.

В каждой семисоставной группе планеты соединены, с одной стороны, каждая с каждой: то есть из каждой точки теоретически можно переместиться через локальный пространственный портал (если суметь таковой выстроить) в любую точку планетарной группы. Но это лишь теоретически, потому что энергетически планеты завязаны по принципу септаграммы, Звезды Магов, где каждое тело является силовым донором для второго тела и акцептором для третьего. Поэтому легче всего перемещаться в планету-акцептор.

***

Первая четверть шестнадцатого века, глухая-преглухая деревушка с малоприметным и незапоминающимся названием, сестра-близнец села Дальние Елды. Раннее утро. Туманная дымка нехотя, еле шевелясь, начала уползать, освобождая пространство уже торопящимся сюда солнечным лучам и обнажая серые контуры старенькой деревянной церквушки с покосившимся крестом на куполе и обрывистые снежные проталины, зияющие своей чернотой на осенней земле. Намедни падал первый снег, но почти весь сошёл на нет, набирая сил для нового захода – зима была близко, но ещё не вступила в свои полные права. Вокруг царила звенящая тишина, буквально давящая на уши, лишь изредка нарушаемая скрипом дверных петель сарая, смазать которые нерадивому хозяину всё никак не доходили руки, да шелестением перьев пробуждающихся домашних птиц.

Буквально в нескольких саженях от храма стояла изба, куда более прочная, исправная и презентабельная, чем сама церковь, – дом попа-батюшки. На участке рядом с хатой располагался хлев, где петух сейчас периодически то открывал, то закрывал один глаз, тщательно раздумывая, пора ли уже оповещать миру о приходе нового дня, или подремать ещё чуток. Вот здесь-то совсем скоро и произойдёт главное действие. Можно даже сказать – Мистерия.

В доме раздался скрип половиц и крадущиеся шаги босых ног.

– Параша, доча, ты куда? – зашипела тихо (так она думала по тугоухости) попадья Марфа Матвеевна.

Слабый слух попадьи был очень избирательный: она категорически не слышала то, что не желала слышать. Зато пробирающуюся на цыпочках Парашу почуяла сразу и проснулась. Не исключено, что здесь сработал не чуткий в нужное время слух, а шестое чувство, а может быть, десять пирожков с повидлом, сожранные на ночь, не давали глубоко уснуть. А ведь сверху пирожков с трудом, но поместились ещё несколько черпаков мёда и сметаны. Даа, было вкусно!

– Я в хлев. Вечером Мурка особливо металась и суетилась, никак, рожать собралась. Пойду проведаю, – шёпотом ответила Паранья.

– Ась? – к Марфе Матвеевне вернулась тугоухость. – Чего бормочешь?

– Мурка рожать собирается, скоро вернусь! – вполголоса гаркнула доча.

– Чего орёшь?! Батюшку разбудишь! Ну ладно, ступай, только ноги не застуди, – завалилась на боковую попадья.

Мирный непрошибаемый храп отца семейства после вечернего Священнодействия намекал, что для его пробуждения придётся превысить сто десять децибел издаваемого звука. Под Священнодействием мы, закадровый голос, в унисон мнению батюшки Протопопа, в миру Афанасия Петровича, понимаем выполнение супружеского долга, предваряемое питием освящённого кагора (кровь Христова), всего по бутылке на рот, и чтением девяносто второго псалма перед тем самым, чтобы ярь в чреслах ярилась, порох в пороховницах полыхал, а ягоды в ягодицах наливались соком. А в процессе сего таинства батюшка присовывал матушке в рот… освящённую просфору (тело Христово).

Дочка Параша накинула ватник, влезла в хлюпающие галоши и пробралась в хлев. Поповская кошка Мурка лежала в скотнике на невысоком скате сена, готовая окотиться, и периодически постанывала, как истинная роженица. Для человеческого уха это звучало что-то наподобие «Мррмаауу. Мяуррмм», потом два раза «Мяа-мяа». Все эти обращения были направлены, с одной стороны, безадресно в Мироздание как жалоба на некий дискомфорт настоящий и предстоящий, а также всем кошачьим богам, чтобы в этот мир её детки пришли благополучно.

Паранья, поповская дщерь двенадцати годин от роду, уже сидела рядом, глядела во все глаза и наивно воображала, что кошка разговаривает именно с ней.

– Потерпи, Мурка, потерпи немножко. Чай не впервой, уже котятки у тебя были, поди привыкши.

Тут Паранья всколыхнулась, вспомнив, что забыла заблаговременно приготовленные широкий кусок льняной ткани и кувшин с водой. Быстренько она сбегала в хату и вернулась в обрат, опосля чего раскидала сено в стороны, сделав неглубокую нишу, и постелила ткань туда. Вот и местечко готово для новорождённых.

Поповна гладила роженицу, и её мягкие ладони снимали у Мурки излишнее беспокойство. Но вот долгожданный миг наступил! Пошли обильные кровянистые выделения, кошка тревожно замяукала, заелозила на месте, было видно, как сокращаются мускулы на её животе.

Схватки и потуги в целом длились около часа. Котята вылезали в пузыре, Мурка, как уже опытная мамка, зубами разрезала плёнку, а потом перегрызала пуповину. Паранья влажными руками обтирала новорождённого котёнка, потом уже сама мама его вылизывала. Слепые детки беспрерывно пищали, впервые войдя в жизнь, как будто бы были не рады сему обстоятельству. Так всё в одном режиме прошло с тремя котятами, которые получились разноцветными: один чёрный с белыми лапками, второй белый с чёрным пятном на хвосте, третий весь пятнистый чёрно-бело-серый.

Тут Солнце и Луна в партильном соединении вошли в пятнадцатый градус Скорпиона, и на свет появился четвёртый детёныш обычного серо-дымчатого окраса. Он сам разорвал когтем пузырь изнутри, перегрыз пуповину, открыл глаза, осмотрелся и произнес:

– Бляаа…

В этот же самый момент на расстоянии сотен парсеков двойное дневное светило и ночное светило в точном соединении вошли в центральный градус одного из четырёх Стражей Неба согласно зодиаку Теллуса. Этот градус иначе назывался Вратами Архатов. И на планете Теллус в семье богатого жреца Бога Тетраграмматона кошка родила четвёртого детёныша из помёта – это была самка полностью чёрного окраса. Новорождённая разрезала амниотический пузырь, отгрызла пуповину, открыла глаза, осмотрелась и произнесла:

– Ныне проклята из-за тебя земля: в муках будешь её плоды добывать…

***

За околицей собралась ватага ребят. Самому старшему недавно стукнуло двенадцать вёсен. Некоторые были уже чумазые – видать, поиграли в «толкалки», а теперь новое развлечение придумали. Самый смелый и старший – Василий – подошёл к невысокой калитке и несколько раз постучал. Мгновенной реакции не последовало, только пёс на привязи пару раз для приличия гавкнул: а чего горло драть, когда и так все свои, местные, ни одного нового незнакомого запаха. Васька обернулся, пожимая плечами, остальные на него неуверенно зашикали, чтобы не отступал.

Тогда парламентёр своим громким голосом завопил:

– Тётя Тася! А тётя Тася! А Волька выйдет погулять?

Таисия как раз ставила парное молоко в печку, прогреть, протомить, чтобы стало повкуснее, да и дольше сохранилось. Услыхав мальчишеский крик за забором, она нахмурилась и пошла в комнату. Мимо неё проскочил Волька, который тоже услыхал зов с улицы.

– Сына! Не ходил бы ты к ним, они опять тебя обижать будут… – обеспокоенно произнесла мать вслед удаляющейся спине сына.

А Волька, радостно припрыгивающий, что аж половицы со скрипом жалобно стонали, ничего не слышал, уже выбегал из сеней навстречу своему счастью.

– Войка! Войка! Иг'ать! Иг'ать! – по-детски агукал половозрелый недоросль.

Васька с бригадой приветствовали парня, злорадно улыбаясь. Теперь у них был превосходный кандидат на роль северного оленя.

– Здрав будь, Волька! – хором сказали ребята. – Пойдёшь с нами играть? Сегодня мы будем кататься на северном олене.

– Здавья! Аха-аха! – залучился восторгом детина. Играть он любил, когда несколько человек – так веселее, чем одному, что случалось гораздо чаще. Одному играть скучно.

– Иг'ать! Иг'ать! – вновь заголосил Волька. Словарный запас его богатством не изобиловал.

Вся кучка детей отошла чуть в сторону от деревни на полянку рядом с речкой. Все были взбудоражены в предвкушении веселья. Евлампий, сын охотника, стащил из дома рога лося и пеньку. Кое-как жестами и уговорами они объяснили Вольке, что он должен встать на четвереньки, потому что сегодня оленем будет именно он. Тот, наконец, понял, чего от него хотят, и принял нужную позу, а Евлампий кое-как, не очень умело прикрутил рога с помощью пеньки к голове «оленя». Рога тут же сползли набок, но держались, придавая глупому выражению лица Вольки смешной вид. Вся ватага заценила внешний вид оленя и громко засмеялась.

– Ну а теперь налетай! – скомандовал Васька. – Кто дольше всех удержится, тот и победит!

С гиканьем и улюлюканьем детишки напрыгнули на недоросля и пустили его в галоп – ну, по крайней мере, предполагалось, что это галоп, который больше напоминал прыжки лягушки. Таким образом Волька с хохотом и радостью поскакал вдоль реки. Из семи пацанов на нём удержались только трое, остальные слетели от дикой скачки. Боливар легко вывозил хоть пятерых – при соотношении веса Вольки и младых отроков.

– Тпрру! Стой! – закричал предводитель и для пущей доходчивости постучал по рогам скакуна. «Олень» остановился.

– Всё хорошо, – продолжил Васька, – но вот достоверности не хватает: Волька светлый, а шкура у северного оленя тёмная. Надо исправить. А ну пошли за илом!

– Войка! Иг'ать! – со счастливой до ушей улыбкой воскликнул детина.

Мальчишки бросились в реку на мелководье, двумя руками набрали ила и начали измазывать им Вольку, жёлчно ухмыляясь. Приятно, когда можно подлизнуть верхнему, то есть выполнить негласную команду Васьки, и насрать на нижнего, то есть на недотёпу Вольку. Закон курятника вполне распространялся на человечество во все времена.

Теперь, когда олень был достаточно покрашен, скачки продолжились. Отставшие взяли хворостины и хлестали на ходу «ездовое животное», подгоняя его. В итоге после непродолжительной борьбы за лидерство на спине Вольки ожидаемо победил более взрослый и ловкий зачинщик всех игр и развлечений Васька.

Позже весь грязный, но довольный Волька вернулся домой. Мать, встретив его на пороге и увидев сына в таком виде, гневно запричитала:

– Ах, псы окаянные! Негодники! Как же так можно издеваться над слабоумным?! Чтоб им пусто было! Чтоб они в геенну провалились!

– Войка иг'ать! – с глупой улыбкой по-прежнему повторял парень, как заевшая шарманка.

Слёзы выступили на глазах Таисии, она обняла сына, уткнувшись ему в грудь, потому что он был заметно выше её. Всеволод нежно погладил маму по волосам своей огромной ладонью.

– Ма. Маа! – только и смог он сказать.

Надо заметить, что детишки, любящие безнаказанную потеху над малахольным, не всегда звали Вольку играть. Для некоторых забав он не годился, например, для догонялок или для «маек». Потому что при росте почти в три аршина Волька догонял всех слишком быстро, а при его весе больше семи пудов он маял детишек так, что те хаотически отлетали на сажень-другую, потом пару недель залечивали синяки, царапины и растяжения. А в играх посложнее, где надо было хоть немного подумать, в ту же «свайку» или «бабки», недоросль вовсе не понимал сути, поэтому только мешал.

***

Холодный ветер с силой разгонял дождевые капли, которые унылым осенним потоком изливались с небес, и разбивал их в брызги об оконные стёкла старинного трёхэтажного особняка Баффетов. Сама погода будто предугадывала и подчёркивала настроение хозяйки поместья – Элеонор Баффет. Двадцатишестилетняя урождённая баронесса из древнего саксонского рода стояла перед большим окном в своём замке в пригороде Бранденбурга. На улице наступил ранний вечер, и ещё не было бы так темно, но небо затянуло чёрными тучами, и казалось, что уже глубокая ночь, а бесконечный дождь добавлял мрачности и уныния в эту грустную пору.

Элеонор не моргая смотрела вдаль в одну точку. В её сознании раз за разом пробегали разные варианты поиска и спасения бесследно исчезнувшего брата Генри. С отчаянием Элеонор снова и снова отметала всплывающие в сознании варианты как бесперспективные. Тут могло помочь, верно, только чудо. Баронесса вспоминала Генри, как они в детстве вместе играли, вместе росли, вместе учились. Они были двойняшками, Элеонор родилась на две минуты раньше Генри. То есть они были разнояйцевыми близнецами, иначе говоря, у них было два яйца на двоих. В общем, вы поняли. В целом внешне они были очень похожи, примерно одного роста, тёмно-русые волосы, только глаза у Элеонор были карие, а Генри получил свою серо-голубую радужку в наследство от отца.

Брат и сестра были очень близки, это была сильная потеря для Элеонор. Десять лет назад их родители возвращались из бизнес-поездки в Колумбийскую Конфедерацию, где проверяли свои кофейные плантации. Их пароход попал в ужасный шторм, и они разбились. Горе ещё больше сблизило брата с сестрой. Теперь они вместе вели ещё и несколько семейных дел. От этих воспоминаний у Элеонор заблестели слёзы на глазах, она достала ажурный платок из складок широкого пояса на длинном платье.

Генри пропал два месяца назад. Он не вернулся в обычное время из фехтовального клуба, его пустой паромобиль обнаружили на берегу океана. Документы и деньги остались в машине. И всё, больше никаких следов. Полицейские рыли землю. Элеонор, наступив на горло собственной гордости, обратилась за помощью к изгою семейного древа – к двоюродному дяде Бену, который занимал высокий уровень в преступном синдикате Динсгейт. Но все старательные поиски были безуспешны: ни одной зацепки, ни одного следа. Никто не требовал выкупа, никто не признавался в похищении, никакого тела не находили. Чёрное отчаяние всё глубже проникало в сердце баронессы.

От грустных дум Элеонор оторвал мажордом Бэзил – старый добрый слуга, всю свою жизнь верой и правдой прослуживший семейной чете баронов Баффетов, и ныне он продолжал исполнять свой священный долг, занимаясь всем хозяйством Элеонор.

– Прибыл Френсис Розуэлл, мисс Баффет. В своей неизменной карете с прекрасными лошадьми.

Дворецкий специально подчеркнул, что ухажёр баронессы до сих пор передвигается на лошадях: будучи человеком старой закалки, он сие одобрял, не доверяя всецело новым паровым двигателям. Сам же Френсис свободно шёл в ногу со временем, у него была своя яхта, на паромобилях он катался регулярно, на охоте использовал не арбалет, а винтовку «Риббентропа». Его же тяга к поездкам в карете с лошадьми по старинке объяснялась довольно просто: Френсис очень любил лошадей, с детства занимался верховой ездой, у него самого в конюшне размещались с десяток скакунов самых дорогих пород со всего мира.

Френсис – ухажёр и поклонник Элеонор. Один из двоих. Она позволяла себя любить и принимала его ухаживания, но в той же мере она принимала любовь и заботу от соперника Френсиса – Бутча Баскера, потомственного фермера из-за океана.

Соперники лезли из кожи вон, чтобы угодить Элеонор, чтобы переплюнуть друг друга. Элеонор это даже где-то забавляло, но пока она не была готова променять свою свободу на узы брака и закрепощение в семейном гнёздышке. В последнее время баронесса серьёзно увлеклась археологией, совершила несколько экспедиций по всему миру и планировала посетить ледяной континент южного полюса Контранорду, но её планы были нарушены похищением Генри. Баронесса была уверена, что это похищение, так подсказывало ей сердце. Теперь всё, включая миражные мечтания двух кавалеров о возможном браке, отошли на второй план.

Френсис вошёл в залу, подошёл к Элеонор, снял белоснежные перчатки и поцеловал руку баронессы.

– Добрый вечер, мисс Баффет. Как вы? Держитесь?

Элеонор с надеждой посмотрела в лицо своего воздыхателя и отмахнулась от вопроса.

– Моё состояние подождёт, я справлюсь. Есть ли новости о Генри?

Френсис принял скорбный вид.

– Вряд ли могу сообщить вам что-то ценное и обнадёживающее, но маленькая ниточка всё-таки есть: мои поверенные осмотрели все морские порты на побережье, использовали и подкуп, и угрозы, и получили сведения, что одного человека, очень похожего на Генри, в бессознательном состоянии погрузили на авизо. Судно прибыло из Ла-Корунья.

– Ах! – воскликнула баронесса. – Это уже шанс! Мы должны им воспользоваться. Немедленно буду собираться в Ла-Корунья. Френсис, ты можешь зафрахтовать судно?

– Могу, конечно, – растерянно ответил кавалер. – Но не лучше ли будет послать туда специально обученных людей?

– Я не могу больше сидеть и ждать, сложа руки, как ты не понимаешь! Лучше лично возьмусь за поиски брата.

Тут вошёл мажордом и объявил о прибытии Бутча.

– Не поминали чёрта, а он всё равно припёрся, – буркнул вполголоса Френсис.

– Впусти его, Бэзил.

В холл ворвался Бутч Баскер. Его везде было слишком много, он почти всегда сопел и пыхтел, складывалось впечатление, что внутри него перманентно кипит котёл под большим давлением, который требует регулярного выброса пара наружу, чтобы не взорваться. Даже ночью это давление не уменьшалось, а только выходило во внешний мир в виде громогласного храпа.

Фермер промчался мимо соперника, не удостоив того и взглядом, и опустился перед баронессой на одно колено. Он достал красную бархатную коробочку и открыл её, обнажив миру кольцо с огромным бриллиантом.

– Элеонор! – слегка хриплым басом начал заокеанский гость. – Выходи за меня замуж!

Девушка прикрыла лицо ладонью и покраснела.

– Бутч, это уже входит в привычку! Третье предложение за месяц. Смысл сего действа? Ты же знаешь мой отрицательный ответ. Пока я точно не готова сделать судьбоносный выбор, – она одарила милой улыбкой Френсиса, от которой тот зарделся. – Друзья мои, вы мне оба милы и дороги, но сейчас надо спасать Генри! Тем более что Френсису удалось найти ниточку для поиска.

– Попробовать всё равно стоило, – ответил Бутч. – Но сдаваться я не собираюсь, я подожду. Тем более, у меня нет конкурентов, кроме времени и твоего желания.

С этими словами колумбиец наконец-то взглянул на саксонского аристократа, вложив во взгляд максимум пренебрежения.

– Ха-ха! – захорохорился Френсис. – Мечтай, мечтай, невежа: мечтать не вредно, когда тебе ничего не светит.

– Объясняю на пальцах: средний видишь? – парировал Бутч, тут же повернулся к Элеонор, оставив конкурента за спиной. – Элеонор, любовь моя, а что за след к Генри, не поделишься?

Баронесса рассказала о Ла-Корунья.

Бутч, услыхав о тонкой ненадёжной информации про Генри, расцвёл и запыхтел.