Так как у меня никогда в мыслях не было начать отступление, для которого я делаю все эти приготовления, прежде чем я дойду до главы пятнадцатой, — — — то я вправе употребить эту главу, как я сочту удобным, — — в настоящую минуту у меня двадцать разных планов на этот счет — — я мог бы написать главу о Пуговичных петлях. — —
Или главу о Тьфу! которая должна за ними следовать — —
Или главу об Узлах...
И верно, на какие только темы не изливается выдрессированное перо Лоренса Стерна на страницах этой книги: вы хотели песен? их есть у меня! Раблезианский поток красноречия не оставляет и крупицы здравого смысла в бесконечных историях, которые переплетаясь друг с другом, составляют нить повествования: перед нами гигантский бурлеск без конца и без края, великолепная и порою очень смешная воплощенная мегаломания автора.
По-нашему, это не более и не менее, чем глумление и стеб: над античными авторами, философами, над недалекими читателями, над самим жанром жизнеописания, наконец. Сам сюжет книги - ходячий анекдот: ее автор к финалу едва-едва успевает родиться, причем происходит это в самых плачевных для него обстоятельствах. Маленького Тристрама оставляют практически без носа по милости щипцов местного акушера, а спустя какое-то время его причинное место придавливают решеткой, совершив тем самым нечто вроде стихийного обрезания... Да и крестят ребенка Тристрамом по сущему недоразумению: из всех имен у отца мальчика именно это было самым ненавистным, и над же было так случиться, чтобы с достопочтенного старшего Шенди штаны свалились как раз в тот момент, когда надо было бежать к священнику, так что выбранное имя было доверено служанке, которая, конечно же, все напутала!
А история сватовства дядюшки Тоби? Его маниакальное увлечение фортификацией, которое застилает ему все прочие удовольствия жизни, так что соседской вдове приходится подбивать под него клинья не один год? А его взаимоотношения с капралом и по совместительству верным слугой, правда, совсем немного чуточку помешанным на истории Богемского короля, которую дядюшке никогда не хватает терпения выслушать? Все это перлы, достойные увековечивания как классика юмора, если таковая в принципе существует.
И тут приходит в голову вопрос: почему же столь забавные происшествия из жизни британских аристократов восемнадцатого века все-таки читаешь не запоем, почему они довольно быстро набивают оскомину и становятся попросту скучными? А может, прав был Набоков, говоря, что юмор устаревает в литературе быстрее всего, и хотя трагические пьесы Шекспира не теряют актуальности, юмор той эпохи представляется современным людям несколько тяжеловесным?
Пожалуй, в этой идее что-то есть. Как и в том, что в больших количествах даже ирония и легкость превращаются в нечто докучливое. Но читатели Стерна этой меры как раз не знали. У нас есть тысяча развлечений: сайты знакомств, форумы, сериалы, комиксы, как и чтение старой доброй классической литературы. Публика, для которой писал Стерн, была иной. Эти люди с нетерпением ждали очередного номера литературного журнала и с дикой жадностью проглатывали очередную порцию чепухи от Стерна, от которой можно было надорвать животики. За один месяц номер журнала неоднократно перечитывался, а шутки пересказывались в салонах, чтобы оживить спертую атмосферу давно знакомых лиц, отношений и фактов. Вот в этом контексте писания Стерна воспринимаются совсем по-иному, нежели в наше время.
Сказать, что они устарели, я не берусь, тем более что "Сентиментальное путешествие" того же автора уж точно зарезервировало себе местечко в веках. Но то, что читать эту какофонию забавных курьезов, собрание анекдотов, упражнения в стиле на самые абсурдные темы нужно в особом расположении духа, это уж точно. И главное, иметь за собой постоянство пребывать в оном состоянии хотя бы несколько дней подряд, чтобы осилить все тома жизнеописания Шенди. Кто-то менее терпеливый и более жадный до перемен может и бросить - и я буду последней, кто осудит читателя, лишенного упорства.
Ибо нельзя заставить смеяться, зато ничто так не докучает, как попытки рассмешить, когда они - лишь потуги на юмор. Впрочем, Стерн как автор делал что мог. Он, как никто другой, показал важность пустяков и лирических отступлений, отведя им главное, сюжетообразующее место в своих писаниях. А вот это уже - новаторство с большой буквы, которое способны оценить не только высоколобые критики, но и мы, обычные читатели. И выразить свою благодарность в том, чтобы обратиться к первоисточнику. А знание первоисточников - единственное, что можно противопоставить суматошной логике победившего постмодернизма.