Где та грань между правдой и ложью?

Как заставить вновь сердце открыться?

Я прикасаюсь с любовною дрожью,

К человеку, что жить так боится.

Что трепещет от громкого слова,

Прячась в кокон из страха и боли,

Её сердце наполнить любовью

Вряд ли можно, лишив его воли.

А я глаза закрываю в страхе,

Но душа моя видит другое!

Вся жестокость и сила – лишь маска,

Чтобы скрыть от всех сердце большое.

Ты позволь прикоснуться мне к ранам,

Нежность рук моих чутких прими.

И не бойся, не будет обмана,

Моё сердце пылает внутри.

Лучик счастия, зыбкий и тонкий…

Он пробился уже в темноте!

И костром разгорается ярким,

Освещая дорогу к тебе!

Автор стихов Светлана Путан.

Глава 1. Оля

– Садись на стульчик. Тебя как звать?

– Доминик.

– Какое интересное у тебя имя.

– Спасибо, это меня мама так назвала.

– Мама твоя молодец, красивое имя тебе подобрала. Выбирай, что будем рисовать на твоём личике?

– Хочу лисоньку, как у той девочки, – и указала пальчиком на ребёнка, кому я только что сделала аквагрим. Улыбнувшись кудрявой девчушке, взялась за машинку: – Сегодня много лисичек, а я тебе сделаю особенную, такой ни у кого не будет, – обрадовала Доминику.

После корпората я, уставшая и очень голодная, плелась домой… Сейчас поужинаю и спать, боюсь, что и до душа уже не дойду. За вечер я тридцать мордашек разрисовала, не считая того, что ещё сегодня весь день отработала под палящим солнцем на Барковской – это у нас местный пляж на искусственном карьере. Не море, конечно, но летом людей здесь так же много. А тут неожиданно подработка подвернулась – знакомая девочка приболела и отдала мне свою шабашку. Не в моих интересах было отказываться. Вот уж не повезло ей, так не повезло – это ж надо было заболеть, да ещё и в лето, не позавидуешь. Но её хоть мама может обеспечить, пока она температурит, а мне болеть никак нельзя, кто тогда меня содержать станет… Явно не мой оболтус брат, двадцать восемь лет как, а не на одной работе больше месяца не задержался…

Тихо открыла калитку, вошла в дом, в прихожей горит свет. Вот Сева, блин! Сколько раз просила выключать за собой свет, он же не бесплатный. Поймала своё отражение в зеркале и ужаснулась от растрёпанного вида, да ещё и оранжевая полоса от аквагрима. Это я так шла домой? Хорошо хоть ночь на улице, и меня никто не видел. Выключила свет в прихожей, пошла умылась и сразу на кухню. Первым делом открыла холодильник, а там ни колбасы, ни сыра, что я вчера покупала. У меня всю дорогу до дома слюнки текли, думала, сделаю себе бутерброд с чаем… Вот проглот, и даже суп доел. Взяла початый пакет молока, налила полный стакан, отрезала пару ломтиков хлеба, перекусила этим и пошла в свою комнату. Расплела густую косу, разделась и легла в постель. Почувствовав мягкость подушки, сразу стала проваливаться в сон, но буквально через минуту открыла глаза от доносившихся стонов за стенкой и характерного скрипа кровати.

Сева, зараза! Снова к нам в дом притащил одну из своих подружек. От злости ударила кулаком в стену и скривилась от боли, а за стенкой звуки даже на секунду не стихли. Зажав больное место ладонью, уткнулась в подушку и заревела – это моя минутная слабость, иногда накатывает…

– Оль, харе дрыхнуть, вставай! – с утра меня разбудил брат, завалившись в мою комнату.

– Отстань, дай поспать, у меня сегодня первый выходной за этот месяц, я хочу отоспаться.

– Систер, на том свете отоспимся, вставай.

– Угу, это было очень остроумно, Сев, – буркнула я.

– А в чём я не прав-то? – Сева встал напротив зеркала, встроенного в шифоньер, любуясь своим внешним видом, имитируя культуриста.

– Я хочу спать, иди красуйся в свою комнату, – сказала и укрылась с головой.

– Сестрёнка, я голоден, давай что-нибудь придумаем, в холодильнике шаром покати, – подошёл и сел на край моей кровати, с осторожностью стянув одеяло с моего лица.

– Сев, ты самый занудный брат, и, если меня не будет, ты сгинешь. Вот ты зачем всю колбасу с сыром слопал?

– Был голоден, сестрёнка.

– Ну конечно, а у меня, по-твоему, желудок отсутствует, и я есть не хочу. Я купила это на двоих, а ты в одного всё съел.

– Каюсь, больше не повторится, – положил он мне на руки свою голову в раскаянии.

– Да мне не жалко, Сев, – погладила его по густым каштановым волосам, – но ты должен понимать, что не один в доме.

– Да, прости.

– Ладно, дай встану, только душ приму и схожу в магазин, я тоже голодная.

– Тогда давай быстрей, Оль, – всё же обидно. «Вот эгоист», – пронеслось у меня в голове.

Приняв душ, я надела хлопковый комбез, заплела тугую косу, влезла в лоферы и отправилась за продуктами, но перед этим оповестила громко:

– Сева, я ушла!

– Ага… давай! – по характерным щелчкам от клавиш я поняла, что брат сел за комп играть в свою игру.

– А ты пока посуду помой, – крикнула, уже выходя из дома.

– Ага…

«Интересно, он когда-нибудь изменится?» – задавала себе вопрос, закрывая калитку.

– Доброе утро, Оленька! – меня отвлекла от размышлений соседка.

– Доброе утро, баб Варь, – улыбнулась я в ответ.

– Ты куда идёшь? Нам не по пути?

– В магазин, что-то к завтраку купить.

– Пойдём вместе, деточка, и я туда же направляюсь.

Бабе Варе было семьдесят лет, она маленького роста, худенькая и довольно шустрая для своих лет.

– А что, Севка тебе не помогает?

– Почему, очень помогает, – соврала я.

– Ой, детка, ты думаешь, соседи не видят? Как родителей не стало… ой, царствие им небесное, – старушка перекрестилась, – так ты одна с хозяйством управляешься. Вот бы тебе парня встретить, да такого, чтобы все твои проблемы на себя взял. А брат твой, балбес, сидит на твоей шее и только баб таскает, и каждый раз новых.

– Баб Варь, не надо так о моём брате, я вас очень уважаю, но про брата не говорите плохо. Я тут вспомнила – мне надо ещё кое-куда зайти, я пойду.

– Да ты что, Оленька, я ж не со зла, я ж… – последнюю фразу я уже не расслышала.

Не люблю, когда меня начинают жалеть – я могу расплакаться, а свои слабости стыдно показывать. Достаточно того, что сама себя жалею, и знать об этом никому не надо. Теперь придётся пройти значительный крюк до другого магазина…

Зашла домой, скинула лоферы, прошла с пакетом покупок на кухню. Посуда как стояла немытая, так и осталась. Я направилась в комнату брата.

– Сев, я же просила помыть посуду!

– О… систер, ты уже пришла?

– Перестань ёрничать, тебе, по-хорошему, уже семью надо заводить, а ты всё в «танчики» режешься.

– Ну всё, всё, выхожу уже, чего разбушевалась?

– С тобой бесполезно разговаривать, – развернулась и пошла на кухню, брат поплёлся за мной.

– Что купила?

Я молча выкладываю покупки из пакета.

– Блин, Оль, ты купила бич-пакеты?

– Это на нз,* вдруг ничего не будет, так хоть сможем запарить себе по-быстрому.

– Не хотелось бы.

– Не хотелось бы, конечно, а вот если ты пойдёшь работать, то нам и не понадобится откладывать продукты на нз, – говорила, выкладывая всё из пакета.

– Да я же тебе говорил, что в поиске, – подошёл к мойке Сева и взялся за посуду.

– Сев, мне двадцать лет, а тебе двадцать восемь. Тебе не кажется странным, что я тащу нас обоих на своих плечах? – а в ответ я услышала встречный вопрос:

– Да какая муха тебя сегодня укусила?

* нз – неприкосновенный запас.

Глава 2. Оля

– Можно тебя попросить хотя бы не таскать к нам в дом своих девиц? – сказала за завтраком я.

– А что, вчера ночью было нас слышно? – не удосужившись даже прожевать, спросил бесстыдно Сева.

– Да, было, – ответила, покраснев оттого, что мне приходится обсуждать подробности интимной жизни брата. – Я прошу тебя… ты меня этим унижаешь – я сплю, а за стенкой это… это…

– Хорошо, я понял, ты у меня стесняшка, – улыбнулся мне Сева.

Он красивый парень: высокий, худощавый и жилистый. Нравится противоположному полу, и пользуется своими внешними данными на всю катушку.

– А ты, видимо, совсем нет, раз тебя не заботит моё благосостояние.

– Оль, ну ты что, просто поругаться хочешь или у тебя месячные? – после последней фразы я вскочила, так и не доев завтрак, ушла и заперлась в своей комнате.

– Да брось, систер, мы же родные люди, что такого, – посмеивался он.

Я достала из-под кровати чемодан, положила его на постель, подстелив под ним плед. Села на кровать, скрестив ноги, и открыла его с осторожностью. В чемодане лежали фотоальбомы и некоторые вещи родителей, что я сберегла и теперь храню в нём. Иногда перебираю их, когда особенно скучаю по маме и папе. Первым взяла фотоальбом, открыла его, перевернув с осторожностью шелестящий прозрачный пергамент, что шёл следом. Первое фото было свадебное – мама с папой такие счастливые, смотрят в глаза друг другу и улыбаются, а я смотрела на них с грустью. Мне было пятнадцать, когда родители погибли, попав в ДТП. Тогда разом рухнула и вся моя жизнь, и все мои мечты. Полгода жила в детдоме, пока меня не забрала к себе единственная тётя. Она стала моим опекуном. Время, проведённое у неё дома, было мукой: постоянные упрёки, вечные рассказы о родителях, и ни одного положительного, будто она на них затаила обиду. Мне не были ясны причины такого её отношения, но я не хотела даже задавать этот вопрос. Как только исполнилось восемнадцать, мне дали под зад коленом, так как больше выплат от государства моя родственница не смогла получать. А я и рада была вернуться домой.

Я взяла из чемодана мамину блузку, развернула и поднесла к лицу, принюхиваясь и пытаясь хоть немного уловить аромат тела мамы, но он, к сожалению, со временем улетучился.

А брат и не горел желанием стать опекуном. Он жил в своё удовольствие, и полагаю, что меня и не отдали бы ему. Он и тогда не был идеалом, на него только отец и мог повлиять, хотя Сева умудрился колледж бросить, а отец узнал об этом слишком поздно. Связался с шайкой парней, у которых в голове только туса, выпивка и секс. Впрочем, брат и сейчас так живёт. Раньше он врал родителям, а теперь брешет мне, думает, я осталась всё той же маленькой Олей, которая безоговорочно доверяла и верила каждому его слову. Но Всеволод мой брат, я его люблю несмотря ни на что, уверена, что он меня тоже. Положив обратно мамину блузку, вернулась к альбому. Проведя указательным пальчиком по фотографии родителей, перевернула на следующую страницу двумя руками, испытывая завораживающее чувство от шелеста пергамента, который защищает фотографии. Вздрогнула от резкого стука в дверь, и хрупкий лист выскользнул из пальцев.

– Оль, ну ты чего, серьёзно обиделась, что ли?

– Уйди! – воскликнула с обидой в голосе, осматривая бумагу на повреждения. Вроде цела. Фотоальбом старый, я берегу его и всегда обращаюсь с осторожностью.

– Ты снова достала этот чёртов чемодан? – спросил он громко через закрытую дверь.

– Не твоё дело, – крикнула ему, но спустя пару секунд ответила: – Нет, сижу, книгу читаю, – решила соврать. Сева меня ругает только потому, что я потом хожу грустная от воспоминаний о родителях. Ну вот я не понимаю, вроде же не хочет, чтобы я грустила, но для этого ровным счётом ничего не делает, только сам же и обижает.

– Ты мне врёшь, я чувствую. Открой двери!

– Вот же, – буркнула я и, встав с кровати, пошла открыла защёлку.

– Выходит, соврала… – первое, что сказал брат, как только вошёл.

– Выходит, что так, – вернулась на своё место, сложила ноги на кровати, посмотрела на него и продолжила, – действую по твоим правилам, ты же мне врёшь, – и переключилась на фотографии родителей.

– Опять ты за старое? Хватит уже, их давно нет, пора свыкнуться и прекратить терзать себя.

– По-твоему, я должна забыть о маме с папой?

– Ну… не то чтобы забыть, но надо избавиться от этого чемодана.

– Ты не в себе. Сделаю вид, что не слышала этого. Если тронешь его, не прощу тебя.

– Да не трону, не трону. У меня есть новость, кстати. Не хотел тебе раньше времени говорить, чтоб не сглазить, но ладно, скажу, – улыбнулся брат.

– Ты о чём? Какая ещё новость? – я оторвалась от альбома.

– О том, что у нас скоро будут деньги, и ты пойдёшь по магазинам и накупишь себе красивых нарядов. Ох, жду не дождусь, – радостно объявил и потёр руки.

– Сева, ты куда влез? – насторожилась я, совсем не разделяя его радости.

– Да что ж такое, Оль? Нет работы – плохо, есть работа – тоже плохо.

– Но речь ведь не о работе, не так ли? – плохое предчувствие закралось в мою душу.

– Как раз о работе, да, я нашёл… просто не хотел говорить заранее, – засунув руки в карманы своих трико, ответил он, а я обратила на этот его жест своё внимание – это лишь доказывало, что он врёт. Всегда так делает, когда пытается меня обмануть.

– И что за работа такая, если ты дома, а деньги начисляются? – не отставала от него.

– А вот есть и такая работа, надо просто завести знакомство с нужными людьми, включить мозги, – постучал указательным пальцем по виску, – и всё в ажуре.

– Сева, в каком ещё ажуре? Подумай десять раз, что ты делаешь, как бы нам потом годами не пришлось расхлёбывать твою чрезмерную умственную способность.

– Это с твоей стороны что, сарказм был над братом, который, к тому же, старше тебя?

– Вспомнил? Всеволод, я тебя люблю, потому что ты мой брат, но…

– Прошу, не называй меня этим дурацким именем, терпеть его не могу, ты же знаешь! – скривился он, прервав меня.

– Да причём тут имя, я тебе очевидные вещи говорю. Между нами разница в восемь лет, но мозг в доме я, а отнюдь не ты, хотя должно быть наоборот. И я чувствую, что ты снова влез в какие-то дебри, только в этот раз папы с нами нет, чтобы он смог вытащить тебя.

– Да прекрати, систер, я знаю, что делаю. Это лёгкие деньги, и скоро я их получу, – раскрыл карты Сева.

– Боже-е… – прикрыв глаза, схватилась за голову – уверена, расхлёбывать придётся мне. Нафиг такие деньги, если они заработаны нечестным путём.

Глава 3. Оля

неделю спустя

Возвращалась домой. У меня прекрасное настроение, и тому есть причина. После летнего сезона я буду работать в журнале «Твой стиль», рисовать иллюстрации. Совершенно случайно меня, вернее, мои наброски, заметила одна журналистка. Вот такая история. Журнал новый, открытие как раз осенью, и у них будет рубрика с иллюстрациями, в которую меня любезно пригласили.

Зашла домой. Снова Сева свет не погасил. «Вот балбес», – сказала беззлобно, так как моё прекрасное настроение сегодня точно ничто не испортит. Глядя на себя в зеркало и напевая знакомую мелодию, подняла свою толстую косу к макушке, повертела головой, подумала, может, мне завтра на работу сделать высокий хвост? А что, шея у меня длинная и красивая. Ладно, завтра и решу.

– Сева! – позвала громко брата, зайдя из прихожей в комнату. – Ты почему снова свет не погасил в прихожей, деньги в мой карман с небес не падают, к сожалению, – заглянула на кухню, но там пусто. «Снова рубится в свои танчики», – предположила я и пошла в его комнату, но остановилась на пороге, ошалев от увиденного. В комнате брата были трое мужчин, один из которых стоял позади Севы, придушивая того тонкой удавкой за шею, и настолько сильно, что он уже стал хрипеть.

– Что вы делаете?! Вы кто?! Отпустите моего брата! – заорала испуганно я. Мужчина лет тридцати пяти, сидевший в кресле, лениво сделал жест пальцем, и брату позволили дышать, но удавку с шеи не сняли,

– Вот и я то же самое говорю Вашему брату, милая барышня, что деньги мне в карман с неба не падают, а он почему-то не верит.

– Ч-что? Вы кто такие? – не знаю почему, но я больше боялась за брата, чем за себя.

– Мы кто? – незнакомец улыбнулся, не сводя с меня пристального взгляда. – Неужели братец не рассказывал? А-я-яй, ццц… не хорошо. Что ж ты, наглец, с сестрой не поделился такой новостью?

Брат был сильно напуган.

– Я отдам, всё отдам, – держась за горло, прохрипел он.

– Ну конечно, отдашь. Сегодня.

– Говорю же, у меня нет сейчас таких денег, дай мне несколько месяцев, и я придумаю что-нибудь.

– Что-нибудь мне не подходит. Один приказ, и Кривой затянет петлю на твоей шее, а немой прикопает в леске, – и молчун, стоявший за спиной, видимо, их главаря, кратко кивнул.

– Нет! Не надо, пожалуйста, это же мой брат! – я горько заплакала. – Не трогайте его, – просто в какой-то момент поняла, что сидящий человек не блефует, он действительно может убить Севу.

– Ладно, но только ради твоей красотки-сестры.

Я смотрела на бандита, а он именно таковым и являлся, мордоворот, даже в кресле не умещался, такой амбал. И зачем, зачем Сева с ним связался? Я же просила его, какой же он болван. Как чувствовала, что придётся мне расхлёбывать. Сколько же он занял денег и для чего? Хотя последнее не имеет уже значения.

– Спасибо, – сказала, вытирая слёзы.

– Ну ты же не столь глупа, как твой никчёмный братец, по чьей милости ты сейчас слёзы проливаешь.

– Пожалуйста, не отнимайте дом, нам негде будет жить.

– Неужели ты думаешь, что меня должно волновать, где, и тем более как, вы будете жить? Мне плевать. Сколько таких историй я уже слышал, и если ко всем буду жалостлив, то по миру пойду, а я люблю вкусно есть и безбедно жить. Поэтому деньги он мне так или иначе вернёт, или вы оба их вернёте, разницы нет.

– Сколько? – упавшим голосом поинтересовалась, боясь услышать ответ.

– Десять миллионов.

– Что?! – Севин фальцет резанул по ушам. А я всё-таки не зря боялась ответа. Мне кажется, у меня от услышанного сердце остановилась.

– Где же мы возьмём такие деньги? – тихо спросила я, пожимая плечами.

– Я у тебя занял всего лишь миллион! – крикнул возмущенно Сева.

– Всего лишь? – прошептала я, огромными глазами уставившись на брата.

– Сумма возросла из-за просрочки, я с должниками не церемонюсь, чтобы другим не повадно было.

– Коваль, я прошу, не губи, я же не смогу их отдать.

Амбал встал, поправил ремень на своих брюках и сказал следующее:

– Ради такой вот красотули, – улыбнулся, дотронувшись до моего лица своими пальцами, – сделаю поблажку. Даю месяц, не будет бабла – отберу хату.

Мольбы Севы уже никто не слушал.

– Тогда забирайте сразу, потому что нам таких денег негде взять!

Коваль посмотрел в мои глаза с прищуром, поглаживая моё лицо большим пальцем, словно лаская животное, и я не могла одёрнуть его руку, а так хотелось. Кто знает, что у него на уме.

– Если хорошо поразмыслить, то окажется, что решение лежит на поверхности. Избавься от братца дегенерата, он тебя погубит, – сказал и отдёрнул ладонь, провозгласив своим людям: – Уходим!