Глава 1

Я вовсе не так представляла свою будущую свадьбу. Если честно, я вообще никак ее не представляла. Ну, разве что в первом классе: мне тогда очень нравился один мальчик, и я воображала, как мы с ним поженимся. И почему-то грезилось, что это произойдет на Красной площади, часовые у Мавзолея будут отдавать нам честь, а люди, пораженные моей красотой, будут кричать «Ура!» и кидать под ноги белые розы.

И вот я в бабушкином доме в приморском поселке Бетта – сижу на продавленной кровати в своей комнате и собираюсь пригласить лучшую подругу из Москвы на свою свадьбу.

Машкин голос, как всегда, звучал звонко и весело. Если бы синички умели говорить, у них, наверное, получалось бы так же.

– Полинка, приве-е-т! Давно тебя не было слышно! Всё гуд?

– Привет, Маш! – Я сглотнула. – Есть одна новость…

На том конце провода повисла тишина.

– Маш, я выхожу замуж. И хочу пригласить тебя на свадьбу!

Так странно произносить: «я выхожу замуж». Как будто это не про меня. Хотя, казалось бы, что тут особенного? Мой возлюбленный Саймон предложил мне стать его женой. Если не знать, что мой парень – морское существо, лишь внешне похожее на человека, совсем обычная история. Но только не для Маши, которая уверена, что выйти замуж в восемнадцать лет – это катастрофа.

– Что? – Машкин голос встревоженно зазвенел, как серебряный колокольчик. – Ты серьезно?! Кто он? Неужели тот спасатель? Где свадьба? Только не говори, что в твоей деревне! – Вопросы сыпались один за другим.

– Ма-а-ш, стоп! – решительно прервала я подругу. – Свадьба в Бетте.

– Ох! – горестно выдохнула она.

– Ну да, здесь такой ЗАГС, что даже пригласить никого нельзя на церемонию. Нас просто распишут в маленькой комнатушке, а сама свадьба будет потом. – Я выдержала паузу, давая Машке переварить услышанное, затем добавила: – И да, он – это тот самый спасатель.

– Ты что, серьезно? – Машка пребывала в полнейшем шоке. – Ты выходишь замуж за бе-ттин-ского спа-сате-ля? – Она по слогам произнесла последние слова, будто объясняясь с умалишенной.

– Маш, я уверена, когда ты с ним познакомишься, ты меня поймешь.

– Полин, это ты пойми: влюбленность проходит. Остается быт. Унылый! Провинциальный! Быт! Неужели ты хочешь остаться на всю жизнь в этом ужасном месте?

– Мы будем жить в Сочи, я собираюсь там учиться, а вообще-то мы…

– Какая разница! – закричала она. – Бетта! Сочи! Провинция! Вместо Москвы и блестящих перспектив – стирать мужу носки в про-вин-ции! В восемнадцать лет!

– Маш, скажи лучше, ты приедешь? – взмолилась я.

– Да. Я смирилась и жду от тебя конкретной даты. Кстати, развеюсь немного… – произнесла она уже на тон ниже. – Мы с Виталиком расстались. Не хочу тебя сейчас грузить, просто сообщаю. Ладно, на поздравления я пока не способна, нужно переварить твою новость. Но на свадьбе буду, до связи! – Машка отключилась.

Я бросила телефон на кровать и подошла к открытому окну. Запах высушенной солнцем травы был уже пряный, осенний. Как незаметно подкрался сентябрь! Вообще, в последнее время события в моей жизни проносятся с такой скоростью, что я не успеваю следить за сменой сезонов… Вот и сейчас мне нужно спешить: сегодня выписывают из больницы бабушку, мама просила, чтобы мы с Саймоном приехали за ней.

Мама осталась в Бетте из-за неожиданной болезни бабули. В больнице, где она работала, ее уговорили поработать еще хотя бы на месяц, так как пока не смогли никого найти на ее место. Вот так и получилось, что у нее в жизни пока ничего не изменилось: в Москву к отцу она вернется уже после нашей свадьбы.

Я уже надела шорты и майку, когда зазвонил мобильный.

– Полиночка… – Голос мамы звучал глухо и невнятно, как будто она звонила издалека.

– Мам, тебя плохо слышно!

Ну вот что за привычка: мама всегда звонит из каких-то закрытых помещений, откуда ее голос звучит как с другого конца света!

В трубке слышались какие-то стуки, шорохи, вздохи. Я уже хотела было сказать ей, чтобы она вышла на улицу и перезвонила, как вдруг услышала:

– Бабушка умерла… Сегодня после капельницы оторвался тромб. Ее не смогли спасти…

В первые секунды я ничего не ощутила: услышанное не воспринималась как реальность. Я же только вчера была у бабушки и разговаривала с ней. И все было хорошо, а сейчас… ее уже нет?

– Мам, не плачь. Мы сейчас приедем, – сказала я, с трудом ворочая одеревенелым языком. – Ты папе сказала?

– Да. Он прилетит сегодня, – все так же издалека отозвалась мама.

Сама не знаю зачем, я выбежала на кухню. Но там стало еще хуже: всегда, сколько себя помню, здесь уютно суетилась бабушка. Это была ее вотчина, ее загадочное царство: в буфете хранились ее бумаги – письма от дедушки, перемешанные с рецептами блюд, за плитой она колдовала с таинственным лицом над разными вкусностями, за столом она председательствовала на наших семейных советах. Я представила бабулю – в ее всегдашнем голубом фартуке с вышитыми бабочками, пахнущую выпечкой и духами «Красная Москва», – опустилась на пол и заревела. В таком состоянии меня застал Саймон. Мама уже сказала ему про бабулю, поэтому он не задавал вопросов. Любимый молча поднял меня на руки и стал носить по кухне как ребенка. Глядя снизу на его удивительное лицо, словно выточенное из мрамора, не подвластное времени и смерти, я впервые задумалась: человеческие чувства, которые он так мечтал обрести, делают нас беззащитными и уязвимыми. Неужели он этого действительно хочет?

…День похорон выдался на редкость солнечным и безветренным – именно про такие сентябрьские дни бабушка говорила: «Сегодня будто в рай при жизни попала». Маленькое кладбище Бетты походило на уютный цветник. Повсюду летали бабочки, в разросшихся у ограды кустах звонко пели птицы. Щурясь под солнечными лучами, я ощущала то сонное безразличие, то такое острое горе, что, казалось, еще минута и сердце не выдержит. Единственное, что заставляло держать себя в руках – беспокойство о маме. Ее заплаканное лицо хранило какое-то удивленное выражение, словно она хотела спросить: «А что мы тут делаем?» Временами мне делалось так страшно за нее, что я даже забывала о бабушке.

Отец и его бывший коллега – начальник полиции Бетты Алексей Алексеевич – уже держали крышку гроба. Мы с мамой, не отрываясь, смотрели на бабушку. Ее важное, спокойное лицо казалось живым. Неожиданно целая стая бабочек опустилось на ее синее платье – бабушка называла его «официальным», в нем она ходила по инстанциям, если возникала необходимость ругаться с начальниками. Теперь из-за бабочек это простенькое платье казалось праздничным. Острая боль отпустила мое сердце, стало радостно. Но через минуту я уже устыдилась своих чувств. Чтобы не видеть, как закрывают гроб, я отвернулась.

На следующее утро у родителей были билеты на поезд. Свадьбу мы решили отложить до весны. Мне предстояло провести в бабушкином доме последнюю ночь: завтра я должна была переехать в дом, который купил для нас Саймон.

Конечно, пытаться уснуть было бесполезно. Но родители хором погнали меня спать, и я не стала спорить. Я ворочалась с боку на бок, пытаясь привыкнуть к мысли о том, что никогда больше не увижу бабушку, когда зашел отец.

– Доча, я на минутку, – сказал он чуть смущенно. – Можно присяду? – и он уселся на краешек кровати.

В полутьме я не видела выражения его лица, но руки были скрещены на груди.

– У тебя завтра начинается новая жизнь. Ты теперь самостоятельный человек и переезжаешь в этот огромный дом, который купил Саймон… – Он замялся, наверное, ему так и хотелось добавить: «купил неизвестно на какие доходы».

– Пап, не тяни уже, говори как есть! – попросила я.

– Хорошо. Перехожу к сути. Это о твоем женихе. – Отец говорил будничным голосом, как будто у себя в полиции на планерке. – Я мало его знаю как человека. Знаю лишь, что у него есть определенные проблемы, о которых вы мне говорили. Ты мне больше не хочешь ничего рассказать?

– Ты имеешь в виду, не хочу ли я добавить что-то к своим показаниям?

– Ну почему сразу показаниям? – буркнул отец.

– Ты со мной говоришь как на допросе! Как будто ты у себя в кабинете, пап!

Несколько секунд он молчал, потом освободил руки и погладил меня по волосам. Мне стало стыдно за свой тон.

– Пап, мы тебе уже рассказали, что генетики Грасини проделали над Саймоном эксперимент. И теперь он не может прожить без воды больше нескольких часов. А еще он может очень долго находиться под водой. Это тоже результат эксперимента. Вот. Теперь я тебе все рассказала.

– Так, – только и сказал отец. Его рука замерла на моей голове.

– Он может доставать с морского дна жемчуг… И всякие ценные вещи с затопленных кораблей…

– Так, – повторил отец.

– Это все, пап. Тебя же, наверное, волновало, откуда у него деньги? Я тебе объяснила.

Отец выпрямился и снова скрестил руки на груди. Несколько секунд длилась томительная пауза. Потом папа тихо сказал:

– Я тебе верю, доча. Не могу не верить. И все же меня беспокоит, как вы будете жить. Если твой парень не будет работать, это будет какая-то ненормальная жизнь. У каждого человека должно быть дело…

– Да, пап, и мы так считаем. У каждого человека должно быть дело. Так и будет, – решительно произнесла я, хотя на душе скребли кошки.

– Хорошо, что ты так думаешь. Я ведь тебе счастья желаю, доча… – Он снова погладил меня по голове. – И попытайся уснуть, это был трудный день…

Прощаясь с родителями на вокзале, я с трудом удерживалась от слез. Мама все с тем же удивленным выражением лица молча погладила меня по волосам, как раньше это делала бабушка. Отец, посадив ее в вагон, вернулся к нам. Он сухо попрощался с Саймоном, а потом крепко обнял меня.

– Я надеюсь, ты вчера искренне со мной говорила, Полина! – бросил он мне уже из тамбура. Поезд тронулся, через несколько минут мы стояли на платформе в полном одиночестве.

– О чем говорил твой папа? – поинтересовался Саймон уже в машине, когда мы ехали в сторону Сочи – наш новый дом находился в его окрестностях.

– Он считает, что ты должен устроиться на работу.

К моему удивлению, Саймон согласился:

– Дмитрий Павлович прав. Мне стоит подумать об этом.