Отзывы на книгу «Война и мир. Том 4»

СПОЙЛЕРЫ!

Я всю книгу залила слезами... На часах второй час ночи, дочитана первая часть эпилога. Вторую оставила на потом, там опять о войне, об истории. Я сейчас хочу о героях высказаться, о сюжете.

Во-первых (да и в-последних!), смерть Болконского меня убила. Я уже три дня после этого хожу, как в бреду, ничего не осознавая. Я не устаю задавать себе вопрос: "Почему так случилось? За что?.. Почему Пьер остался жить? Отчего не он?"

— Вы не спите?
— Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, не дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
— Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
— А я? — Она отвернулась на мгновение. — Отчего же слишком? — сказала она.
— Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
— Я уверена, я уверена! — почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
— Как бы хорошо! — И, взяв ее руку, он поцеловал ее.

<...>

— Кончилось?! — сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.

«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Меня душили рыдания, я убежала к себе в комнату и не могла поверить, что это случилось. Это единственная сцена Болконский-Ростова в 4 томе. Единственная!!! Еще одна сохранилась в воспоминаниях Наташи, которую она потом изменяет в своем воображении: придумывает слова, которые она могла бы ему тогда сказать, которые он мог бы ей сказать в ответ...

Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь... Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя... тебя... люблю, люблю...» — говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.

И вот я сижу и надеюсь, что все будет красиво... Она пронесет это через всю жизнь, будет воспитывать вместе с Марьей его сына и т.д. и т.п. Но появился Пьер (аки черт из табакерки) и я не смогла сдержать слез, когда Наташа, вдруг забыв про все свои горести, бросилась в его объятия. Только тогда я поняла, что она не любила Болконского. И что он умирал один, и что его сын точно так же остался один, никому не нужный. Все вокруг счастливы, у всех семьи (все это время я тоже сидела и недоумевала: Боже, как они все могут быть так счастливы???). А он так же как и его почивший родитель начинает мечтать о том, как его все полюбят: "Отец! Да, я сделаю то, чем бы даже он был доволен..."

Сколько в этом романе горя! Сколько смертей! Сколько счастья, построенного ну чужом несчастье! После подобных вещей не хочется ни жить, ни любить, ни трудиться. Все кажется бессмысленным и не имеющим достойной цели. Соня, маленькая княгиня, Петя Ростов, молодой Болконский - за что их всех так? Пьер, радующийся смерти своей жены (!!), не сделавший решительно ничего полезного во время войны, а только разглагольствовавший на протяжении всего романа остался жив и сделался... счастлив? Жизнь жестока и несправедлива - вот, что я поняла, перелистнув последнюю страницу книги. Печаль...

Вот и подошла к концу эта грандиозная эпопея. Серьезно, вот без дураков, грандиозная. Монументальная глыба. Колосс Толстовский. Мне и грустно, и радостно расставаться с героями. Радостно оттого, что все сложилось так, как надо, как должно было быть, как этого, очевидно, и задумывали история и судьба. Если что, то это реверанс в сторону детерминисткой направленности Толстого. Кто-то умер, кто-то жив, кто-то тихо доживает свой век, кто-то только что родился, кто-то счастлив, кто-то нет, все как в жизни, и оттого радостно. А грусть - от тихой тоски по ушедшему, опять. Моя сентиментальность (или чувствительность?) с точностью радара выхватывает эти щемящие нотки повсюду, малейшую примесь, в любом произведении, в любом романе, и щиплет, и щиплет мне глаза словно луковые фитонциды. В "Войне и мире" тоже есть.

На протяжении четырех месяцев я следила за эволюцией героев. Вернее будет сказать, за чьей-то эволюцией, за чьей-то деградацией, хотя автор несомненно и деградацию задумывал как приближение к идеалу, к его идеалу, ну что же, идеал этот со мной оказался несовместим. Ох, Наташа, Наташа, что же сделал с тобой Лев Николаевич? Как было приятно наблюдать за юной Наташей в первом томе, танцующую, поющую, горящую огнем, живую, и как же ее развернула на 180 градусов семья. Реакция на эпилог у меня была примерно такая же, как у Денисова. И это Наташа? Опустившаяся бабенка с жирными патлами, ревнующая мужа и не видящая себя без него, полностью растворившаяся в семье? Это идеал? Вообще не знаю, с чего я взяла про идеал, где-то прочитала, в самой книге про это ни слова, только факты. Или все-таки семья ни причем? Наверное, эту зависимость Наташи от мужского восхищения, от любви можно было увидеть еще и в первом томе, но, каюсь, была близорука, не разглядела, во что это могло вылиться и вылилось.

Про Пьера тоже можно много рассуждать, о невиданном доселе переломе в психике, или, что ближе к тексту, об обретенной вере, но такой... не стандартной русской вере, скорее о такой, лютеранской, не требующей посредников, вера есть любовь, жизнь есть любовь, и, кстати, слепая Наташина любовь его вполне устраивает. Мне же хочется придираться. Я не верю, что люди могут ТАК измениться ни с того ни с сего. Пьер обрел практически другую личность. Да, он долго маялся, долго мыкался, не мог обрести себя, веру, любовь, не мог себя понять, наступил тяжелый кризис, еще более тяжелый плен, последовали разговоры с Платоном Каратаевым с его крестьянской, народной сущностью в роли психотерапевта. Но другая личность? Звучит, как безумие, или таковым и является на самом деле. Такое замещение личностных свойств возможно только после мощнейших психических травм, была ли неслучившаяся казнь такой травмой? Скорее всего, да, в этом все дело. Так что это уже не тот Пьер Безухов, потерянный и растерянный, с тихим близоруким взглядом за круглыми очками, это другой человек, уверенный в своих суждениях, знающий, что такое хорошо и что такое плохо. Совсем другой.

Вы, кстати, заметили это страстное желание обсуждать персонажей вместо достоинств и недостатков книги практически у всех рецензентов на "Войну и мир"? Сдается мне, это связано, во-первых, с тем, что герои на редкость удались, это живые люди со всеми их пороками и добродетелями, пороков, как и в жизни, намного больше, отсюда и язвительные комментарии в их адрес, и неприятие поступков, та же измена Наташи, то же высокомерие Андрея, та же почти идиотия Пьера... А что, кто-то хочет читать книгу про идеальных героев? Может, раскраску? Все поступки логичны, объяснимы, точны настолько, насколько они в жизни логичны, объяснимы и точны. И, во-вторых, как можно обсуждать мастерство автора, когда и так уже все сказано? Все собственные слова восторгов кажутся никчемными в сравнении с мощью автора, остается как Моська лаять, а это глупо. Можно лишь соглашаться или не соглашаться с идеями Толстого.

К концу четвертого тома я, наконец, определилась, что мне в этом эпике не понравилось. Это низведение личности Наполеона ниже нижайшего солдата в его армии. Лев Николаевич объясняет все (буквально ВСЕ) успехи Бонапарта случайностями, совпадениями, почти чудесами. Извините, не верю. Чтобы за тобой люди,и какие, явно не последние, шли в неизвестные страны в погоне за непонятной, новой идеей, нужно что-то большее, чем случайность. Харизма, дар убеждения, вера в собственную идею (в данном случае о Единой Европе) и тэ дэ и тэ пэ. В Толстом же, как ни странно, говорит патриотизм, неплохое качество по нынешним временам, в романе оно уместно, но это чувство завело его немного не туда.

Что-то я не могу остановиться, HELP. Так много еще не сказано, а уже длинно. Некоторые моменты я так и не поняла до конца. Читаешь и понимаешь, что происходит что-то очень важное, но что именно - непонятно. Смирюсь, что невозможно понять и объять необъятное. Это не роман даже... музей. Тут вам и грандиозная панорама Бородинского сражения, выпуклая, объемная, с запахами пороха и навоза, обойти три раза, тут и картины на любой вкус: и большие художественные полотна военных баталий, как у Верещагина, и роскошные зарисовки на тему светской жизни, вроде Фрагонара, и исторические лекции из рупора в правом углу, наподобие Пуанкаре, но милее всего мне уютные домашние миниатюры-зарисовки и камерные портреты, как у Брюллова. Каждый найдет в этой эпопее что-то на свой вкус. Я уже нашла, и непременно перечитаю.

Я думаю, этот труд заслуживает того, чтобы перечитывать и перечитывать. Уверена с возрастом и накопленным багажом опыта и знаний я каждый раз буду находить что-то новое и поражающее. Очень мне понравился Пьер, как впрочем, все персонажи прототипы Толстого в его книгах, эти размышления за рамками законов социума, стремления помочь, не подлечивая симптомы, а вылечивание болезни. Бегство от богатства, как самой жуткой и тяжелой ноши. Мне показалось, что большая часть книги не сколько сюжетная/художественная, сколько представляет собой размышления в области философии истории. О том, как происходят все эти ужасные события, как люди позволяют управлять собой, идут на войну не желая этого или как они могут действительно этого желать? Опять же, размышления о том, что есть законы, есть «болезни», а мы все плывем и не задумываемся, что можно просто сойти на берег и вообще уйти в перпендикулярную сторону событий. А еще мне было совершенно наплевать на все романтические линии, и это очень странно. Вот, почитываю рецензии других людей, они все про Наташу, да Наташу. А что мне эта Наташа? Их тысячи каждый день вокруг, а вот таких как Пьер – один на несколько эпох.

Об этом произведении Льва Николаевича Толстого можно много говорить, но все самое лучшее уже было сказано до меня. Единственное, что можно добавить - это та книга, которую должен прочитать каждый. Не обязательно тогда, когда ее проходят в школе. Это можно сделать и в сознательной жизни.
Недостаточно знать о чем почувствуется в "Войне и мире", надо прочитать роман-эпопею, не пропуская не единой главы.

Есть тут вещи, которые не умрут, пока будет существовать русская речь. В этом романе столько красот первоклассных, такая жизненность, и правда, и свежесть, что нельзя не сознаться, что с появлением «Войны и мира» Толстой стал на первое место между всеми нашими современными писателями

1. Не жизнь, а загогулина. Тихон Щербатый о ситуации на фронтах.
Вечер в хату, часик в радость, служивые. Пусть день наполнится волей золотой, да гревом теплым. Рассудите по понятиям армейским, а не по законам царским. Имел удовольствие припухать я под Аустерлицем с войсками русскими и далее по всему этапу прошелся от сих до сих, так что имею право базар молвить. Вот ведь, отец родной, Кутузов – он всю дорогу ведь в отказку и назад перед французом сдавал, не в масть совершенно. И видно было, что играет граф не на интерес, потому и леди удача по ходу всей пиесы была не на его стороне. А отчего, почему матушка Москва-то Златоглавая, чьи купола у меня на сердце наколоты, французу отдана? Вот ведь ежели ты, батюшка, не какой-нибудь там вася, а Инператор Александр, если ты в стране коронованный, то не по понятиям, чтобы француз в твоей хате такой беспредел творил. А потом, значит, нам на позиции этакий опухший клоп вылезает, Безухий, и мешает всю дорогу. Безухого, понятное дело, баба на гражданке кинула, а он и сам после будто простудился и стал шляпу на буче носить. Баба, понятно, фартануло ей с безуховских миллионов, начудила по незнанке, да и какой спрос с бабы. А Безухий с того сделался не Пьер, а петух зашкваренный, слышишь, в жидомасоны подался. Вот и вышло так, что француз как только матушку Москву оприходовал, Безухого первым же этапом под шконарь рядом с парашей определили. Другое дело – Коленька Рост и Граф Балкон, мир в дом бродягам, за царя до последнего вздоху бились и оба хвосты откинули. В этом месте, братан, вся наша дивизия ры-да-ла. А Безухий, этот фуфлыжник ушатый, мало того что валетом полным оказался, так ещё и у Наташеньки Ростовой сейф лохматый вскрыл как в банке. Совсем плохо и не по понятиям поступал наш Пьер, не по-боевому, не по-солдатски, за что и припух в итоге в Сибири за бузу свою декабристскую. Засим амба, служивые, не судачьте за меня сильно, там где я мотался, русскому не обучали. Удачи вам, любви и терпения.

2. Капитан Жан-Батист Рамбаль. Городские заметки.
Я выхожу на променад на Смоленскую дорогу, будучи в новых трофейных панталонах цвета бедра испуганной нимфы. Глаза мои налились кровью от недосыпа и голода. Когда император Наполеон милостиво повелел московитским крестьянам и торговому люду возвратиться в город и на честных денежных основаниях обеспечивать нашу победоносную армию провиантом, в город не вернулся никто. Вот такая парадигма.
Мираж – толпы мрачных портретов стоят на Поклонной горе, а жесть все поет свою песню, поет мне голодную песнь, невзирая на сны. Костёр – вечный спутник безмолвия кричит опалённый водой. А жесть всё поёт свою песню, зарываясь в песок. Эй, ты, а ну, давай, тащи, быстрей, laissez-moi, donne-moi. Моё, хочу, отдай, ко мне, la merde. Убью, подонок, слышишь, жрать должен я. Нет, недаром, нет-нет, недаром, нет. Тараканов тихий шорох, чаепитие в Филях, кулаком по краю блюдца, забивая бычий пыжик. Кровью вексель разрушен дружбы мирный договор будет жить обычай страшный рад коварный миротвор.
La victoire en chantant nous ouvre la barrière. La liberté guide nos pas et du Nord au Midi la trompette guerrière a sonné l'heure des combats. Tremblez ennemis de la France, rois ivres de sang et d'orgueil. Le peuple souverain s'avance, tyrans descendez au cercueil. Назад, это всадник незримый принёс весть о дне перемен, дубина народной войны душит дорогу, схватив все пути мёртвой рукой.

3. Правила жизни Платона Каратаева.
(отрывки из интервью, данного им Якову Алпатычу в рамках ежегодных каратаевских хитиновых чтений)
- Как, не скучно, соколик? Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище. Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики.
- Положи, Господи, камушком, подними калачиком.
- Лёг – свернулся, встал – встряхнулся.
- Уговор – делу родной братец.
- Картошки важнеющие, ты покушай вот так-то.
- Где суд, там и неправда.
- Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть.
- Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае.
- Жена для совета, тёща для привета, а нет милей родной матушки.
- Лошадиный праздник, и скота жалеть надо. Вишь, шельма, свернулась и угрелась, сукина дочь.
- Солдат в отпуску – рубаха из порток.
- Родимая, берёзанька и тошненько мне.
- Ах, запропала да ежова голова да на чужой стороне живучи.

4. Светская хроника. Отчёт о вечеринке «Пожаръ года» в столичном клубе Паштетъ.
Сегодняшним вечером в клубе Паштетъ проходит вечеринка «Пожаръ года» в ознаменование пятилетия со дня начала знаменитого московского пожара, ставшего самым модным хеппенингом 1812 года. Всем пришедшим на входе раздаются Владимирские ленточки. На вечеринке, по слухам, присутствуют все сколь-нибудь известные выжившие участники тех экстраординарных событий, только Пьер Безухов оставлен женою дома ухаживать за детьми. Сама же m-lle Bezouhoff в тяжелом бархатном платье и в высокой причёске царственно вносит свои телеса в помещение клуба около одиннадцати вечера.

Супруга одноногого Анатоля Курагина, пани Пламена Стойнова, тоже присутствует на рауте. Обмениваясь оценивающими взглядами, обе барышни сразу становятся центрами притяжения множества курсирующих по залу лиц, ни на секунду, однако, не упуская друг друга из виду, искусно следя краем глаза, фиксируя даже самый незаметный доносящийся оценивающий шопоток. В душе Натали всё ещё кровоточит стыдная рана, нанесённая во времена оны даже не Анатолем лично, но вообще всем тем поворотом её личной жизни, косвенно причинёнными теми всеми давно позабытыми перипетиями её с Анатолем. А Пламена очень хорошо помнит, во что вылилось всё это романтическое безрассудство, и, будучи не в силах винить обожаемого Анатоля, всегда всю вину возлагает на наташиного супруга, простодушного Пьера, в том числе и косвенно – на потерю анатолевой ноги тоже. Не было бы в Пьере тогда его правильности и желания его справедливости, было бы всё в жизни Пламены куда обустроеннее.

Как на огонь реагирует Натали на чуть слышный комментарий, оброненный кем-то из собеседников Пламены о том, что monsenior Bezuhoff жене своей ни в жизнь перечить не смеет, потому и остался дома сегодняшним вечером. Мгновенно рассеча своим мощным телом собрание Наташа является прямо пред глаза Стойновой и пламенеющим голосом высказывает той, что не в положении её касаться имени её супруга в досужих разговорах и вообще чего-либо связанного с её семьёй. На что Пламена, мигом вспыхнув, отвествует, что уж не графине Безуховой указывать ей, учившейся в трёх лучших европейских университетах, на то, о чём можно, а о чём нельзя быть говорену в светском собрании. Наташа, криво усмехаясь, ведает собравшимся, что три высших образования-де не особо помогли Пламене в обретении семейного счастья, и что поразительно она для своего-то возраста бездетна, так что не учила бы её, Безухову, за пять лет принёсшую Пьеру трое детей. Пламена выражает мысль, что в странах цивилизованных женщину и её достоинство меряют никак не по количеству воспроизведённых отпрысков, а по интеллекту в совокупности с тем, сколь гармонично и слаженно выглядит она с проистечением возраста, а о графине Безуховой совсем нельзя сказать, что для женщины её возраста достойно столь «столичное» - хохотнула Пламена – разрастание телес.

(Далее обе дамы переходят на французский, благодаря чему мы можем полностью и без купюр привести их последующий диалог в нашем издании)
Натали на такую неприкрытую дерзость резко одёргивает:
- Ах ты le putain moron, следи лучше за своим одноногим!
(Курагин в то время, действительно совершенно отречась от всего происходящего, убалтывается в углу с шестнадцатилетней совершеннейшей прелестницей, племянницей Долохова)
Пламена отвечает:
- Mange d’la marde, графиня, приготовленное вашим conard мужем.
- Va te faire enculer et le con fils de pute sous la cloture, suce ma bite le roupettes, le cul brode de nouilles.
- Nique ta mere la pute, merdeux.
- Je vais te niquer ta gueule, de bordel de merde et ta soeur.
- La tabarnac de pute!
- Mon chien de sale!
Перепалка перерастает в потасовку и Пламена, будучи ударенной увесистой рукой Наташи, падает и ушибает лицевую часть головы.

5. Слово редактора.
Он читал свой роман всем желающим вслух
Он был чудный старик, говорю напрямик
Он ушёл поутру злой тоской обуян
От родимых афин и от ясных полян

Он в трёх соснах не брёл, он плутал между двух
Он не знал, кто здесь стадо, а кто здесь пастух
Он любил свою глушь, не писал мёртвых душ
А женился и стал доброй женщине муж

Лев Николаич Толстой
Убегай и не стой